Страница 22 из 22
— Итак, Укуруй мертв, — вздохнул Хубилай, сворачивая бумагу. — Но великая победа одержана, и все юэ вскоре сдадутся. — (Ни хан, ни я не могли знать в этот момент, что юэ уже сложили свое оружие и другой посланец скакал из Юньнаня Фу в Ханбалык с этим радостным известием.) — Баян пишет, что ты сообщишь мне детали, Марко. Мой сын умер достойно?
Я рассказал ему все: как, где и когда это произошло, и как мы использовали бон в качестве фальшивой армии, чтобы заманить юэ в ловушку, и как действенно сработали латунные шары, и что монголам не пришлось даже участвовать в битве, ибо сражение ограничилось лишь двумя стычками, и что в одной из этих стычек пал Укуруй. Я закончил свой рассказ пленением и казнью вероломного Пао Ней Хо. Я собирался показать Хубилаю yin — печать министра Пао, но вспомнил, что оставил ее в седельных сумках у себя в покоях. Поэтому я не упомянул о печати, да, разумеется, великому хану и не нужны были подобные доказательства.
Я добавил с притворным сожалением:
— Должен извиниться, великий хан, за то, что я пренебрег заповедью вашего великого деда Чингиса.
— А-а?
— Я сразу же покинул Юньнань, великий хан, чтобы принести вам эти новости. Поэтому мне не представилось возможности изнасиловать ни одной благочестивой жены юэ и ни одной их девственной дочери.
Он тихо рассмеялся и сказал:
— Ах, вот ты про что. Жаль, что ты отказался от красивых женщин юэ. Но когда мы захватим империю Сун, возможно, тебе подвернется случай съездить в провинцию Фуцзянь, которую населяет народ мин. Женщины мин славятся своей красотой; говорят, что родители не выпускают там дочерей из дома одних даже за водой, потому что боятся как бы их не похитили.
— Тогда я буду ждать встречи с девушкой мин.
— Ну что же, Марко, думаю, что в остальном твоя воинская доблесть понравилась бы Чингисхану. — Он показал на письмо. — Баян очень хвалит тебя за то, что ты помог ему одержать победу в Юньнане. Ты, очевидно, произвел на него впечатление. Представь, он даже дерзко советует мне, дабы утешиться по поводу потери Укуруя, усыновить тебя.
— Я польщен, великий хан. Прошу вас, не гневайтесь на орлока, ибо он писал это, когда его переполнял восторг торжества. Я уверен, Баян не имел в виду ничего оскорбительного.
― Вообще-то у меня осталось еще немало сыновей, — сказал Хубилай, словно напоминая об этом себе, а не мне. — Чимкиму, разумеется, я давно уже определил мантию наследника. Да, кстати, — ты еще не слышал об этом, Марко, — молодая жена Чимкима Кукачин недавно родила сына, моего первого внука, продолжателя знаменитого рода. Его назвали Тэмур. — Хубилай вздохнул. — Укуруй мечтал стать правителем Юньнаня. Жаль, что он умер. Он бы очень подошел в качестве вана этой только что завоеванной провинции. Думаю, теперь… я сделаю ваном его единоутробного брата Хукоя… — Затем он резко повернулся ко мне. — Нет, как только Баян мог подумать, что я введу ференгхи в династию монгольских ханов. Однако кое в чем он прав! Такой хорошей кровью, как у тебя, нельзя пренебречь. Не влить ли ее в монгольскую знать? А что, такие случаи уже бывали. Мой недавно умерший брат, ильхан Персии Хулагу, когда завоевал эту страну, был настолько поражен героизмом защитников Ормуза, что уложил их в качестве производителей со всеми женщинами в его курене. Я думаю, что потомство получилось стоящим.
— Да, я слышал об этой истории, великий хан, когда был в Персии.
— Ну что же, Марко. У тебя ведь нет жены, насколько я знаю? Скажи, возможно, ты связан клятвой с какой-нибудь женщиной?
— Ну… вообще-то нет, великий хан, — ответил я. И тут вдруг до меня дошло, что он подумывает о том, чтобы женить меня на какой-нибудь перезревшей монголке из захудалого рода, по своему выбору. Я не очень-то жаждал жениться, и уж, разумеется, не на una gatta nel saco[223].
— Поскольку ты, увы, не смог воспользоваться женщинами юэ, должно быть, теперь хочешь найти кого-нибудь взамен здесь, в Китае?
— Ну… да, великий хан. Но вам не стоит беспокоиться…
Он махнул на меня рукой, призывая молчать, и решительно кивнул.
— Прекрасно. Незадолго до отъезда на охоту в Ханбалык привезли девственниц, отобранных для меня в этом году в качестве подарка. Я захватил сюда, в Шанду, примерно сорок из них — тех, которых я еще не покрыл. Среди них есть около дюжины отборных монгольских девушек. Они, может, и не дотягивают по красоте до женщин мин, но абсолютно все оценены в двадцать четыре карата, как ты сам сможешь убедиться. Я буду посылать их к тебе в покои — каждую ночь по одной. Первым делом запрети им пользоваться семенами папоротника — пусть девушки будут готовы к зачатию. Обслужив их, ты окажешь мне и Монгольскому ханству услугу.
— Неужели вы пришлете мне дюжину девственниц, великий хан? — спросил я недоверчиво.
— Надеюсь, ты не будешь возражать? В последний раз я приказал тебе отправляться на войну. А приказу отправиться в постель — с дюжиной самых прекрасных монгольских девственниц — гораздо приятнее подчиниться, не правда ли?
— О, конечно же, великий хан.
— Тогда выполняй. Я буду ждать хорошего урожая — здоровой помеси монголок и ференгхи. А теперь, Марко, давай вернемся во дворец. Надо оповестить Чимкима о смерти его единоутробного брата. Как ван Ханбалыка он должен отдать приказ, чтобы город украсили в знак траура в пурпур. Да к тому же мастер огня и золотых дел мастер жаждут услышать подробности о том, как ты употребил их изобретение — латунные шары. Пойдем.
Обеденный зал дворца Шанду представлял собой впечатляющих размеров покои, все стены которых были увешаны свитками и охотничьими трофеями. В центре помещения возвышалась скульптура из прекрасного зеленого нефрита. Она была выполнена из цельного куска камня, который, должно быть, весил тонн пять и бог знает сколько стоил в золоте или «летучих деньгах». Из нефрита была вырезана гора, очень похожая на ту, которую я помогал уничтожить в Юньнане, — там было полно лесов, карнизов, трещин и подвесных мостов, похожих на Столбовую дорогу, по которым с трудом взбирались маленькие, также вырезанные из нефрита фигурки, изображавшие крестьян, носильщиков и конные повозки.
Мясо кабана оказалось очень вкусным. Я ужинал, сидя за высоким столом вместе с великим ханом, принцем Чимкимом, золотых дел мастером Бошером и мастером огня Ши. Я тактично высказал Чимкиму соболезнования относительно кончины его брата, а затем поздравил его с рождением сына. Бошер и Ши поочередно то настойчиво забрасывали меня вопросами об успешном применении шаров huo-yao, то чрезмерно восхваляли меня и друг друга за то, что сделали настоящее открытие, которое прославит наши имена и войдет в историю, ибо коренным образом изменит характер военных действий.
— И не стыдно так преувеличивать свой заслуги? — возразил я. — Вы сами сказали, мастер Ши, что воспламеняющийся порошок был изобретен давно какими-то неизвестными хань.
— Но в их руках это был peu de chose![224] — закричал Бошер. — Да он был всего лишь игрушкой, пока за дело не взялись хитрый венецианец, иудей-вероотступник и выдающийся молодой француз!
— Gan-bei! — завопил старый Ши. — L’chaim![225]
Иудей поднял за нас всех бокал mao-tai и осушил его одним глотком. Бошер последовал его примеру, а я сделал только небольшой глоток. Пусть уж мои возомнившие себя великими друзья напьются, раз им так хочется. Я сам не стал этого делать, так как ожидал, что позже мне понадобятся силы.
Во время трапезы играли какие-то уйгуры-музыканты — к счастью, они исполняли приятную музыку, — затем нас стали развлекать жонглеры и канатоходцы; их сменила группа актеров, разыгравших пьесу, которая, несмотря на то что была исполнена чужеземцами, оказалась мне знакома. Рассказчик-хань на протяжении всего выступления бубнил, ныл и вопил, изображая всех действующих лиц, а его товарищи тем временем дергали за нити марионеток, игравших различные роли. Я не мог разобрать ни слова, но тем не менее понял пьесу, потому что все ее персонажи — Старый Рогоносец, Незадачливый Лекарь, Злодей-Насмешник, Неуклюжий Мудрец, Влюбленная Служанка, Отважный Герой и прочие — были разительно похожи на наших венецианских марионеток: пьяницу Панталоне, глупого Доктора Баланзона, негодника Пульчинеллу, тупого судью Нулью, кокетку Коломбину, лихого Трубадура и прочих. Похоже, Хубилай-хан не слишком наслаждался представлением. Он заметил:
223
Кошка в мешке (ит.).
224
Пустяк, малость! (фр.)
225
Букв. «За жизнь!» (иврит) Самый распространенный еврейский тост, аналог русского «Будем здоровы!».
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте