Серафим

По-другому они не уже могут, это их последнее провидение. Но страшен удел того, кто сам, своими руками открывает тот неведомый запечатанный сосуд, до времени хранящий неопределенные грешные души. Страшная месть, а часто и смерть ждет неосторожных, дерзнувших потревожить эти исчадия.

Только путь исправления, осознания, веры, молитвы и покаяния в силах противостоять темным силам сатанинского прельщения. Иначе гибель в одиночку, без Божией Благодати и заступничества Святых Отцов и Апостольской церкви. Даже подготовленные, чистые душой, не в силах устоять, ибо велика власть демонов над человеческой природой.

Ангел-хранитель вопиет к Господу, призывая всю светлую рать в помощь предстоящему бесовской силе. Матерь Божия печется о чадах своих, Заступница жаждущих и алчущих Просветления. Всегда покровительствующая ищущим, сокрушенным сердцем. Ослабевшим в грозных поединках с собственными страстями. Униженным собственным бессилием, но не сдавшимся на бесовскую погибель. В вере неотступных…

Каждого возможно искусить, каждый прельщается, каждый в ответе за свой выбор, каждый идет только своей тропой. Несомненно, что опыт и духовное знание подскажут правильное решение, определят дальнейшие действия. Но все это человек должен сделать сам. Только собственное решение ценно для Господа, только оно благодатно. Окружающие вправе лишь давать советы, не навязывая своего видения и не нарушая самоопределения. Давая возможность к глубокому размышлению, и ни в коей мере не торопя испытуемого.

Хорошо бы знать и видеть Божественные знаки, в изобилии посылаемые нам Отцом нашим, для правильности, не искаженности духовного зрения.

И тогда выбор не будет иным. И возликует сердце, возрадуется душа, омытая чистой слезой Благости, и торжествует Небесное Воинство зря великую победу Лучезарного Света…

Во время этого пламенного монолога Игорь смотрел на игумена, поражаясь тому, как неуловимо менялся облик священника. Казалось, от всей его фигуры исходило сияние, окружая говорившего легкой аурой тонких лучей. Слова словно впечатывались в сознание. Странно, но он понимал каждое слово, каждую фразу. Глубокий смысл речей навсегда оставался в душе, открывая разуму окно знания, утоляя духовную жажду и открывая духовное зрение. Все казалось простым и понятным, он чувствовал это сердцем.

- Идем со мной, – отец Петр заметил перемену.

Коридором прошли в дальний конец и вошли в молельную монастыря. Большая комната была заполнена монахами. Шла служба, и высокий голос дьячка тонко выводил рулады. Ему вторил низкий бас могучего дьякона, поражающий плотностью музыкального тона. Затем подхватывали все молящиеся, наполняя высокий свод торжеством духа. Игорь стоял и крестился, клал поклоны вместе со всеми. Радость заполняла измученную душу, сердце ликовало, впитывая слова святой молитвы.

Вдруг помутнело в глазах, в ушах что-то лопнуло, все вокруг мгновенно затянуло густой кровавой пеленой. Хор громогласно грянул «Достойно есть…». Все кругом мелко затряслось, задрожало, не было воздуха, рот бессильно открывался в надежде хлебнуть кислорода, лицо быстро посинело, кто-то безжалостно вцепился мертвой хваткой, железными тисками сжимая беззащитную шею. В голове громко хрустнуло и Игорь, в смертельной агонии рухнул на пол…

Неясный туманный свет пробивался в еле прикрытые веками воспаленные глаза. Смутная тень шевелилась напротив лежащего в монашеской келье. Отец Петр легонько похлопал Игоря по щекам, и тот, шевельнув ресницами, наконец, очнулся окончательно.

- Я живой?

- Живой. Пока. – Священник смотрел твердым взглядом. – У тебя остановилось сердце. Откачали, дело знакомое.

- Что же мне делать? – Игорь с трудом сел. – Не понимаю я…

- Торопиться тебе нужно дружок, иначе никто тебя не спасет. Идем со мной.

Чувствуя сильную слабость и совершенную разбитость, он все же шел за монахом заплетающимися ногами, пошатываясь и держась временами за стены. Спустились куда-то в подвальное помещение, вошли в небольшую мастерскую. Игорь осмотрелся. У стен стояли какие-то станки, верстаки, наковальня…

- Здесь монахи работают, делают для храма всякие металлические детали…

- Зачем мы здесь? – Игорь ничего не понимал.

- Вот, смотри, – Петр подошел к одному из станков. – Это называется гильотина. Привод электрический.

Он подобрал с пола железный пруток.

– Смотри, как работает. Кладешь его сюда. Здесь внизу педаль, – он вставил ногу. – Нажимаешь. – Пруток мгновенно разрубило пополам, половинка отлетела с противным звуком, звонко бряцая по бетонному полу.

- Все. – Игумен смотрел на него.

- Я не понимаю… - начал Игорь и тут же осекся. Страшная в своей простоте догадка обожгла мозг.

- Ты все должен сделать сам! Нужно вернуть похищенное!.. - монах смотрел жестко. – Решайся, времени у тебя нет!  Я буду ждать за дверью. Только не тяни… - он вышел.

Игорь стоял совершенно растерянный, будто бы оглушенный. Опять становилось дурно, тошнота подбиралась к горлу, он начал задыхаться. Из-за ящика с инструментом на него в упор смотрело мертвое лицо цыгана, неудержимо парализуя ненавистью.

Он чувствовал, что быстро слабеет. В глазах расплывались яркие полукружья, звон в ушах неумолимо нарастал, доходя до невозможной громкости. Положил безымянный палец, словно на плаху. Вставил носок в педаль, чувствуя, что уже теряет сознание. Лицо барона стремительно приближалось, расширяясь, вырастая до невероятных размеров, надвигалось медленно, неукротимо…

Не помня себя, не медля, нажал педаль… и, ничего не почувствовал. Лишь зрение зафиксировало сверкнувший огнем камень, одетый на то, что только что было его плотью…

Ворвался Петр, кинулся бинтами останавливать фонтанирующую кровь. Ловко перевязал руку, подняв повыше. Игорь находился, будто в забытьи, совершенно не реагируя на случившееся. Монах сделал для руки перевязь, повесил ему на шею. Подобрал отрубленный палец с надетым перстнем, аккуратно завернул в чистый платок, и положил это в карман Игорю.

- Надо идти. Торопись, скоро вечер…

Вывел парня на улицу и, осенив знамением, произнес кратко:

- Помоги, Христос! Аминь…

Вечерняя заря заливала прокаленное небо косыми солнечными лучами. Сторона горизонта, куда опускалось на ночь утомленное светило, полыхала красным пожаром. Отблески зарниц алели яркими закатами, высь отсвечивала малиновым переливом.

И на все это вольно раскинувшееся великолепие, со стороны востока, крадучись наползала, заволакивая противоположный горизонт, черно-лиловая, медленно клубящаяся, страшная в своей сдерживаемой пока неукротимой ярости, переполненная природным электричеством и влагой, туча. Зрелище подобного контраста было настолько невероятным, что не верилось, будто это все происходит в реальности.

Было очень тихо, и перегретый душный воздух, остановившись в своем движении, тяжелым наваждением висел над головой. Там, в чернеющей дали, быстрыми змеями проскакивали ослепительные летние молнии. Грома не было слышно, гроза находилась еще далеко и не набрала силу, сдерживая свой гнев. Никаких посторонних звуков не долетало, напряженная атмосфера тонко, еле слышно звенела, наполняя все вокруг необъяснимым чувством опасности. Все замерло в тревожном предчувствии…

Он стоял перед могилой цыганского барона и смотрел прямо в беспощадные глаза, глядевшие из-за стекла фотографии в деревянной рамке. Ничего не изменилось с тех пор, когда они с Юркой были здесь в последний раз. А казалось, будто прошла целая вечность. И вот, нет уже друга, лишь память о нем укором плавит воспаленный мозг.

- Зачем ты забрал его? – Игорь не отводил требовательного взгляда. – Зачем?

Тишина была ответом ему. Деревья скорбно стояли вокруг, поникнув листвой. Они помнили ту ночь, видели все… И еще много-много чего… Но молчали.

Слева что-то затрепыхалось. Большая черная птица села на столбик оградки. Игорь узнал ее. Это был тот самый степной коршун, круживший над рекой во время купания. Перья слегка отливали сине-зеленым, крепкий клюв хищно изогнут. Повернув в его сторону пернатую голову, птица внимательно следила за ним, временами зловеще скрежеща и царапая металл длинными заостренными когтями, будто изготавливаясь к прыжку. Вдруг вытянула шею, злобно прокаркав что-то ему, забила расправленными крылами, и тут же успокоилась.