Страница 51 из 58
— Кто любит, все стерпит. — Я подумала о Ткаче, чувства которого не выдержали испытания такой малостью, как мой испортившийся характер. А ведь мог бы сделать скидку на болезнь…
— Не надо гнать!.. — махнул рукой Саша. — Кирка прямо перекрестился, когда Аллу старпер Крымов подобрал, а потом ему так хреново стало… забухивался крепко одно время от тоски по ней… Слушай, Юленция, а у тебя водки нет?
— Нет, конечно. Что я, по — твоему, должна сидеть и тихо сама с собою квасить?
— Надо бы купить водки, отметить наше с тобой выздоровление.
— У меня разве что тридцатка наберется.
— Ну и нормально! — вскочил Саша. — Я добавлю, и на четок хватит.
— Отстань, вечно у тебя одни четки на уме! Скажи лучше: ты, случайно, не знаешь, где прячется Кирилл?
— Да ему, елы — палы, сейчас лучше всех!.. — захохотал фотограф. — Умотал на Алтай и кайфует, — у него там в каждой деревне родня. Конь педальный! Хоть бы ключи от мастерской мне оставил, я бы туда временно перебрался…
— Как? Ты знал, что он в деревне, и молчал?! — заорала я. — Скрывал даже от меня, на которую набросилась вся крымовская свора?!
— А что я, по — твоему, должен был друга закладывать? — огрызнулся Саша.
— То есть меня можно подставлять, а его нет? Я, выходит, тебе не подруга?
В дверь позвонили — и Сашка не ответил. Щеки мои полыхали. Я больше всего боялась, что внезапно, без предупреждения, явилась мама. Но на лестничной площадке, насколько я могла рассмотреть через глазок, стояло нечто непонятное, темное и мохнатое. То ли пес породы ньюфаундленд, вставший на задние лапы, то ли что — то другое…
Звонок вновь зазвенел, и веселый голос Пашки спросил:
— Крестница, с кем ты там ругаешься? Открывай, я тебе пихту принес!
— Ой, Павлушенька, милый, ты как в воду глядел! — Я широко распахнула дверь. — Как раз сегодня мечтала о елочке!
— Ну и я выхожу из метро на твоей станции, а кругом, как в дремучем лесу. Думаю, куплю для Юльки, пригодится. — Пашка поставил высокую, под потолок, елку в угол прихожей.
— Спасибо. — Я погладила борт его дубленого полушубка.
— Не за что, — смутился Павел и протянул мне тяжелую матерчатую сумку. — Возьми вот еще, мы с Серегой намедни рыбачили… И мать тебе завернула картошки, морковки, редьки, свеклы…
Из сумки торчали хвосты четырех здоровенных судаков и горлышко водочной бутылки. Мои очки поплыли вниз.
— Крестный, ты меня балуешь.
— А кто еще побалует, как не я? — удивился Павел. — Думал сперва вина взять, но я в нем не разбираюсь, не знаю, какое тебе нравится… А водка — она и в Африке водка, в морозную погоду самое то.
— Та — а — ак, Юленция, я не понял: у вас с этим рыбаком что — шуры — муры? — возмутился Анисимов, не замедливший возникнуть в коридоре.
— Почему бы и нет? — подлил масла в огонь Пашка и назло папарацци показательно обмял меня в объятиях.
— Видишь, Санчо, наши мечты немедленно сбылись: мне — елка, тебе — водка, — заключила я. — Хотя ты не заслуживаешь и маленькой рюмочки, интриган и обманщик! — Я переключила внимание на нового гостя, приглашая его в кухню. — У меня есть борщ, Пашенька.
— У тебя был борщ, Юленция, да весь вышел, — злорадно молвил обманщик, предъявляя пустую кастрюльку.
Павел заверил, что не голоден, и вызвался сам нажарить рыбы. Повязался фартуком, расстелил на полу газетку и принялся ловко орудовать ножиком. Судаки замелькали в его жилистых руках и, выпотрошенные, без чешуи, один за другим попадали в мойку. Мне так никогда суметь: сколько ни пробовала чистить рыбу, удавалось лишь пальцы исколоть, а то и порезаться, а чешую потом отскребала от кафеля… Покончив со своим занятием, Павел компактно утрамбовал отходы, завернув их в газету, и отправил в мусорку. Двух судаков порезал, другие рыбины сунул в морозильную камеру — про запас, туда же отправил бутылку.
Я выразила готовность почистить картошку, но Павлик возразил:
— Сиди, Юлечка. Девушка должна беречь ручки, лелеять маникюр. Пусть Сашок малость потрудится! Где у тебя мука?
— В шкафчике.
Анисимов с недовольной миной сложил в кастрюлю картошку и удалился в ванную комнату. Паша закинул обвалянные в муке куски рыбы на сковородку, в скворчащее масло, и стал резать лук. Вытирая слезы, ни с того ни с сего заявил:
— Платят у нас, в речпорту, конечно, не густо, зато и навигация всего полгода, а зимой я всегда подрабатывать устраиваюсь. Механики повсюду требуются. Короче, без дела не сижу: в удачный день килограммов тридцать рыбы добываю. Опять — таки огород — хорошее подспорье. У нас все овощи свои, не покупные. Одной капусты три кадушки заквасили, да еще огурцов с помидорами насолили. Сестра у меня мастерица — и лечо, и салаты всякие в банках закрывает. Мать кур держит, яйца свежие всегда есть. Не пропадешь!
Можно было подумать, что я интересовалась его финансовым положением… Пашка, переворачивавший рыбу на сковородке, явно собирался еще что — то рассказать, но вернулся Санчо, зажег конфорку под кастрюлей и развалился на табурете напротив меня.
— Эх, зря я маринованных опят не захватил! Они под водочку идут бесподобно, — спохватился заядлый рыбак.
— Ничего, Павел, я могу пить и без закуски, — успокоил его папарацци. — Наливай!
— Нет, обожди. Сейчас картошка дойдет… — обиделся Паша. — Юля, где у тебя стопочки, в стенке?
— Да, Павлик, возьми любые рюмки, какие приглянутся.
— Чего это он расхозяйничался? Клинья к тебе подбивает? — нахмурился Анисимов.
— Не твое дело. — Всю мою симпатию к фотографу как рукой сняло. Но не выяснять же отношения при постороннем?..
Стол был накрыт. Павел предложил первый тост за мое здоровье. Смурному Санчо, кажется, оно было безразлично, лишь бы выпить… Ну и пусть! Я старалась смотреть не на него, а в тарелку. Судак оказался вкуснейшим, рассыпчатая картошка, сдобренная оливковым маслом, — тоже. Меня развезло от первой же рюмки. Я подперла щеку кулачком и закручинилась:
— Почему у меня все наперекосяк идет? Вроде Новый год близится, настроение должно быть прекрасное, радужное, а у меня полный швах! Не представляю: куда податься, чем заняться?
— Ну — ну, брось хандрить, Юлька! Молоденькая, красивенькая… Выпьем за твою красоту! — Пашка снова наполнил стопки.
— К ее красоте да еще бы ума чуток, — ехидно изрек Санчо, поглаживая набитое пузо. — Выпейте лучше за меня. Я, наверное, на Лизке женюсь. Ты как, Юленция, не против?
Я чуть не подавилась. Они что — сговорились? Это просто какая — то свадебная эпидемия, брачная лихорадка!.. Я не удержалась от сарказма, заявила:
— Я в восторге. Женись! — опрокинула рюмку, зажала рот ладошкой, передернулась от горечи. Немного совладав с собой, спросила: — А ты, Павлик, как на это смотришь?
Он замялся, потупился и ответил невпопад:
— Жениться — оно, конечно, заманчиво… Кто бы отказался?.. Но к браку требуется подходить основательно, ответственно, по — мужски: создать базовые условия, чтобы достойно жену содержать. Куда мне жену привести? У нас в доме семеро по лавкам. — Павел принялся загибать пальцы. — Тетка — это раз, родители, младший брат, сестра с мужем и племянником. Вот отстроимся с деверем, даст Бог, на будущий год, тогда, м — м — м… посватаюсь… м — м — м…
Анисимов недослушал его мычание, перебил:
— Кому ты это рассказываешь, пацан? Погляди на нее, ни в чем нужды не знает! Квартира с неба упала, от покойной бабушки досталась. Училась в универе на очном, потом юбки протирала в офисе… Неужели ты думаешь, что Юленция просечет, каково оно — подниматься с нуля?!
Я поднялась не с нуля, а с табуретки, возразив:
— Успокойся, Санчо, ты меня неправильно понял! На самом деле я — за Лизу. Девушка она замечательная, каких поискать. Но для чего ты передо мной сцены ревности разыгрывал, с какими — то упреками цеплялся?!
— Так это… ты мне как бы не чужая. Ты, Юленция, мне тоже нужна для… полноты счастья. — Фотограф стал запинаться, совсем как Павлик, который, схватив бутылку, поболтал оставшейся в ней малостью и пробормотал: