Страница 4 из 19
Не вызвало никакого неудовольствия, напротив – источники отмечают сочувствие, прибытие в Крым с конца марта, по распоряжению Временного правительства, группы повергнутых Романовых. В имении «Ай-Тодор» расположились: вдовствующая императрица Мария Федоровна, великий князь Александр Михайлович, контр-адмирал, организатор военной авиации России, великая княгиня Ольга Александровна и их родственники; в имении «Дюльбер» – великий князь Петр Николаевич с женой и детьми; в имении «Кореиз» – Юсуповы; в имении «Чаир» – бывший Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич с женой и детьми21. Выезды Романовым были запрещены, телефонная связь отсутствовала; они находились под постоянной охраной. 26 апреля, с распространением слухов о готовящемся заговоре монархистов, Севастопольский совет направил в Ялту специальную комиссию во главе с подполковником А. И. Верховским, будущим военным министром Временного правительства. В результате ссыльные подверглись бесцеремонному обыску, угрозам и тривиальному ограблению, что было покрыто Временным правительством.
В декабре, в период первой вспышки матросского террора, над Романовыми навис дамоклов меч расстрела, на чем настаивал Ялтинский совет и чему, не без труда, воспрепятствовал комиссар Севастопольского совета Ф. Л. Задорожный. Только в мае 1918 года, после германской оккупации, Романовы смогли вздохнуть свободно, впоследствии они покинули Крым, избежав тем самым участи родственников на Урале и в Петрограде.
Меньше повезло памятникам. 19 апреля толпа взяла в осаду памятник Александру III в Феодосии. Он был обклеен полотнищами с надписями «Позор Феодосии». 21 июня у памятника «снова собралась громадная толпа матросов и преображенцев и потребовала снять памятник». Местный совет согласился, прося, однако, подождать конца «подготовительных работ». «Но матросы и солдаты… сами взялись за работу и сняли фигуру»22. Это произошло 22 июня. Более драматично события развивались в Бахчисарае. 3 июня сюда для поимки дезертиров были отправлены севастопольские матросы, 16-го – солдаты симферопольского гарнизона. Разбредясь по окрестностям, военные в ходе облав творили всевозможные бесчинства, учинили дебош в Бахчисарайском дворце, разрушив памятник 300-летия Дома Романовых, убили белобилетника Э. Бели. Председатель Бахчисарайского мусульманского бюро Б. Муртазаев с горечью констатировал: «Когда народ увидел, что солдаты, борющиеся за свободу, сами нарушают ее, то начали появляться возгласы: «Что дала нам свобода, братство и равенство; со стороны грубых полицейских и жандармских чиновников при старом режиме не встречали таких обращений». Невольно появилось сомнение, что в России существует свобода… В городе и окрестностях начались грабежи. Воры являются в военной форме, как бы посланные комитетом для обыска, и, расхитив все драгоценное, исчезают бесследно»23. Газеты, остерегаясь дискредитации «революционного народа», предпочитали не афишировать подобные факты. А они, кстати, свидетельствовали о том, что солдатско-матросская масса, быстро разлагаясь в тыловых условиях и уверовав в полную свою безнаказанность, выходит из-под всякого контроля, даже собственных советов.
Впрочем, и крымско-татарские активисты приложили руку к уничтожению памятников. Ими был разрушен монумент Николаю II, снят орел с памятника в честь 300-летия Дома Романовых и срублены три каштановых дерева, посаженные в 1886 году императором Александром III, Марией Федоровной и наследником Николаем (Бахчисарай). Орел был снят под предлогом: «В восточной стороне не должно быть памяти о Европейском могуществе»24. К слову, по инициативе смотрителя Бахчисарайского дворца-музея, члена Таврической ученой архивной комиссии (ТУАК), статского советника С. А. Плаксина в октябре 1920 года началось восстановление памятника 300-летию Дома Романовых.
Вторая половина марта – апрель 1917 года прошли в Крыму под знаком воодушевления и надежд на скорое светлое будущее. По крымским городам прошумели Праздники Свободы, демонстрирующее трогательное согласие всех и вся, во время которых «восторженные клики «ура» лились из многотысячных уст и потрясали воздух»25. 10 марта, день похорон в Петрограде героев (жертв?) революции, был объявлен Днем «всенародного почитания». Даже в те экзотические уголки, где царствовали многовековые традиции, места, ранее предельно далекие от всякой политики, кроме местных интриг, проникала эта официализированная атмосфера «свободы». Вот корреспонденция из Бахчисарая: «Город постепенно, но вполне определенно меняет свою физиономию: прежняя апатия к общественным делам, которую так ярко проявляли граждане этого во многих отношениях своеобразного города, заменяется несомненным общественным подъемом. Охотно посещаются лекции и митинги, с жадностью прочитываются газеты, организуются политические партии и проч. Одним словом, Бахчисарай приобщается к общей работе и за короткое время достиг заметных результатов: прочитано около десяти лекций, организованы союзы учителей, рабочих, приказчиков, бюро мусульман, грандиозно прошел праздник 1 мая (18 апреля) и, наконец, 25 апреля образована здесь партия социалистов-революционеров…»26.
Но не проходит и двух месяцев, как те же «Южные Ведомости» в весьма эмоциональном стиле (перепады настроения свойственны времени) формулируют нечто противоположное: «Наблюдавшийся недавно общественный подъем и оживление сменились упадком энергии, самодеятельности, общим равнодушием, доходящим местами до размеров самой безнадежной апатии.
Дух революционный испарился. Мы вступили в полосу мертвого штиля, несущего гражданское небытие»27.
Непосредственно после Февральской революции и буржуазные, и социалистические, и национальные организации всячески подчеркивали свое единство и лояльность Временному правительству. 17 марта под председательством
А. Я. Хаджи в Симферополе состоялось общее собрание партии кадетов. Оно высказалось за установление демократической республики и единодушие советов с Временным правительством до конца войны. Недвусмысленно о поддержке Временного правительства и его действий заявляли умеренные социалисты – эсеры и меньшевики (большевики в Крыму еще окончательно не отпочковались от единой РСДРП). Такую же линию проводили многочисленные национально-общественные и культурные организации: мусульманские исполкомы, еврейские и армянский города Ялта общинные комитеты, украинские громады и украинское культурно-просветительное общество «Просвита», эллинское и греческое, великороссов, немцев, караимское, болгарское, польское, литовское, эстонское, молдавское общества (и комитеты).
5 марта устами архиепископа Таврического Дмитрия Таврическая епархия поспешила заявить о полной лояльности новой власти, сменившей богопомазанного Государя.
Тем временем Крым удостоили чести посещения большие «демократические» особы. В мае в Ливадийском дворце начинает свой отдых прибывшая императорским поездом «бабушка русской революции» Е. К. Брешко-Брешковская, ставшая, по воле пропагандистов, символом февральских перемен. 16 мая в Севастополе объявился А. Ф. Керенский. «Через сто лет после Великой французской революции, – вещал военный и морской министр, – Россия пережила такую же великую революцию, и мы теперь так же говорим: «свобода, братство и равенство», и равенство не только правовое, но и социальное (рукоплескания), мы объединимся в железные батальоны труда и пойдем завоевывать мир всему миру и все права человеку, которые ему принадлежат» (продолжительные аплодисменты)»28. Керенский побывал и на кораблях, где призывал моряков к продолжению войны и сохранению дисциплины во имя революции. О выступлениях министра перед военными М. И. Смирнов отозвался следующим образом: «Надо отдать справедливость, что его речи производили действие на матросов и вообще на людей малоразвитых и неспособных к самостоятельному и логическому мышлению. Но это действие через короткое время исчезало, так как слушатель забывал (курсив наш. – Авт.) содержание речи, потому что смысла в ней было мало, – был лишь фонтан трескучих фраз». А. В. Колчак, составивший свое нелицеприятное мнение о Временном правительстве в целом и о Керенском в частности ранее, высказался о последнем: «болтливый гимназист»29.