Я жду тебя

— Весна быстро проходит, дочка, молодость мимолетна, — говаривала в те дни Сауно.

Ревность и вражда, вспыхнувшие было между матерью и дочерью, быстро прошли. Сауно позаботилась о себе, и мы с Пьяри остались вдвоем. Я хотел уехать как можно дальше отсюда, куда-нибудь в другое княжество. Там мы могли бы стать продавцами бетеля. Но Пьяри не соглашалась: «Какой доход у жены бетельщика, лентяй ты этакий! Будь хоть ростовщиком, хоть тхакуром, а я останусь натни!» И она кружилась в танце, перебирая ногами и слегка покачивая бедрами. Я не выдерживал и улыбался. В эти минуты она мне особенно нравилась. «Посмотри на меня, — говорила она каждым своим движением, — я не стану рабою мужа, как какая-нибудь метельщица или чамарка. Я хочу жить и веселиться. В моем сердце пока ты один. Однако стоит мне разлюбить, и я тут же покину тебя».

Это злило меня. Вино туманило мне голову, и я бросался на нее с веревкой. Тело Пьяри покрывалось синяками, она плакала, называла меня жестоким и бессердечным, но потом сама кидалась мне на шею, крепко сжимала в объятиях и начинала выговаривать:

— Ну что ты бьешь меня, негодный, будто я уличная девка! Непутевый пьяница! Я же твоя жена. Ну, бей, если нравится, но знай, я тебя не боюсь.

— Зачем ты грозишь уйти от меня?

— Глупый, я же дразню тебя, а ты злишься. А если сам разлюбил, к чему тогда пускать в ход веревку? Ты стал холоден со мной. Когда я иду по деревне, все мужчины наперебой зазывают меня. Меняла вместо денег дает мне муку и зерно. Только один ты ничего мне не даришь, жестокий!

В раскаянии я нежно обнимал ее.

— Вернемся в наш табор, — просила Пьяри, — там много твоих старых друзей.

— Нет! Ты опять будешь бегать к канджарам.

— Клянусь тебе, у меня и в мыслях этого нет. Просто вспомнила табор, где прошло наше детство.

— Но я не хочу туда идти.

— Почему? — удивлялась Пьяри.

Я не отвечал.

Это ее обижало.

Как-то я снова взялся за веревку. На этот раз Пьяри не на шутку разозлилась, схватила попавшийся под руку башмак и стала наносить мне ответные удары.

— Не плюй в лицо тому, из чьих рук ешь. Чего тебе не хватает? Я ведь не рабыня, чтобы все молча сносить. Уйду от тебя!

— Куда же? — со злостью спросил я.

— Куда захочу.

— Бросишь меня?

— Конечно!

— Надавать бы тебе по щекам!

— На, бей! — Не ожидая ответа, она сама подошла ко мне и подставила щеку для удара. Ее дерзость возмутила меня, и я со всего маху влепил ей пощечину. Пьяри упала, но тут же вскочила и набросилась на меня. Не знаю, как получилось, но она ухитрилась ударить меня ногой в лицо. Удар был сильный, на лице показалась кровь. Пьяри засмеялась, перестала драться и уселась рядом со мной.

— Что, больно? — участливо спросила она.

— Больно, — поднявшись, ответил я и схватил лежавшую рядом косу.

Но Пьяри не испугалась.

— Что ж, зарежь. Пусть я умру, но умру от твоих рук!

Коса со звоном упала на землю. Любовь Пьяри опять одержала победу. Я стоял, любовался ею. Как она была прекрасна! Заметив, что я пристально смотрю на нее, Пьяри покраснела и закрыла лицо краем покрывала.

— Эй, чего смотришь, будто я чужая женщина.

Мы молча сидели в темноте, прижавшись друг к другу. Наш конь сердито бил копытом о землю, а Бхура рыскала по сторонам и изредка лаяла в ночную темноту. Стих шум в доме метельщика за деревней. Только со стороны деревенской свалки доносилось довольное похрюкивание свиньи. Все огни были погашены, и лишь один храмовый светильник горел неярким желтым пламенем.

На иссиня-черном небе горели яркие звезды. Я лег, положив руки под голову. Пьяри по-прежнему сидела возле меня. Неожиданно она вытащила из-за пазухи бумажку в пять рупий.

— Где ты это взяла? Столько денег! — Я насторожился.

— Думаешь, я ни на что не гожусь? Ты все молчишь, и я ничего не скажу. Ты же не говоришь, почему не хочешь вернуться в табор? Боишься, что я спутаюсь с каким-нибудь канджаром?

— Я боюсь не этого. Мне не дает покоя старая крепость.

— Потому что там живут духи? Но мы ведь все станем духами, когда умрем, — и бедняк, и раджа.

— Я — владелец крепости, Пьяри.

— Хочешь спать на шелковых тюфяках? Хочешь, чтобы рабыни растирали тебе ноги? Давай уж лучше я это сделаю.

— Нет, не об этом я думаю, любимая. Но когда крепость у меня перед глазами, мне кажется, что она меня зовет.

— Ты раджа, а я рани… Рани, наверное, каждое утро ест сдобные лепешки! — мечтательно произнесла Пьяри. — Валяется на мягких подушках! Счастливая! — И Пьяри погрузилась в сладостные грезы. Некоторое время она молчала, а потом я услышал, как она тяжело вздохнула: — Чего бы я только ни сделала, чтобы изменить свою судьбу! Но в том, что я живу так, виноват один ты! Если мне не суждено стать рани, то стать возлюбленной начальника полиции уж я смогу.

— Что ты говоришь, Пьяри? — сказал я дрожащим голосом. — Я не проживу без тебя, неужели ты и впрямь хочешь меня покинуть?

— Ну как же я смогу тебя бросить? — рассмеялась Пьяри. — И ты будешь при мне.

Я остолбенел.

— Правда? — Я схватил ее за плечо. — Кто дал тебе эти деньги?

— Рустамхан, — ответила Пьяри, задумчиво глядя в сторону. Я уже не существовал для нее. — Тебе бы только мечтать о дворцах, ну и мечтай! Ты никогда не станешь владельцем крепости. Но я сама выбрала тебя своим мужем. И пусть я не смогу привести тебя во дворец, зато дам тебе власть. Я заплачу за это дорогой ценой, но тебе не придется больше бояться полицейских. Нам не придется подбирать жалкие объедки после свадеб и похорон. Я буду жить у Рустамхана, ты останешься при мне. Это он дал мне столько денег. Я так понравилась ему, что он называет меня на «вы». Он хочет упрятать тебя в тюрьму, но я не позволю ему! Сколько я уговаривала тебя: уйдем отсюда, уйдем! Но ты не соглашался. А теперь ничего нельзя поделать. Теперь я хоть поживу спокойно, да и тебе неплохо будет. Рамкали, жена торговца украшениями, была любовницей Рустамхана. Но она ему надоела, и он ее бросил.

Пьяри просто размышляла вслух. Она не спрашивала моего мнения или моего совета, она просто рисовала мне картину будущего.

— Я заставлю его избить тех тхакуров, которые обманывали меня при расчете. Я подожгу дом брахмана Нироти. Негодяй посмел обозвать меня шлюхой! Обещал мне целый кусок гура[25], а как добился своего, все позабыл да еще оскорбил. Но теперь настанет моя власть, я им всем покажу! Рустамхан — приближенный самого Икбаля Бахадура, начальника всего района. Управляющий Пескар не дает мне проходу, пристает со своей любовью. Но все говорят, что, как только я приду к Рустамхану, я и его приберу к рукам. Вот увидишь, дай только срок. — Последние слова Пьяри сказала, повернувшись ко мне.

— Пьяри! Что ты говоришь!

— Тебе не нравится? О, еще бы! — В голосе Пьяри чувствовалось раздражение. — Ты же хочешь, чтобы мной и дальше все помыкали.

— Но ведь ты не продажная женщина!

— Нет. Кто посмеет сказать это?

— Но то, что ты собираешься делать…

— Значит, ты не хочешь видеть меня счастливой?

— А по-твоему, это счастье?

— Если я буду жить у него, никто не посмеет безо всякого повода избивать натов и бросать их в тюрьму. Мне-то он не откажет! Так что я думаю не только о себе.

— Ты уже все решила?

— Решила? А ты на что здесь сидишь?

— Неужели мне придется решать?

— Дурак! — отрезала Пьяри.

— Хорошо, уходи! Я тоже ухожу.

— Бросаешь меня?

— Да.

— Бросаешь свою жену и бежишь!

— Но ведь и ты уходишь?

— Ради тебя.

— Иди, иди, добродетельная богиня. Не нуждаюсь я в твоих милостях.

— Ах, вот как! — повысила голос Пьяри. — У меня, наверно, появилась соперница!

Я молчал.

— Теперь я все понимаю.

— Ничего ты не понимаешь.

— Хочешь от меня отделаться и обрадовался, что можно всю вину свалить на меня.

— Я перережу тебе глотку прежде, чем уйду, знаешь ли ты это?

25

Гур — неочищенный тростниковый сахар.