Луденские бесы

Одержимость чаще всего носит не сверхъестественный характер. Одержимы те, кто испытывает жгучую ненависть к какому-то человеку, классу, расе или нации. В наши дни судьбы мира находятся в руках новых одержимых — людей, которые видят в своих оппонентах олицетворение зла. В чертей новые одержимые не верят, однако сами добровольно опутали свои души сетями. В Бога они верят еще меньше, чем в дьявола, поэтому очень мало надежды на то, что эти люди когда-нибудь исцелятся.

1 «Такие сверхъестественные страдания, как одержимость, часто становятся плодом иллюзий. Совершенно ясно, что желать этих испытаний нельзя, а если они выпадают на нашу долю, то тогда сносить их следует безропотно. Если мы хотим страдать, то нужно умерщвлять свою плоть и подавлять гордыню. Только так мы избавимся от опасности впасть во грех, природа которого нам неведома и властвовать над которым мы не властны. Но воображение наше стремится к чудесному, жаждет романтических добродетелей, до которых так охоча публика… И далее: испытание, именуемое «одержимостью», смущает дух не только самого одержимого, но его духовных наставников, а также всей общины. Милосердие воспрещает нам призывать на себя подобный вид страданий» (А. Пулен. «Благость внутренней молитвы»). (Примеч. авт.).

Сосредоточившись на идее сверхъестественного, метафизического зла, Сурен довел себя до исступления, свойственного всем одержимым. Однако с наименьшей силой он верил в идею добра, и в конечном итоге эта вера спасла его.

В начале мая Сурен написал своему другу-иезуиту отцу д'Аттиши, подробно описав все, что с ним произошло. «Со времени последнего письма я впал в состояние, ставшее для меня полной неожиданностью, но, очевидно, полностью совпадающее с видами Провидения на путь моей души… Я веду борьбу с четырьмя злейшими дьяволами Преисподней… Самое легкое из моих поприщ — экзорцизм, ибо враги мои денно и нощно, тайными способами, истязают меня… Уже три с половиной месяца я постоянно вижу перед собой дьявола. Очевидно, за мои грехи Господь позволил… бесам выйти наружу из тела одержимой и войти в мое тело, дабы мучить и истязать меня помногу часов подряд, так что все видят мой позор1. Не могу объяснить тебе, что происходит со мной, когда злые духи проникают в меня. Я не утрачиваю сознания и свободы поступков, но в то же время во мне как бы возникает «второе я», словно у меня две души, одна из которых отодвигается от тела и словно со стороны наблюдает за тем, как вторая, вторгшаяся извне, хозяйничает там и поступает по-своему. Два духа ведут борьбу не на жизнь, а на смерть на арене моего тела. Душа будто раздваивается, и одна ее половина вбирает в себя все дьявольское, а вторая продолжает вдохновляться Господом. В одно и то же время я ощущаю в себе великий покой и милость Божью, но терзает меня и иное чувство — ненависть и отвращение к Господу, проявляющиеся в том, что я пытаюсь освободиться от Него. Схватка эта происходит явно на глазах у всех и повергает их в изумление. Я испытываю радость, восторг, но в то же время и горечь, вырывающуюся из меня в виде стонов и криков, как это обычно происходит с одержимыми. Я ощу-

1 Эти явные проявления одержимости впервые проявились 6 апреля. С 19 января, когда Сурен впервые почувствовал себя одержимым, и до апреля симптомы одержимости, очевидно, были чисто психологическими. (Примеч. авт.).

щаю в себе проклятье и страшусь его. Меня пронзают тернии отчаяния, принадлежащие духу, что вторгся в меня. А тем временем другая моя душа пребывает в полнейшей уверенности, презирает и проклинает свою черную половину. Иногда из моих уст одновременно вырываются крики, принадлежащие обеим душам. И мне трудно бывает понять, что это было — радость или ужас. Меня охватывают судороги, когда ко мне прикасаются Святыми Дарами. Их близость (во всяком случае так мне кажется) ввергает меня в ужас, но вместе с тем я испытываю и искренний священный трепет…

Когда, действуя по побуждению одной из этих двух душ, я пытаюсь сотворить крестное знамение у моих уст, другая душа отталкивает мою руку или же больно кусает палец. В то же время я обнаружил, что молитва звучит искреннее и проникновеннее в самый разгар припадка, когда мое тело катается по земле, и служители церкви разговаривают со мной, будто с дьяволом. Не могу передать тебе то наслаждение, которое я испытываю, превращаясь в дьявола, причем вовсе не из-за мятежа против Господа, а из-за того ничтожества, в которое ввергает меня моя греховность…

Когда другие одержимые видят меня в таком состоянии, приятно слышать, как они торжествуют, как ликуют сидящие в них бесы! «Врач, исцелись сам! Поди-ка произнеси проповедь! Вы только посмотрите, во что превратился этот проповедник!»… Истинная милость явлена мне: я на собственном опыте вижу, из какого низменного состояния поднимает меня Иисус Христос, я сполна могу оценить величие Его искупительной жертвы, причем не на веру, не понаслышке, а через собственные переживания!..

Вот в каком положении я теперь пребываю почти каждый день. Все спорят из-за меня. Действительно ли я одержим? Возможно ли, чтобы духовная особа оказалась в моем состоянии? Некоторые говорят, что Господь покарал меня за мои фантазии, другие твердят что-то другое. Я же храню душевный мир и не пытаюсь изменить свою судьбу, ибо я твердо убежден: нет ничего лучшего, чем довести себя до последней крайности…»

(В писаниях поздних лет Сурен разворачивает эту тему подробнее. Он пишет, что во многих случаях Господь использует одержимость в качестве процесса очищения, предшествующего озарению. «Господь нередко по Своей безграничной милости позволяет дьяволу вторгнуться в души, которым предназначено подняться на высокий уровень святости». Дьяволы не могут покорять себе человеческую волю, не могут ввергать своих жертв в грех. Все святотатства, непристойности и богохульственные слова не пятнают душу одержимого. Наоборот, они могут принести пользу, потому что душа испытывает такое унижение, что страшится греха. Страдания, муки и унижения, которым демоны подвергают рассудок человека, — «это воск, сгорающий дотла и обнажающий самые глубины сердца». Сам Господь трудится над душой одержимого, и Его действия «так мощны, так вдохновляющи, так ослепительны, что душа, предавшаяся милости Всевышнего, делается необычайно прекрасной»).

Свое письмо отцу д'Аттиши Сурен заканчивает просьбой хранить это признание втайне. «Кроме моего исповедника и начальников ты — единственный человек, кому я доверяюсь». К сожалению, Сурен доверился не тому, кому следовало. Отец д'Аттиши показывал письмо всем подряд. С этого послания было сделано множество копий, а несколько месяцев спустя письмо даже вышло отдельной книжкой. Сурен стал скандальной знаменитостью — вроде осужденных убийц или шестиногих телят.

Левиафан и Исакаарон не оставляли его в покос. Однако, невзирая на телесные и духовные страдания, Сурен не отступился от своей миссии — очистить и спасти сестру Иоанну. Если она бежала от своего экзорциста, Сурен следовал за ней. Когда он загонял ее в угол, она бросалась на него, но он не отступался. Опускался на колени у ее ног, читал молитвы. Иногда садился рядом с ней и, преодолевая сопротивление, излагал ей духовную доктрину отца Лальмана. «Внутреннее совершенство, кротость перед Святым Духом, очищение сердца, подчинение воли Господу…» Бесы, сидевшие в настоятельнице, выли и корчились, но Сурен продолжал, хотя ему тоже был слышен хохот Левиафана и похабные шутки Исакаарона, беса похоти.

Но Сурену приходилось воевать не только с демонами. Даже в периоды психического здоровья (а точнее, особенно в эти периоды) настоятельница не скрывала своей неприязни к иезуиту. Она не любила его, потому что боялась разоблачения. Ведь в периоды просветления Иоанна отлично понимала, кто она на самом деле: истеричка, лицедейка, нераскаявшаяся грешница. Сурен умолял ее быть с ним откровенной, а в ответ она завывала дьявольским голосом или же целомудренно говорила, что признаваться ей не в чем.

Отношения между пастырем и духовной дочерью осложнились тем, что на пасхальной неделе сестра Иоанна вдруг почувствовала «сильнейшую и порочнейшую привязанность» к тому самому мужчине, которого так боялась и ненавидела. Она не могла заставить себя признаться в этом грехе. В конце концов сам Сурен, после трехчасовой молитвы перед Святыми Дарами, первым заговорил о «дьявольских соблазнах», которые его одолевают. Сестра Иоанна пишет: «Невозможно и передать, как поразило меня это признание». Час был поздний, и монах вскоре удалился, а настоятельница все не могла прийти в себя. Наконец она решила, что пришло время не только изменить линию поведения по отношению к Сурену, но и вообще весь свой образ жизни. Решение это было принято лишь ее сознанием, а демоны, поселившиеся в ее подсознании, рассудили иначе.