Призраки войны

— В другой трудовой лагерь я встретил американцев. Они воевали в войне. Все еще живы. Военные пленные.

— А как их зовут, Фонг? Вы помните их имена?

— Одно имя — Бойетт, еще одно — Понд. Еще там Коллетта, Маккейн и Уэнтворт. И еще один человек — большой, черный, как вы, зовут Янгблад.

Римо, который к этому времени уже оставил попытки через головы аудитории рассмотреть, что происходит на сцене, неожиданно выпрямился на стуле.

— Я знал во Вьетнаме парня по имени Янгблад. Негра. — Голос Римо звучал странно.

— Фьюти-фьюти-фьюти, — отозвался Чиун, начавший испытывать некоторое раздражение. Копра Инисфри уже несколько минут не говорила ничего смешного.

— И как давно вы встретили этих людей? — спросила Копра Фонга.

— Два года. Меня послали в этот лагерь, потому что я немного знаю по-английски. Начальник лагеря, капитан Дай, он хотел меня шпионить за американцы. Если они захотят убегать, я должен сказать. Я это не делал. Капитан Дай очень сердился. Сказал: он меня сломает, но я упрямый. Не сдавался. Он бросил меня в домик, там жили американцы. Они стали мои друзья, и я тоже стал их друг.

— И все изменилось около месяца назад, так? — спросила Копра.

— Да. Капитан Дай разбудил нас ночью. Лагерь переехал. Мы не знали, что случилось. Нас сунул контей... такой железный ящик, потом увез на грузовик. Американцы думали: они умрут, но я знал по-другому. Я с ними договорился. Я убежал. Обещал приехать в Америку, рассказать миру и найти помощь.

— Ну, а как мы убедимся, что вы говорите правду?

— Есть доказательство, — ответил Фонг.

— И вот мы подходим к самому главному! То, что вы сейчас увидите, — это не особый вьетнамский стриптиз, но самое настоящее, подлинное доказательство того, что американские солдаты против своей воли удерживаются во Вьетнаме. Покажите нам, Фонг.

Фонг встал и вежливо поклонился аудитории. Потом снял пиджак и повесил его на спинку стула. Расстегнул манжеты рубашки и снял ее.

— Итак, вы готовы? — возгласила Копра. — Оператор, готовьтесь снимать крупным планом. Мы в прямом эфире, друзья. Сейчас вы увидите ход самой истории. Ну, вперед, Фонг, дружище!

Фонг начал поворачиваться спиной к публике.

— Это полный разврат, — проворчал Чиун. — Они что, последний стыд потеряли? Как можно заставлять нас смотреть такую гнусную порнографию?

— Тише, папочка, — прервал его Римо. Он был необычайно серьезен. — Я хочу это увидеть.

Вдруг в первом ряду какой-то человек вскочил со своего места.

— Умри, предатель! — выкрикнул он по-вьетнамски и вскинул руку.

Раздалась короткая очередь. Фонг с выражением крайнего удивления на лице резко дернулся, будто прикоснулся к оголенному проводу. В его груди появилось с десяток маленьких отверстий. Задник сцены внезапно окрасился в красный цвет.

Время словно замерло. Несколько мгновений, а может, целую вечность Фонг простоял на подгибающихся ногах, потом не удержался и рухнул на пол.

Зрители разом охнули, когда их взорам предстало красное месиво, некогда бывшее спиной Фонга.

Потом все повскакали со своих мест и бросились к выходу. Студию наполнили возбужденные крики на английском и вьетнамском. Но все шумы перекрывал вой, подобный вою раненого буйвола. Крик Копры Инисфри.

Римо вскочил с места.

— Чиун, догони этого парня! Задержи его, а я позабочусь о Фонге.

Мастеру Синанджу не надо было давать указаний. Он уже давно вскочил со своего места и скакал в направлении выхода, ступая обутыми в сандалии ногами по головам и плечам публики. В развевающемся кимоно он парил над зрителями, стараясь при этом, чтобы под ноги ему попадались только вьетнамские головы.

Видя, в какое возбуждение пришла публика, Римо высоко подпрыгнул и ухватился за потолочную балку. Потом по-обезьяньи скакнул туда, где, как экзотические фрукты, висели софиты. Еще три прыжка — и вот он уже на сцене. При этом Римо тщательно следил за тем, чтобы его лицо не попало в поле зрения телекамер. Не хватало еще стать телезвездой общенационального масштаба!

Римо опустился на колени перед распростертым на полу Фонгом. Вьетнамец бился в предсмертных судорогах. Римо знал, что это конец. Вся спина Фонга была в дырках — пули прошли навылет. Римо приподнял голову Фонга и осторожно перевернул его на спину.

На груди Фонга вздувались и лопались красные пузыри. Пули пробили легкие. Римо тысячи раз видел такие ранения во Вьетнаме. Он печально покачал головой.

— Я... обещал... Янгблад... — с трудом выговорил Фонг, булькая горлом. — Кто-нибудь... туда... Помогите освободить американцев.

— Я это сделаю, — тихо сказал Римо. — Я обещаю.

На губах Фонга выступила кровавая пена, он в последний раз всхлипнул и закрыл глаза.

Римо опустил голову Фонга на доски сцены и опять перевернул его на живот. Вся спина Фонга была залита кровью. Но чуть пониже, почти у самого копчика, Римо увидел, что из-под крови проступает какая-то надпись.

Римо аккуратно стер кровь. Всего две строчки: имя — Дик Янгблад, и девиз по латыни: “Семпер Фи”.

— Дик, — тихо произнес Римо.

Рядом, на полу, раскинув руки, как раненая птица, валялась Копра Инисфри. Римо стряхнул с себя минутное оцепенение и подошел к ней.

— Я ранена! Меня убили, — стонала Копра Инисфри. — Подумать только, какой нас ждет рейтинг!

— С вами все в порядке, — заверил ее Римо.

— Посмотрите на мою грудь. Кровь!

— Это не ваша кровь. Это кровь Фонга. Давайте я помогу вам встать.

Копра шлепнула его по руке.

— Не прикасайтесь ко мне своими кровавыми руками! На мне платье от самого Холстейна. Ну-ка дайте мне лучше микрофон.

Римо нахмурился, но поднял с пола микрофон и передал Копре.

Копра поднесла микрофон к губам и, глядя в потолок, заученным тоном произнесла:

— Мы вернемся после рекламной паузы. Потом микрофон выпал у нее из руки, и она зарыдала. Римо с отвращением покачал головой и сошел со сцены. Студию уже очистили от публики. Операторы сидели за камерами с равнодушным видом, словно все, что они только что засняли, происходило в муравейнике, а не в человеческом сообществе. Режиссер программы пришел в себя и, увидев неподвижно распростертую на полу тушу Копры Инисфри, затравленно воскликнул:

— Нет, только не это — только не Копра!

Закрыв лицо руками, чтобы не попасть в объективы телекамер, Римо выскользнул через запасной выход и принялся искать Чиуна. Мастер Синанджу был в вестибюле. Чиун попирал ногами судорожно дергающегося вьетнамца с тоненькими усиками. Вьетнамец изрыгал проклятия, и Чиуну пришлось усмирить его шлепком сандалией. В руках у Чиуна были целые гроздья вьетнамцев, которых он держал своими тонкими изящными пальцами с длинными ногтями за воротники рубашек.

— Ну, вот, — горько заметил Чиун, — опять ты взвалил на меня самую грязную работу.

Римо без слов поднял залитые кровью руки.

— Я допускаю, — продолжал Чиун, — что бывают работы и погрязнее, чем ловля кишащих вшами вьетнамцев. — И выпустил своих пленников.

— Который из них нам нужен? — спросил Римо.

— Откуда мне знать? — пожал плечами Чиун. — У всех вьетнамцев лица похожи на подгоревшее печенье. Как можно отличить одно печенье от другого?

— Я не видел лица убийцы. А ты?

— Нет. Я преследовал его до этого самого места, но со спины они все друг на друга похожи.

— На нем была голубая рубашка, — сказал Римо, внимательно разглядывая вьетнамцев, пойманных Чиуном. В голубую рубашку был одет только один из них.

— Ты, — обратился к нему Римо. — Вот ты-то нам и нужен.

— Нет! — запротестовал вьетнамец. — Я не стрелял. Я американец. Натурализованный.

Римо схватил вьетнамца за запястья и легонько сжал их, пальцы у того разжались, а кисти безвольно повисли. В руках ничего не было. Римо наклонился и понюхал ладони.

— Порохом не пахнет. Давай обнюхаем остальных. — И Римо учинил тотальную проверку. Ничьи ладони не пахли порохом — а обоняние у Римо было так хорошо развито, что он учуял бы этот запах и спустя несколько часов после стрельбы. На всякий случай он обыскал всех вьетнамцев. Ни один из них не был вооружен.