Страница 6 из 41
…спустя две недели, когда розово-кружевные интерьеры дома набили у юного князя оскомину, оставив однако нетронутыми воспоминания о прекрасной, но коварной Малгожате, Себастьян принял первое в своей жизни важное решение.
Разочарованный в любви, он желает служить родине.
И пусть по военной стезе путь для него закрыт, поелику семейную традицию продолжат братья, уже приписанные к более-менее приличным полкам, но ведь есть же непроторенная князьями Вевельскими полицейская тропа.
К несчастью для отца и своего будущего начальства, идею Себастьян воплотил в жизнь немедля и с немалым рвением. Ускользнув от ординарца, обманутого кажущимся спокойствием подопечного и внезапным исчезновением крыльев оного, - событие, о котором ординарец с радостью отписал князю - Себастьян отыскал ближайшего вербовщика и, представившись по матушке, Себастьяном Грэй, аглицким эмигрантом во втором поколении, заключил договор. И ладно бы обыкновенный, заверенный магистратом, каковой можно было бы расторгнуть без особого труда. Нет, смутно подозревая, что родители скептически отнесутся к новому увлечению дитяти, и желая во что бы то ни стало доказать собственную пригодность как к службе, так и к самостоятельной жизни, ненаследный князь Вевельский потребовал договор-на-крови.
Семилетний.
Вербовщик, несколько пораженный подобным рвением, осторожно уточнил, знает ли пан Грей, что договора подобного рода являются нерасторжимыми? А получив ответ утвердительный, пожал плечами - мало ли, у кого какая блажь случается? Благо, за нонешнюю вербовщику полагалась премия, отчего к престранному юноше со взором горящим он проникся вполне искренней симпатией.
Хочется служить отечеству?
Пускай себе.
Главное, чтоб годным признали.
Как ни странно эта же мысль беспокоила и Себастьяна. Впрочем, к когтям, равно как и хвосту, убрать который у Себастьяна не получалось при всем старании, полковой доктор отнесся с поразительным равнодушием.
- Годен, - буркнул он. И дыхнув на печать ядреным сивушным перегаром, шлепнул на серый лист.
Полковой маг, глянувший на хвост искоса, лишь поинтересовался:
- Оборотень?
- Метаморф.
- В казармах на луну не выть, в казенной одежде не обращаться, - маг извлек из-под полы серебряное перо. - Попортишь - из жалованья вычтут…
За сим освидетельствование, бывшее скорее ритуалом, нежели вящей необходимостью, было завершено. И Себастьяну на побуревшем латунном блюде подали договор и булавку, которую вербовщик протер почти чистым носовым платком. Им же отмахнулся от крупной осы, что кружилась над лысиной.
- Ну… это, с Вотаном, паря… - вербовщик скосил глаза на портрет государя, несколько засиженный мухами. Очи Его Величества гневно сверкнули, и вербовщик, кое-как втянув живот, рявкнул: - И во благо Отечества!
- Во благо, - эхом отозвался доктор, подымая мутную склянку.
И с преогромным наслаждением, даже не поморщившись, Себастьян воткнул в мизинец булавку. Капля крови скатилась на темный пергамент, впиталась в узор, активируя заклятье.
- Поздравляю, - сказал вербовщик, не без труда подавив зевоту. - Вы зачислены в рекруты…
…он говорил еще что-то, нудно втолковывая о правах и обязанностях, Себастьян же, сунув палец в рот - мизинец, не осознавая торжественности момента, ныл и отращивал коготь, демонстрировать который было как-то неудобно…
С этого и началась новая жизнь ненаследного князя Вевельского…
Летальный исход.
Экстраординарный случай
История учит жизни.
Всему свое время.
Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними.
Познай себя.
Глава 2. Где речь идет о женской злопамятности, девичьих мечтах и унитазах
Девятнадцать лет спустя.
- Дуська! У него новая любовница! - вопль единоутробной сестрицы выдернул Евдокию из сна, в котором она, Евдокия Парфеновна Ясноокая, девица двадцати семи с половиною лет, едва не вышла замуж.
Открыв глаза и увидев знакомый потолок с трещиною, которую заделывали каждый год, а она все одно выползала, Евдокия выдохнула с немалым облегчением.
Присниться же такое! Замуж ей не хотелось. Вот совершенно никак не хотелось.
А спать - так напротив.
- Дуська, ну сколько можно дрыхнуть! - Алантриэль упала на перину. - Подвинься.
- Чего опять?
Евдокия с трудом подавила зевок.
…и в кого она пошла такая, совиною натурой? Известно в кого, в батюшку покойного, которого она помнить не помнила, но знала благодаря тому, что сохранился свадебный магснимок, еще черно-белый, но весьма выразительный. И глядя на него, Евдокия со вздохом обнаруживала в себе именно батюшкины черты. Парфен Бенедиктович, купец первой гильдии, был носат, невысок и обилен телом. Рядом с ним даже матушка, уж на что внушительной уродилась, выглядела тонкой, изящной. И свадебное платье из белой грани, купленной по сорок сребней за аршин - немыслимые траты, каковых любезная Модеста боле себе не позволяла - придавало ее обличью неизъяснимую хрупкость.
Хрупкость эта, пусть существовавшая исключительно на магснимке, всецело отошла Аленке, на долю же Евдокии достались матушкина выносливость, упрямство и не по-женски цепкий ум.
Вот и куда ей замуж?
Спаси и сохрани, Иржена-заступница.
- Чего опять? - Евдокия все ж таки зевнула.
Рань ранняя… небось, только кухарка и встала. И Аленка с ее влюбленностью, чтоб ей к Хельму провалится, не Аленке, конечно, все ж таки сестра, хотя порой злости на нее не хватает, а влюбленности. Правда, другое дело, что Хельму хвостатому оная влюбленнась вовсе ни к чему, но…
Поутру мысли были путаными, что собственная коса.
- У него новая любовница! А вдруг он на ней не женится! - с надрывом произнесла Аленка.
- Кто и на ком?
Евдокия почесалась.
Спина зудела.
И бок… и неужели в перине клопы завелись? Вроде ж проветривали - Модеста Архиповна не терпела в доме беспорядку - и регулярно в чистку отправляли… а оно чешется… или не на клопов, а на Аленкину любовь реакция?
- Он! - Аленка воздела очи к потолку.
Понятно.
Он, который тот самый, чье имя Аленка стеснялась произносить вслух, существовал в единственном и неповторимом экземпляре.
- Не женится, - уверенно сказала Евдокия, давясь очередным зевком.
- Думаешь?
- Знаю.
- Откуда? - Аленка и в сатиновой рубашке умудрялась выглядеть прелестно. Рядом с сестрицей Евдокия казалась себе еще более неуклюжей, тяжеловесной, нежели обычно. Хотя и не злилась на Аленку, она ж не виновата, что красавицей уродилась…
- Оттуда. Если на предыдущих не женился, то и на новой тоже… и вообще, выкинула бы ты из головы эту дурь.
Бесполезно просить.
Любовь - это не дурь, это очень даже серьезно в неполные семнадцать лет, а если Евдокия не знает, то это - от врожденной черствости….
…в том-то и дело, что знает, и про семнадцать лет, и про любовь, которая, непременно одна и на всю жизнь, и про то, что случается, если этой самой любови поддаться.
Евдокия вздохнула и глаза закрыла.
Не уйдет же.
Сестрица, как и все жаворонки, пребывала в том счастливом заблуждении, что и прочие люди, вне зависимости от того, сколь поздно они ко сну отошли, обязаны вставать вместе с солнцем и в настроении чудеснейшем… а если у них не получается раннему подъему радоваться, то исключительно от недостатка старания.
- У него каждую неделю новая любовница… и нынешняя ничем от прошлых не отличается, - пробурчала Евдокия. Аленка же, обдумав новость с этой точки зрения, сказала:
- Да… пожалуй что… но тут пишут… вот…
И статейку под нос сунула. Газетенка вчерашняя, из тех, которые маменька точно не одобрит, но Аленка маменькиного гнева не боится. Как же, только “Охальник” о ее великой любви и пишет… тьфу.
- Попишут и перестанут.
Аленка тряхнула светлой гривой и неохотно признала.
- Ты права…
Конечно, права… Евдокия всегда права… особенно в шестом часу утра, когда глаза слипаются. Аленка же, утешившись, уходить не спешила. В пустом сонном доме ей было скучно.