Страница 7 из 15
– Большевистский садист! Ублюдок!
Сарматов, ничем не выдавая кипящей в нем ярости, стоял над неистовствующим американцем и бесстрастно наблюдал за ним. Тот продолжал выкрикивать:
– Русская свинья, ты слышал когда-нибудь о Женевской конвенции? Я требую…
– Засунь свои требования себе в задницу, полковник! – наконец перебил его Сарматов. – Возможно, я – дерьмо, но и ты не конфетка. До таких, как мы с тобой, Женевской конвенции о военнопленных дела нет. Будто не знаешь, что в случае чего и тебя, и меня просто выбросят на свалку с проломленными черепами.
– Дерьмо! – опять взвился американец.
– Сармат, привести его в чувство, что ли? – спросил Бурлак. – Сколько эту вонь терпеть?!
– Отставить! – остановил его Сарматов и прислушался.
По ущелью катился нарастающий грохот.
– Вертушки ребят морозят, – со странным равнодушием обронил Силин.
Чем дольше Сарматов вслушивался в грохот, тем заметнее светлело его лицо.
– Оторвались наши мужики, Сашок! – закричал он, хлопая Силина по плечу. – Ты вслушайся… Как тогда в Анголе, неприцельно лупят – по площадям.
– Похоже на то! – подтвердил Бурлак.
Силин равнодушно кивнул, продолжая пялиться невидящими глазами в какую-то одному ему известную точку.
Полуденное солнце наполнило ущелье влажным зноем. По самому краю берега вилась еле заметная тропка.
Американец, прикованный наручником к Сарматову, пытался идти сам, но ноги его не держали. Оступившись, он с размаху рухнул в воду, увлекая за собой ненавистного майора.
– Воздух! – вдруг крикнул Алан.
И опять все замерли, упав на острые камни и стараясь как можно плотнее слиться с ними.
Три черных вертолета пронеслись над ущельем в сторону пакистанской границы, а навстречу им в сторону «зеленки» пошли еще три. Опять по ущелью прокатился грохот близких взрывов. Сарматов, чуть приподнявшись над землей, дернул американца за здоровую руку.
– Мистер, как вас там, эта громкая музыка не наводит вас на некоторые раздумья?.. – Он показал на часы. – Пятый час молотят…
– Дерьмо!.. Ублюдок! – прошипел тот и, отвернувшись, здоровой рукой расстегнул «молнию» на брюках. Сарматов тут же схватил флягу и подставил ее под струю мочи:
– Сюда, мистер, сюда… Да не стесняйся – здесь педиков и баб нет!
Происходящее вызвало общий интерес, даже отрешенно молчащий Силин оживился.
– Зачем тебе его анализ? – удивленно спросил он. – В гости к богу можно и так…
– А это чтоб в приемной у апостола Павла в очереди не торчать, – ответил Сарматов и сунул флягу под нос американцу.
– Пей, полковник!.. Пей, выхода у тебя нет!..
Американец отшатнулся, посмотрел на майора с такой яростью, что, если бы взглядом можно было убивать, Сарматов уже давно бы умер в муках.
– Командир, ты что это? – ошалело спросил Алан. – Мы так не договаривались!
– Молчать, старлей! – оборвал его Сарматов.
– Вонючий садист! – выкрикнул американец и зашелся в рвотных судорогах. – Ты не русский офицер! Ты есть мразь!
– Не пускай пузыри, полковник! – устало отмахнулся Сарматов. – Мне они начинают действовать на нервы. Я тебе, между прочим, предлагаю за неимением лучшего древний казачий способ спасения от гангрены. Поверь, в чем, в чем, а в ранах, колотых и стреляных, мои предки толк знали!
– Казачий способ? – на ломаном русском недоверчиво переспросил американец. – Ты есть казакус?..
– Дед был «казакус», отец был сын казачий, а я – хрен собачий! – усмехнувшись, ответил Сарматов, протягивая флягу. – Пей, полковник, и не ломайся, как целка!
Тот потянулся к фляге, но, едва поднеся ее ко рту, снова зашелся в рвотных спазмах и беспомощно посмотрел на Сарматова.
Сарматов кивнул Алану. Тот подошел и, запрокинув американцу голову, крепко зажал ее руками. Часть содержимого фляги Сарматов вылил полковнику в рот, а остатками полил окровавленный бинт на его предплечье. Американец брезгливо поморщился.
– Что поделаешь, полковник! – глядя на него с сочувствием, сказал Сарматов. – Война красива в ваших голливудских боевиках, а в жизни она всегда пахнет дерьмом, мочой и блевотиной, не так ли?
– Йес! – выдавил полковник.
– Похоже, мы начинаем понимать друг друга! – усмехнулся Сарматов, взваливая раненого на плечи. – В путь, мужики!
И снова тяжелое дыхание, хрип усталых людей, стоны американца, а из «зеленки» – громыхание взрывов и клекот боевых вертолетов, методично прочесывающих территорию.
Идти трудно. Тяжелые армейские ботинки периодически оскальзываются на мокрых от росы камнях. Влажный жаркий воздух забивает легкие, и дышать почти невозможно. Над головой вьются тучи каких-то мелких, больно жалящих мошек. Качается в такт шагам опрокинутый над хребтом узкий серп месяца. Где-то совсем рядом надрываются в истеричном вое шакалы. Их желто-зеленые глаза церковными свечами блуждают среди каменных завалов.
– Вот твари! – поежился Силин. – Верняк – наведут «духов»!
– Не психуй! – прохрипел Сарматов, склонившийся под тяжеленным, как племенной бык, американцем. – «Духи» пошли за нами всего с час назад.
– Свежо предание!.. – огрызнулся Силин.
– По шариату, они должны до наступления темноты похоронить покойников, а наморозил их Савелов не один десяток… – пустился в объяснения Сарматов. – Потом еще вечерний намаз…
– Может, и так! – кивнул Силин и со злостью пихнул в бок висящего на плече Сарматова американца. – Но на рандеву с вертушкой из-за этого пидора мы уже не успеваем.
– Что предлагаешь?.. – осведомился майор.
– Выйти на связь и назначить рандеву с вертушкой на завтра, а пока отлежаться в этой мышеловке, – ответил тот.
Сарматов вздохнул и отрицательно покачал головой.
– Выход в эфир тут же засекут… Вертушку гробанут без вопросов. Мышеловку захлопнут.
– Кто не рискует, тот не пьет шампанского… – лихо ответил Силин.
– Как думаешь, почему эти уроды вот уже семь часов перепахивают «зеленку» вдоль и поперек? – устало заметил Сарматов.
– Зло срывают… – неуверенно сказал Силин.
– Если бы!.. Им во что бы то ни стало нужно отправить на тот свет нас, что, в общем-то, само собой разумеется, но главное – этого полковника.
– На американцев что-то не очень похоже – они своих людей берегут.
– То-то и оно! Отсюда делаем вывод, что он знает что-то такое, чего контора дяди Никанора знать не должна, – уверенно сказал Сарматов. – И рисковать этим «чем-то» мы не имеем права. Иначе нам с вами грош цена в базарный день!
– Так, может, вытряхнуть из американца это «что-то», пока он не изобразил жмура? И никаких проблем! – предложил Силин, кровожадно поглядывая на полковника.
– Москва запретила нам задавать ему «лишние» вопросы, какая бы ситуация ни сложилась, – объяснил Сарматов.
Силин от удивления даже остановился:
– Круто!.. Вот так фитиль цэрэушникам!..
– Угу. Они б за него, живого или мертвого, никаких денег не пожалели бы!..
– А я-то подумал, что он опять для обмена на какого-нибудь Корвалана!..
– Потом, может, и обменяли бы.
Внезапно впереди зажглись шакальи глаза-свечи.
– К бою! – крикнул Сарматов, заваливая американца за ближайший валун.
В окулярах бинокля ночного видения была видна тропа, извивающаяся среди нагромождения камней, колючие кустарники, кремнистый склон осыпи, по которому ползли два здоровенных паука-каракурта, и опять камни. На одно мгновение на фоне неба, за травой, возникли несколько неясных силуэтов и вновь скрылись за кустами. Из кустов выпорхнула какая-то птица и заполошным криком вспорола ночную тишину.
Сарматов откатился в сторону и, укрывшись за камнями, загомонил, заухал по-совиному.
Сквозь стрекот цикад со стороны кустов донеслось чирканье кулара – горной индейки. Сарматов чиркнул по-куларьи, в ответ услышал четкий посвист удода и следом уханье совы.
– Японский бог, наши! – поднимаясь в полный рост, крикнул Силин. – Наши-и!