Беовульф (Сборник)

Наконец Гундамиру забава надоела, он подпустил увлекшегося соперника поближе, внезапно и резко ударил Алатея обшитым кожей ребром щита в лицо, чем моментально поверг анта наземь, картинно занес меч для последнего удара…

Ант не сплоховал – извернулся, резко ударил ногами сзади под колени Гундамира, в результате оба оказались на мерзлой глине. Вылетевший из рук меч упал поодаль.

– Никто не победил, – сказал ант, сплевывая кровавую слюну и поднимаясь. Протянул руку, помог вандалу утвердиться на ногах. – Едва зубы мне не выбил, отродье Гарма!.. Губу рассек. Скильд, теперь понял, как надо? Гундамир, возьми палку вместо меча, а Скильд пускай возьмет щит и настоящий меч. Если он хотя бы коснется лезвием твоей одежды, будем считать, что Найденыш одержал славную победу!

Победы Северин на этот раз не одержал, больше того – пропустил шесть болезненных ударов палкой по голове, защищенной легким кожаным шлемом, по правому предплечью и плечу. В настоящем сражении он бы давно погиб.

– Взрослый мужчина, а ничего не умеешь, – очень огорченно проговорил вандал по окончании поединка. Он всегда принимал любые неудачи близко к сердцу. Хлопнул Северина по спине, едва дух не вышиб. – Ничего, выучишься. А меня взамен научишь ромейским рунам, любой начертанный знак несет в себе волшебство!

В отместку картулярий нынешним же вечером заставил Гундамира вырезать на гладком полене следующую латинскую надпись: Credo in Unum Deum – «Верую во Единого Бога» и христианский крест. И ничего, получилось очень даже неплохо: «ромейские руны» были ровными, а само полешко с разрешения старого батава, хозяина дома, утвердили рядом с истуканами, стоявшими за скамьей старейшины: если руны привлекают добро, хотя и посвящены иному божеству, значит это правильно. Так всеми богами одобрено.

«Первая победа на миссионерском поприще, – грустно подумал Северин. – Дядя Ремигий порадовался бы. Где-то он теперь?.. Нет, не так: где он, а где я?»

Кроме ставших ежедневными воинских развлечений с Гундамиром и Алатеем (картулярий постепенно втягивался, и ему становилось интересно), делать в безымянной батавской деревеньке было решительно нечего. Обитавшие здесь варвары неустанно трудились, едва поднималась заря: если сидеть бездеятельно, умрешь с голоду и не будет к весне товаров на обмен с обитающими южнее франками.

Весна же подступала – Германское море утихло, штормы прекратились, ветер унес облака на восток, и дни напролет светило солнце, катящееся по голубому небу по нахоженному пути от восхода к закату. Дважды Северина позвали на охоту – мужчины-батавы вместе с Беовульфом, Хререком и готами-Амалунгами ходили на медведя, а через день все вместе на тура: громадного лесного быка с удивительными рогами и гладкой темной шкурой.

Обе охоты были счастливыми – поморские варвары вновь убедились, что Нибелунги приносят удачу, особенно если учитывать, что на охоте никто не пострадал и не погиб, а Беовулъф, как военный вождь, взял на рогатину огромную медведицу и сразил ее в единоборстве.

Из трех добытых туров одного посвятили богам – такое жертвоприношение Северин видел впервые: тушу быка уложили в старую ладью и вывели ее в устье Меза, чтобы течение унесло требу в море. Пусть Ньорд, повелитель глубин, всласть попирует и потом отблагодарит батавов своими дарами – побережное племя жило морем и морских богов чтило едва ли не больше властителя битв, Тиваза.

Северин, которому ничего не оставалось, кроме как слушать, вникать и стараться не навязывать варварам свою точку зрения, завел себе собственный распорядок дня, весьма отличный от суасонского. Найденыша никто не заставлял что-либо делать – хочешь спи, хочешь гуляй по берегу или в лесу, хочешь слушай рассказы стариков, поучавших детишек (старейшины батавов рассказывали истории ничуть не хуже, чем Беовульф). Однако само собой получилось так: Северин приучился подниматься на рассвете, вместе с остальными быстро перекусывал остатками вечерней трапезы, брал с собой тыквенную баклажку с ячменным пиво и уходил в дюны – думать.

Думать было тяжко – впервые очень близко познакомившись с варварами (дружина и приближенные Хловиса Меровинга не в счет), он начал понимать, что живут они истинно христианской, апостольской жизнью: неустанные труды, искренняя забота о семье, похвальная бережливость, нестяжательство (Беовульф подарил старейшинам несколько золотых вещиц, их немедля припрятали, сказав, что в голодный год будет на что выменять зерно или мясо – ни один старейшина не надел на себя гривну или браслет!), душевное, хоть и разорительное гостеприимство – зима на исходе, припасов осталось мало, а тут восемь лишних ртов! И ведь не женщины, а воины! Но все лучшее – на стол, для гостей!

Это ли не христианские добродетели? Вот где стоит сеять Зерна Истины, о которых так много говорил епископ Ремигий! Но как с этими добродетелями согласуется язычество и ужасающие обычаи батавов, когда «ненужное» дитя выносят в лютую зиму за ограду, неверной жене бреют в знак позора голову и оставляют ее близ волчьего логова связанную, на съедение дикому зверю, а к святилищу Тиваза приносят головы убитых врагов, туда же отправляют уродов и калек?

Вскоре раздумья над этими противоречиями Северину надоедали, и к полудню он шел на возвышенность за деревней, где его обычно ждали Гундамир, Алатей и заинтересовавшийся забавой Хререк-дан, большой искусник в метании короткого копья, ножей и любитель «бьорнхильд» – «медвежьей битвы», так на диалекте данов он называл драку вовсе без оружия. Это не привычный римлянину кулачный бой, а подражание настоящим медведям, когда человек идет шатающейся походкой, одновременно позволяющей сохранять равновесие, бьет наотмашь полной горстью, а не кулаком, уворачивается от ответных ударов с ловкостью медведя и снова налетает на врага всей массой.

Гундамир объяснил, что Хререк – вроде бы вутья, медведь-перевертыш, отсюда и умение. Но никто никогда пока в облике лесного хозяина Хререка не видел, видать сдерживает в себе священную ярость до времени.

Хререк в поединке с вандалом без мечей и ножей дважды сбил с ног Гундамира обычными оплеухами. Это наводило на размышления. А про быстрого и уворотливого Алатея Хререк сказал, будто предки анта ведут род от рысей – такой проворной может быть только лесная кошка! Северин даже не пытался выйти против дана, раздавит и не заметит, зато метание копья ему понравилось куда больше мечного боя – древняя, почтенная и прославленная наука греческих олимпионников, в гимнасии Салерно каждого непременно обучали сему искусству! Хререк бросал пику на сто шагов вдаль и на семьдесят в цель, Северин соответственно на пятьдесят и тридцать. Дан сказал, что это очень хорошо. Будет толк из Скильда Скевинга. Непременно будет, тут и думать нечего!

Пойдем, побьемся на руках, лукавый вандал и суесловный ант? Двое на одного?

Гундамир и Алатей не принять вызов не могли, но оба оказались биты ко всеобщей радости и довольству. А Хререк пуще всех радовался – вот как угодил!

Хререка же с одного удара уложил Беовульф, заглянувший на холм из праздного интереса. Вождь во всем должен быть первым.

Потом все, смеясь и бахвалясь удалью, пошли в деревню – трапезничать.

Беовульф не раз повторял, что мир стареет, а люди ныне измельчали.

Взять тех же батавов: в давние времена, когда воины Скандзы только-только на новых землях высадились и пошли на запад по Великой реке, батавы двинулись вдоль одного из ее притоков, который и вывел племя на берег сурового моря. Здесь они встретили римлян, и победили их, и гнали до самой Галлии, стяжав великую славу и вызвав радость богов.

А теперь что? Деревня здесь, деревня там, детей в семьях мало, мужи позабыли о былом войнолюбии, жены через одну неплодны или мертвых чад рожают – вот и сгинуло былое величие батавское. Все оттого, что мир испорчен, недоглядывают за ним Асы – много злого чародейства развелось. Эдак скоро наступит зима, которой три года стоять, придет огненный корабль с мертвецами на веслах, а там уж и до последней битвы недолго, сгинут все в одном огне.