Стальной кошмар

Они подошли к входу в большой дом, но дверь оказалась заперта. Римо хотелось еще немножко поговорить, поэтому он постучал, вместо того чтобы просто сломать замок.

— Тогда почему они не переедут в Германию? — спросил Чиун.

— Трудно сказать, — ответил Римо, терпеливо ожидая, пока откроют. — Они считают, что только они стопроцентные американцы, а остальные — низшие существа.

— Все без исключения?

— В основном негры и евреи. Ну, еще некоторые народы, религия которых их не устраивает.

— Что, и корейцы? В это трудно поверить. Я с недавних пор считал американцев весьма просвещенными людьми.

— Спроси у него, — предложил Римо, когда в дверях показался человек с красным квадратным лицом и стрижкой “ежиком”.

— Вы одеты не по форме, — заявил он. Потом, указывая на Чиуна, обратился к Римо: — А он что здесь делает?

— Мы проводим опрос общественного мнения. Выясняем, какие ассоциации у людей вызывают определенные слова. Я называю слово, а вы говорите первое, что приходит на ум. Приготовились, начали! Китайцы.

— Подонки!

— Вот видишь, — обратился Римо к Чиуну. — Попробуй теперь ты.

— Японцы, — сказал Чиун.

— Подлецы!

— Вьетнамцы.

— Еще подлее!

— На самом деле, — заметил Чиун, — они не столько подлые, сколько грязные, но в общем верно. — Обернувшись к Римо, Чиун сказал: — Как можешь ты называть расистом этого умного человека, истинного американца?

— Лучше спроси его про корейцев, — предложил Римо.

— Корейцы, — сказал тогда Мастер Синанджу.

— Еще хуже япошек. И к тому же тупее.

Чиун так и задохнулся от негодования.

— Расист! — выкрикнул он. — Грязный, презренный, круглоглазый расист! Все вы белые — тупицы! И невежды!

Неожиданно охранник приставил к голове Чиуна пистолет.

— Не люблю, когда обзываются.

— Да он и правда совсем тупой, — обратился Чиун к Римо.

— Боюсь, он просто не знает, кто ты. Почему бы тебе не объяснить?

— Я Мастер Синанджу, — гордо сообщил Чиун. — Правда в настоящее время действую инкогнито.

— А что это значит?

— Это значит, что я кореец, самое страшное и безжалостное существо, какое ты когда-либо встречал.

— Красиво поешь! — ухмыльнулся громила, взводя курок. — Зато эта пушка делает из меня супермена.

— Какие основания у тебя заявлять такое? — поинтересовался Чиун.

— А такие, что я могу отстрелить твою косоглазую башку за то, что ты меня обозвал!

— Ничего подобного. Твои слова доказывают только одно: оружие, если из него хорошенько прицелиться, может убивать. Это каждый дурак знает. Но это вовсе не доказывает, что с оружием ты становишься непобедим!

— Прощай, желтопузый, — сказал охранник, спуская курок.

— Прощай, расист, — сказал Чиун, выставляя вперед ладонь. Дуло оказалось под челюстью охранника, пуля прошла сквозь язык и вылетела через макушку вместе с фонтаном крови и перепутанных мыслей.

Римо и Чиун перешагнули через труп.

— Давай скорей отыщем Ферриса и уберемся из этого гнезда тупоголовых расистов, — сказал Чиун. Он был огорчен, потому что Римо наглядно доказал, что не все американцы настолько образованны, как он предполагал.

Илза Ганс просматривала собранные видеокассеты одновременно на трех мониторах (одна из камер была расположена на уровне головы, две другие вмонтированы в потолок). Все экраны показывали одно и то же, а именно: шпионы, которых звали Римо и Чиун, были неуязвимы.

Илза напряженно следила за ними. Пленки, заснятые камерами в потолке, давали ясно понять, почему растерялись стрелки. Во-первых, эти двое двигались так быстро, что камера не могла за ними уследить. Илза попыталась прокрутить пленки в замедленном режиме, но все равно были видны лишь неясные очертания движущихся фигур. Все это выглядело так, будто фигуры находились под перекрестным огнем водяных пистолетов, хотя вокруг них свистели настоящие пули. Илза отчетливо видела, как пули оставляли следы на противоположной стене.

Эти двое были суперменами. Оба! Они были в большей степени суперменами, чем сам Конрад Блутштурц, который как считала Илза, обладал сверхчеловеческими энергией и волей. Но превосходство Конрада Блутштурца над другими людьми было результатом того, что ему постоянно приходилось преодолевать нечеловеческие трудности, а сверхчеловеческие качества этих людей казались чем-то обыденным, чем-то само собой разумеющимся, как ходьба или дыхание.

Илза вновь и вновь просматривала пленки. У нее горели глаза. Движения высокого странно возбуждали — словно тигр пробирался по джунглям. Только этот тигр пробирался на большой скорости.

От одного взгляда на его симпатичное, но немного жестокое лицо, у нее екнуло сердце. Возникало ощущение, будто он видит ее, хотя был всего лишь изображением на видеопленке. Заглянув в его глаза, она почувствовала себя жертвой. Илза вздрогнула от сладкого предчувствия.

Она силой заставила себя оторваться от экрана. Вытащив кассеты, она побежала в конференц-зал, на время превращенный в операционную, и, задыхаясь, ворвалась туда.

Конрада Блутштурца на каталке вывозили из дверей.

— Нет, только не это! — простонала она.

— Илза, все кончено, — произнес Конрад Блутштурц — его лицо было мертвенно-бледным.

— Неужели все провалилось, и вы так и не сможете ходить?

— Придется несколько дней подождать, — вмешался главный хирург. — Нам удалось починить распылитель. Все детали на месте, но прежде должны зажить раны, куда мы вживили электроды.

— Но мы должны бежать! — умоляющим голосом произнесла Илза.

— Бежать? Но зачем? — Лицо Конрада Блутштурца выражало озабоченность.

— Эти двое новобранцев — они не погибли в тире. Напротив, они расстреляли наших доблестных арийских солдат словно детей! Они не люди. Посмотрите хотя бы эти записи!

— Отнеси кассеты ко мне в спальню.

— Герр фюрер, — вмешался главный хирург, — вы не должны перенапрягаться.

— Тихо! У Илзы чутье. Пошли, Илза.

В спальне Конрада Блутштурца поместили на специальную железную кровать. Его подняли с носилок шестеро дюжих солдат, а затем укрыли простыней — простыня приобрела очертания нормального человеческого тела.

Илза была рада, что он наконец обрел ноги, но надо было спешить. Она быстро поставила первую кассету, и когда Конрад Блутштурц отпустил остальных, включила магнитофон. Просмотрев кассеты, Конрад Блутштурц наконец заговорил.

— Ты права, моя Илза, нам угрожает серьезная опасность. А я сейчас слишком слаб, чтобы встретиться с ними лицом к лицу.

— Я подгоню фургон.

— Нет. Возможно, еще не все потеряно. Помнишь, я хотел собрать всех Харолдов Смитов в Крепости чистоты? Хочу проверить, насколько этот план выполним, и одновременно избавиться от всех, кто нам мешает.

— Что я должна делать?

— Немедленно собери всех в конференц-зале. Скажи, что я собираюсь сделать важное заявление. Врачи пусть тоже придут — они нам больше не нужны.

— Хорошо. А вы уверены, что у вас хватит сейчас сил? Вам надо отдохнуть.

— Мне придаст силы гнев. А теперь, Илза, выполняй!

— Посмотри-ка, папочка, — Римо указал на портрет, висевший на стене.

Они находились в каком-то кабинете. Перед входов двое охранников пытались их остановить, но Чиун их обезоружил, а потом, узнав, что они слыхом не слыхивали о Феррисе ДОрре, побеседовал с ними о вреде расизма. Чтобы они внимательнее слушали, он держал их за руки. Иногда, в особо важных местах, он сжимал им кончики пальцев.

К концу лекции оба охранника стояли на коленях перед Мастером Синанджу и яростно кивали в знак согласия.

Чиун запер их в соседней комнате, где они принялись расписывать превосходство корейского народа, особенно той его части, которая происходила из деревни Синанджу. Мастер обещал прослушать их сочинения на обратном пути.

На стене, куда указывал Римо, висел портрет старика в инвалидном кресле, который и похитил Ферриса ДОрра в Балтиморе.