Смертельный ход

– Дерьмо, – выругался он, бросив трубку, и вышел на улицу.

– Ужасно, правда? – сказал Брюстер.

– Что? – спросил Римо, чья голова все еще была занята гудками в телефонной трубке.

– Вы неважно выглядите.

– Да, конечно. Жуткая картина. Ужасно.

– Знай вы о насилии и жестокости, о их движущих силах и динамике, заключенных в человеческом существе, вам было бы гораздо легче.

– Наверное, – сказал Римо.

Черт побери, ее нет дома. А у него свободный день. И он планировал провести его с ней. Весь день и всю ночь. Но ее нет дома.

Доктор Брюстер порылся в кармане и достал трубку и начатую пачку табаку.

– Как это все, черт побери, произошло? – произнес он, глядя на надорванную пачку, как будто она была во всем виновата, и раскурил трубку. – Насилие – странная штука, – продолжал Брюстер, мечтательно вглядываясь в табачный дым. – Многие так и не могут научиться воспринимать его как неотъемлемую часть бытия.

«Она должна быть дома, – думал Римо. – А, может, куда-нибудь вышла? Может, она просто шутит? Играет в игры. Или передумала. Стерва. Маленькая израильская стерва передумала.»

Они вернулись в центр форума, где ученые были заняты беседами, размышлениями, разъяснениями, предсказаниями, рассматривая в интеллектуальной перспективе элементы жизни и смерти. А Римо Уильямс обдумывал, как поступить. Если она хотела заставить его ждать, помучить, он будет очень спокоен. Скажет, что не обратил внимания на время. Она опоздала? Не заметил. А что, если самому куда-нибудь запропаститься и тоже опоздать? Нет. Он ее встретит и скажет, что она просто девчонка.

– Понимаете, – объяснял Брюстер, – хотя вы и полицейский, но не до конца осознаете, что насилие – неотъемлемая часть жизни. Вам трудно воспринять очевидный факт, что человек по сути своей – убийца, и для него лучшая игрушка – другой человек. Он хищник. Только в конце своей эволюции он стал травоядным. В глухих, отсталых уголках Америки реакцией на насилие становится его идеализация. Что на самом деле не так уж плохо. Насилие – здоровое человеческое свойство. Жизненно необходимое.

Может обругать ее, повернуться и уйти? А если она в ответ засмеется? Или, что еще хуже, обидится? Тогда он извинится и обнимет ее, решил Римо. Но если она сильно обидится, то может не простить. Нет, Дебора не такая. Она рассмеется. Тогда и он рассмеется тоже. И все будет в порядке.

– Я знаю, что это сложно, сынок, но, как я однажды объяснял какому-то генералу… нет, конгрессмену, кажется, – в общем кому-то… Я сказал, что такие, как вы – полицейские – менее других способны справиться с насилием. Вы втягиваетесь в него, оно становится вашей профессией. Вы знаете, что именно поэтому нас и финансируют?

– Что? – сказал Римо.

– Так мы и добились финансирования, сынок, – объяснял доктор Брюстер. – Используем чужие мечты, опасения или страхи. Что придется.

– О чем вы? – переспросил Римо. – Я что-то не пойму.

– О финансировании. Чтобы получить средства, нужно сперва определить, чем хочешь заниматься, а потом добавить то, что интересует правительство. Как, например, наши исследования о выживании человека в боевых условиях.

– Да?

– За этот счет оплачивались эксперименты Шултера с животными и этнологические исследования Бойля.

– Понятно, – сказал Римо. – А ваш план покорения мира? – Он произнес эту фразу самым будничным тоном.

– Это принесло нам площадку для гольфа, новый конференц-зал и почтя пять лет на то, чтобы заниматься тем, что нам интересно. Не знаю, что это я разоткровенничался? Я вам доверяю. В людях я разбираюсь.

«Как и большинство людей, – подумал Римо, – Брюстер плохо разбирается в самом себе. Он мне доверяет, потому что чувствует себя в безопасности.» Он, очевидно, принял молчание Римо, поглощенного мыслями о Деборе, за шок от убийства Рэтчетта и поэтому не ощущает угрозы.

– А план покорения мира существует?

– Да, конечно. Можно покорить мир, если в вашем распоряжении пятьдесят тысяч человек. Если, разумеется, мир не будет против. Ха-ха. Понимаете, если покоряемые не будут сопротивляться. Мы, конечно, не собираемся распространяться об этом в отчетах по меньшей мере года три, пока не найдем другой источник финансирования. Так что, пока вы у нас, можете три года работать спокойно.

«Значит, все-таки это надувательство, – думал Римо. – Правительственные субсидии, секретность, работа КЮРЕ, гибель Маккарти, Хокинса и Рэтчетта – все для того, чтобы безобидные придурки вычисляли дни подъема и спада, накачивали наркотиками носорогов и замедляли пульс. Чертова липа!»

– А Дебора тоже принимала в этом участие?

– Называйте ее доктор Хиршблум. Я-то не против, но вы знаете этих медиков. Нет, ее как раз этот план меньше всего занимал. А в последнее время, похоже, ее перестало интересовать все, кроме шахмат. Острый ум. Но, к сожалению, весьма непродуктивный.

– Ага, – сказал Римо и вдруг заметил, что шагает своей старой походкой, походкой юности и ранней зрелости. Состояние максимальной готовности резко спадало. По несколько раз в день он в мыслях возвращался в маленькую комнату, где ждал Чиун, но эффект с каждым разом становился все слабее и слабее. Жизненные силы убывали.

Брюстер продолжал распространяться о плане покорения мира. Его, конечно, вполне удастся осуществить, если повысить степень использования каждым солдатом своих физических возможностей до двадцати процентов. Разве Римо не впечатляет, что среднестатистический человек использует менее десяти процентов? Но никому еще, говорил Брюстер, не удавалось достичь показателя в двадцать процентов. Он не уверен даже, что нормальный человек сможет такое выдержать. Так что Форум в некотором роде даст соответствующую затратам отдачу. План гениальный, хотя невыполнимый. Генералы от таких вещей приходят в восторг.

Римо постарался сконцентрироваться на комнате-убежище, но тротуар по-прежнему жестко стучал по каблукам. Он глубоко вздохнул, загоняя кислород в самую глубь, до паха, но слабость в ногах не проходила. Римо подумал о Деборе и на секунду оживился: ее не интересовала работа Брюстер-Форума, поскольку она и не собиралась работать на Форум.

Конечно, она – агент. Отсюда и ее самообладание тогда, когда она его еще не знала и опасалась. Она готова была полюбить его. Враждебность, разделявшая их, рухнула, и оба почувствовали первые проблески духовной близости. Вот почему вчера вечером было так хорошо.

А ключ ко всему – Конн Макклири. Израильтяне не дали Конну начать священную войну против арабов, после того, как те разбомбили его самогонный аппарат, по вполне естественной причине: Макклири находился в Израиле не для борьбы с арабами, и даже не для подготовки израильтян к войне с агрессором.

Конн Макклири, мастер индивидуального боя, готовил людей к борьбе с другим противником. Поэтому он был добровольцем. Поэтому Дебора скрыла название деревни, поэтому близкое присутствие арабов не мешало.

Деревенька была первым пунктом подготовки агентов для выслеживания тех, кто загонял людей в печи, сдирал с них кожу для отделки абажуров, откусывал кусачками гениталии, кто проводил эксперименты над детьми, женщинами и мужчинами, наблюдая, как скоро наступит конец, если вырвать какой-либо орган или связать женщине ноги во время родов. В деревне готовили персонал для выслеживания нацистов, и Дебора шла по следу одного из них.

По следу убийцы, повинного в гибели Маккарти и Рэтчетта, которые каким-то образом встали на его пути, когда он собирал компрометирующие фото сотрудников Форума. Но для чего ему фотографии? Вероятно, для шантажа, чтобы заполучить этот самый план покорения мира. А самое смешное – план-то оказался липой, всего лишь способом выкачивания денег из бюджета.

Римо предстоит хороший день, свободный день. И если Дебора попросит, он поможет ей захватить или убить того, за кем она охотится. Он ей покажет, что умеет, А потом они займутся любовью.

– Знаете, – сказал Римо Брюстеру, – сегодня прекрасный день. – Они поравнялись со стоящей на углу телефонной будкой. – Я сейчас.