Последний оплот

— Это было ужасно, — сказал Чиун, расположившийся на заднем сиденье серой армейской машины Завы. — Сначала этот жуткий человек нес какую-то околесицу по-английски, потом они запели песню. Дикари!

— Это, судя по всему, дневной урок английского, транслировавшийся по телевидению из университета Тель-Авива, — сказала Зава. — Я сама... о-о-о-ох! — Понадобилось несколько секунд, прежде чем она снова заняла прочное положение на сиденье и продолжила: — Я сама стала изучать ваш язык по этой телепередаче.

— Мой язык? — переспросил Чиун. — По-моему, вы совершенно напрасно меня оскорбляете.

— Ближе к делу, папочка, — крикнул Римо, сидевший за рулем. — Чем тебе не понравилось представление?

— Невежество не повод для веселья, — отозвался Чиун. — Ты сначала должен познакомиться с основными фактами, а потом уж я расскажу тебе о главном дикарстве.

Римо и Зава подобрали Чиуна у «Шератона», где он стоял под хрупким бумажно-бамбуковым зонтиком в гуще толпы. С тех пор он не переставая рассуждал о крайне низком уровне израильского телевидения.

— Там нет дневных драм, там нет поэзии, нет красоты. Есть какие-то потешные человечки, которые поют... О, у меня просто нет сил больше об этом говорить.

Зава выпрямилась на сиденье.

— Помню! — воскликнула она. — Помню! Это песня об отличном гамбургере.

Она захихикала совсем по-девичьи. Римо тоже засмеялся, а на лице Чиуна появилась и застыла гримаса крайнего отвращения.

— Бедняжка! — воскликнул он. — А я-то думал, что ты еще не безнадежна. В мире не существует такого понятия, как отличный гамбургер.

На это Римо только хмыкнул.

— Может быть, — сказала Зава, — но все-таки мне попадались очень даже неплохие гамбургеры.

— Это чувствуется, — сказал Чиун, усиленно принюхиваясь.

— Оставь ее в покое, — посоветовал Чиуну Римо.

Но тот стоял на своем.

— Солдат в юбке! — провозгласил он. — Я говорю это лишь один раз — и то исключительно ради твоей собственной пользы.

Зава посмотрела на Римо, который только передернул плечами.

— Это единственная тирада, которую он произнес только один раз. Так что выслушай его внимательно. Обратись в слух.

— Обратись в слух, — провозгласил кореец, и выслушай то, что гласит вековая мудрость Синанджу.

Зава обратилась в слух.

— Не существует такого понятия, как отличный гамбургер, — заговорил кореец. — Не существует такого понятия, как хороший гамбургер. Зато существует такое понятие, как вредный, опасный для здоровья, ужасный гамбургер. Книга Синанджу гласит: «То, что заполняет Вселенную, я считаю своим телом, а то, что направляет Вселенную, я считаю моей натурой». Лично я не намерен наполнять Вселенную гамбургерами.

— Очень мудро, — поддакнул Римо.

— Кроме того, я вовсе не намерен наполнять мою Вселенную бессмысленными телевизионными программами, в которых речь идет о том, как правильно читать, писать и думать.

— Эти программы вовсе не бессмысленные, — воскликнула Зава. — Наших детей следует учить думать...

Она обернулась и увидела холодные ореховые глаза Чиуна.

— Вокруг вас с десяток стран, объединенных общей целью — уничтожить ваше государство, — сказал Чиун. — Вам же нечего предложить миру, кроме как надежду и любовь, с тем чтобы мир оставил вас в покое. Ваши дети живут в пустыне, стараясь превратить ее в цветущий сад. Вы красивая молодая женщина, которая должна рожать детей и носить королевские одежды. Вместо этого вы носите армейскую форму и нянчитесь с автоматом. И после этого учите меня, что такое здравый смысл...

Зава открыла было рот, чтобы ответить, но передумала и, закрыв его, уставилась прямо перед собой. Чиун смотрел на ландшафты пустыни Негев. Остаток пути до Содома они проделали в молчании.

В юго-восточной части пустыни, у Мертвого моря, они обнаружили искомый комплекс по добыче и переработке серы. Это был целый город, включавший в себя сотни квадратных миль труб, огромных цистерн, башен, бункеров, машин, — все это было видно невооруженным глазом. Но, кроме того, имелся тут и атомный реактор в оболочке из бетона повышенной прочности, упрятанный глубоко под землей.

Римо и Чиун остановились на бархане примерно в пятистах ярдах от первой трубы.

— Молодая пожирательница гамбургеров сидит в машине в пяти милях отсюда, — сказал Чиун. — Мы прошли эти пять миль. Почему теперь мы остановились?

— Потому что мы здесь, — последовал ответ.

— Где?

Римо попытался придумать ответ, который бы содержал в себе такое объяснение, которое мог бы принять Чиун, но такого ответа не нашел и еще раз повторил:

— Здесь.

Впрочем, этого оказалось вполне достаточно. Чиун лишь сказал:

— Хорошо. Что мы здесь будем делать?

— Проверим это место с точки зрения безопасности.

— Зачем?

— Если тут с безопасностью дело обстоит плохо, то всему миру угрожают большие неприятности, — отозвался Римо.

— А как мы поймем, что тут с безопасностью дело обстоит неважно?

— Попробуем туда пробраться.

— Очень мудро, — отозвался Чиун. — Теперь-то я понимаю, что прошел пешком эти пять миль в обществе настоящего гения.

— Так, начинается. Ну, что тебя на этот раз не устраивает, скажи на милость?

— Значит, если тебе удастся пробраться на их атомный реактор, получается, что с безопасностью у них дело из рук вон плохо. Но если тебе не удастся, тебя застрелят. Скажи, как ты собираешься выиграть этот матч?

Римо поглядел на комплекс по переработке серы. Его слегка расширенные зрачки вбирали пространства, над которыми уже спускался вечер, пейзаж, отчасти напоминавший своей причудливой мертвенной бледностью лунный.

— М-да, ты действительно мелок, мелок, мелок, — сказал Римо после недолгого молчания.

Римо двинулся по песку к ближайшему забору. Чиун пожал плечами и пошел следом, ворча по-корейски, что даже Мастеру Синанджу не по силам превратить в тигровую шкуру ту бледную оболочку, что называется кожей белого человека.

— Это, судя по всему, электрический детектор, — сказал Римо, глядя на первую преграду, за которой возвышались новые.

— Он различает электричество? — осведомился Чиун.

— Нет, он с помощью электричества различает приближающихся людей, — пояснил Римо.

В пятидесяти ярдах от него начиналась вереница столбов. Между ними было расстояние ярда в три, но ни колючей проволоки, ни стальных перегородок не было.

— Ба! — воскликнул Чиун. — Какой же это детектор. Где увеличительное стекло, где револьвер? Нет, это вовсе не американский детектор.

— Ты перепутал детектор с детективом, — отозвался Римо. — Пошли.

Американец легко перепрыгнул через первый забор.

— Сначала я должен тащиться пешком, потом меня по-всякому обзывают, теперь мне отдают распоряжения, словно я слуга-китаец. Я не пойду. Если хочешь попасть в глупое положение, пожалуйста, только без меня.

И Чиун, не доходя до первого забора, сел в позу лотоса.

Римо хотел было что-то сказать, но передумал и просто пожал плечами.

— Как тебе угодно, — сказал он и двинулся дальше.

— Можешь не торопиться, — крикнул ему вслед Чиун. — Проигрывай не спеша. А я вот посмотрю, сумеет ли этот самый детектор за это время различить меня.

Римо подошел ко второму забору и всмотрелся в третью преграду, в ста шагах от второй. Это было проволочное заграждение. Три ряда колючей проволоки, крепившейся к стальным пирамидам. Такие заграждения обычно применялись против пехотинцев с легким стрелковым оружием.

Но никаких пехотинцев Римо не разглядел. Вдалеке виднелись группки строительных рабочих. Поскольку эти рабочие не обучались искусству Синанджу и не упражнялись в нем десятилетиями, то им было не по силам различить в наступившей темноте фигуру высокого, худощавого, с широкими запястьями американца в голубой рубашке, коричневых брюках и босиком, который шел по направлению к ним.

Остановившись не доходя до забора, Римо заметил также двенадцать больших самосвалов, которые стояли радиаторами в его сторону.