Страница 4 из 58
— Я, по — твоему, подавальщица, да? Должна стоять перед тобой на вытяжку, да?! — Она развернулась к Миллеру и совершенно другим тоном ласково попросила: — Владимир Григорьевич, Лариса Юрьевна, выпейте хоть вы, умоляю вас!.. Да что же это такое? Хочешь как лучше, из кожи вон выпрыгиваешь, а получается… одно расстройство…
— Извините, Надюша, я не пью водку, печень не позволяет, а Володя предпочитает красное сухое вино, — ответила за Миллера его миловидная, улыбчивая супруга. — Знаете, есть такая французская поговорка: «Бокальчик красного за ужином, и не надо тратиться на врача»!
— Ах, как это метко! — изобразила восхищение бедная и бледная Краснова. — В следующий раз мы обязательно позаботимся о вине, чтобы не тратиться на…
Насчет поговорки я была целиком и полностью согласна с Ларисой Юрьевной. Поговорку нужно было затвердить наизусть и взять на вооружение. Впрочем, моего мнения никто не спрашивал — Надя продолжала роптать, а Лариса Юрьевна ее увещевала:
— Не расстраивайтесь, что вы? Про вино это я так, к слову. Главное, что в целом выставка удалась.
— Ладно, братцы, гуляйте! И ты, Кирюха, не унывай, еще раз тебя поздравляю, — панибратски хлопнул чиновник художника по плечу. — А мы с Ларочкой пойдем. Счастливо оставаться!
Кирилл ответил достаточно неожиданным образом:
— Нет, я никуда не поеду!
— Кто тебя куда зовет, дурень? — удивился Миллер. — Я говорю: гуляй, пока есть возможность, пока молодой!
Золотарев стащил бутылку с Надиного подноса и присосался к горлышку, как трубач, целующийся с трубой. Чета Миллер, чтобы не видеть этого безобразия, степенно удалилась, и в галерее восстановилось прежнее оживление, поскольку еще не вся водка была выпита и не все эрзац — шашлыки оприходованы. Только я как истукан стояла рядом с напивающимся графиком и обнимала раскидистый букет, предназначенный ему. Одумавшись, я протянула цветы адресату:
— Заберите свои лавры!
— Оставь их себе, детка, — отмахнулся он, не посмотрев в мою сторону. Потряс бутылкой, проверяя, сколько в ней осталось булькающей жидкости, и снова присосался к горлышку.
— Отдай, дубина! — Бережливая Надя вырвала у него «Финляндию» и отнесла ее обратно в холодильник.
Не знаю отчего, но у меня пропал всякий энтузиазм: я ощутила себя посторонней на этом празднике жизни. Мне чужого не надо: букет я оставила в подсобке, завернулась в пончо и отправилась восвояси. До чертиков хотелось курить, поэтому я задержалась на крыльце. Но прикурить на улице оказалось проблематично: пламя зажигалки задувал ветер, и сигарета быстро отсырела под моросящим дождем.
— Тебе помочь? — по — свойски, участливо спросил какой — то мужчина.
Я стояла под лампочкой, а за пределами, очерченными ее светом, висел непроглядный мрак, и вопрошавший оставался невидимым.
— Ну, помогите, если сможете…
Из темноты выступил уже знакомый пронырливый фотограф. Он взял у меня зажигалку, зажал сигарету в губах и, сложив ладони домиком, прикурил. Фотограф стоял так близко, что я почувствовала его несвежее дыхание — так пахнет от тех, кто давно не ел и не чистил зубы. «Голодный тип» изрек:
— Познакомимся поближе, очкарик, — и со свойственным ему нахальством дотронулся до моего бедра, просунув руку под пончо. — Меня зовут Александр.
— Эй, полегче, убери лапы! — вывернулась я. — Мне без разницы, как тебя зовут!
Терпеть не могу, когда меня обзывают очкариком!.. И вообще — этот лопоухий курносый Александр совершенно не в моем вкусе…
— Чего ты, как дикая? Я чисто по — пацански подошел, хотел тебя проводить, — изобразил он святую невинность. — А ты что подумала?
— Больно мне надо думать про тебя! Мне провожатые не нужны, — буркнула я, но решила воспользоваться его знаниями. — Слушай, скажи, кто такой Крымов?!
— Хм, — усмехнулся репортер. — Телевизор не смотришь, газет не читаешь?
На самом деле я читаю газеты, но выборочно. В них меня интересует последняя страница — гороскопы, кроссворды, интервью с умными людьми. Да и по телевизору я смотрю не новости или аналитические передачи, а мелодрамы и комедии, иногда под настроение — МузТВ. Но не признаваться же ему в этом?.. Я сказала, что читаю много книг, разные пособия по менеджменту, управлению персоналом, корпоративной этике. А мой телевизор всегда настроен на канал «Культура».
— О, какие мы культурные, — усмехнулся фотограф, но соизволил сообщить: — Борис Лаврентьевич Крымов — хозяин крупнейшего в стране никелевого комбината и ряда дочерних предприятий. Считай, олигарх!
— А как… э — э — э… — Я не успела озвучить вертевшийся на языке вопрос, а фотограф на него уже отвечал:
— Никто не знает, как Алке удалось склеить Крымова, но до того она подвизалась танцовщицей в клубе и подрабатывала натурщицей.
— А-а, она позировала Золотареву, — догадалась я и обалдела от изумления: надо же, по девушке Голливуд плачет, а она прозябала в голодных, холодных художественных мастерских!..
— Алка, бывало, всем давала, — гнусно изрек фотограф. — И Золотареву, и Серебрякову, и другим дядям тоже.
— Эй, чувачок, нарываешься! В морду хочешь?! — откуда — то окликнули фотографа.
На крыльце возник не к добру помянутый Кирилл Золотарев и тряхнул перед носом моего собеседника увесистым кулаком. Длинная золотаревская грива при этом всколыхнулась, волосы упали на лоб и скрыли глаза. Если бы он попытался съездить проныре фотографу по морде, наверняка бы промазал. А «чувачок» не тормозил — он воспользовался заминкой и мгновенно скрылся, будто его тут и не стояло. Вот ведь прыть, вот сноровка! Возник неслышно и так же тихо улетучился. Прямо человек — невидимка… Кирилл мрачно уставился на меня, и я сочла необходимым отругать человека с фотоаппаратом, посмевшего скверно отозваться о девушке:
— Терпеть не могу таких циников!
Золотарев зевнул, оскалился, как тигр, и пожаловался:
— Bay, до чего же я притомился…
От зевка на его глазах заблестели слезы и в облике проступило нечто запущенное, замороченное. Меня хлестнуло чувство вины за то, что нелестно отозвалась о его картинах, и, чтобы сгладить оплошность, я понимающе закивала:
— Конечно, подготовить выставку — это так ответственно, так волнующе… Вы уж простите мой ляп насчет флюорографии. В действительности у вас превосходные работы!
— Оставь! — Он махнул рукой. — Мне без разницы кто что ляпнет, не о том базар…
За моей спиной распахнулась дверь, и пришлось посторониться — народ начал расходиться. Какой — то потертый, словно запыленный мужичок пожал Кириллу руку:
— Пока, старик, спасибо! Было кайфово.
Его молоденькая спутница подтвердила:
— Да, все было — супер. Пока — пока! — и окинула меня оценивающим взглядом, в котором не теплилось ни грамма приязни, одна сплошная критичность. Вот хамка!..
Они скрылись из вида, а нетрезвый Золотарев пошатнулся и снова глубоко, полуобморочно зевнул, морща нос, сощурив глаза до щелочек. Несколько секунд он пребывал в таком шатко — валком прищуренном состоянии, и до меня наконец дошло, что график напился вдрабадан еще до открытия вернисажа. И поэтому никого не стеснялся: ни прессы, ни публики, ни чиновников — просто лыка не вязал. От разочарования я поспешила выбросить сигарету и сказать «до свиданья».
— Куда? А ну стой, очкарик!
Знаток деревянных душ схватил меня за полу пончо.
— Послушайте, мне совсем не нравится подобное панибратство, — заявила я и постаралась вырваться. — Кто вам дал право обзываться да еще и цапаться?!
— Ни хрена ты не просекаешь в этой жизни, очкарик, — гнул свое Золотарев, продолжая тянуть пончо на себя.
— Эй, пустите!
— Не пущу.
Мало того что Золотарев практически стянул с меня верхнюю одежду, он еще и вцепился пальцами в мое запястье, будто наручником к себе пристегнул.
— Думаешь, я пьяный? — Кирилл принялся обматывать пончо вокруг моей шеи на манер шарфа. — Да, я выпил!.. Я пил, потому что два дня не спал. Не мог спать, понимаешь? Красил картинки как заведенный… боялся увидеть ее… боялся сорваться…