Страница 117 из 122
Он начал мазать хлеб маслом, а я мучительно соображал, с чего начать. Тема была трудной, особенно если учесть взрывной характер Кобуса, и я не знал, как подойти к ней. И я начал так:
— Знаешь, я ведь еще не поблагодарил тебя по-настоящему за то, что ты вытащил меня из шахты, помнишь, когда кровля обвалилась.
Он жевал хлеб и ответил с набитым ртом:
— Нет, дружище, то была моя вина, я ведь уже сказал тебе. Мне надо было тогда как следует укрепить последний пролет.
— Уокер тоже должен благодарить тебя. Прошлой ночью ты спас ему жизнь.
Курце фыркнул:
— Нужна мне его благодарность!
Приготовившись схлопотать, я осторожно спросил:
— Между прочим, почему ты сделал это? Не вытащи ты его, получил бы около четверти миллиона дополнительно.
Оскорбленный Курце уставился на меня. Лицо его заливала краска гнева.
— Ты что, считаешь меня кровожадным убийцей?
Да, именно так я и думал раньше, но говорить об этом не стоило.
— И ты не убивал Паркера или Альберто Корсо и Донато Ринальди?
Лицо его побагровело.
— Кто сказал, что я это сделал?!
Я указал пальцем на койку, где все еще спал Уокер.
— Он и сказал.
Я думал, Курце хватит удар. Челюсти его сжались, он буквально онемел, не в силах вымолвить ни слова. Я все-таки договорил:
— По словам нашего друга Уокера, ты завел Альберто в ловушку на скале, а потом столкнул его, ты размозжил голову Донато, ты выстрелил в затылок Паркеру во время перестрелки с немцами.
— Маленький ублюдок, — процедил Курце. Он стал подниматься. — Я загоню эти лживые обвинения обратно в его поганую глотку.
Я придержал его.
— Постой, не горячись. Давай вначале разберемся. Я бы хотел услышать твой рассказ о том, что случилось тогда. Понимаешь, события прошедшей ночи заставили меня кое-что пересмотреть. Я подумал, зачем же тебе спасать Уокера, если ты такой, каким он тебя изобразил. На этот раз я хочу узнать правду.
Он медленно опустился и уставился в стол. Наконец заговорил:
— Альберто погиб по несчастной случайности. Я пытался спасти его, но не смог.
— Я верю тебе… после вчерашней ночи.
— О Донато я ничего не знаю. Помню, мне почудилось что-то странное в его гибели. Непонятно было, зачем Донато понадобилось лезть на скалы. Ему этого удовольствия хватало, когда Граф гонял нас по горам с заданиями.
— А Паркер?
— Я не мог убить Паркера, даже если бы хотел, — сказал он потухшим голосом.
— Почему не мог?
Он отвечал вяло:
— Мы с Умберто, как всегда, устроили засаду. Умберто разделил нас на две группы, они засели с разных сторон долины. В итоге засада провалилась, и каждая из групп добиралась в лагерь самостоятельно. И только вернувшись в лагерь, я узнал, что Паркер убит.
Он потер подбородок.
— Так это Уокер сказал тебе, что Паркеру стреляли в затылок?
— Да.
Он посмотрел на свои руки, лежавшие на столе.
— Уокер мог сделать это сам, понимаешь, это вполне в его духе.
— Знаю, — сказал я. — Ты как-то сказал мне, что из-за Уокера дважды во время войны оказывался в трудном положении. Когда это произошло? До того, как вы спрятали золото, или после?
Он задумался, насупив брови, пытаясь восстановить в памяти события тех далеких дней.
— Я помню один случай, когда Уокер отослал несколько человек из кювета, хотя никто ему это не поручал. Действовал он как посыльный Умберто и объяснил потом, что неправильно понял его задание. Я со своей группой тоже участвовал в этой операции, и фактически Уокер оголил мой левый фланг. — Глаза Курце потемнели. — В результате двое моих ребят погибли, а я чуть не получил штык в спину. — Лицо его исказилось при этом воспоминании. — Операция проходила после того, как мы схоронили золото.
— Ты уверен?
— Абсолютно.
Я осторожно сказал:
— Предположим, он мог выстрелить Паркеру в затылок или ударить камнем по голове Донато и изобразить это как несчастный случай во время подъема на скалу. Но тебя он, вероятно, слишком боялся, чтобы напасть в открытую или исподтишка. Знаешь, ведь ты можешь запугать кого угодно. А не пытался ли он сделать так, чтобы немцы убили тебя?
Лежащие на столе руки Курце сжались в кулаки.
— Он всегда боялся тебя, Кобус, он и сейчас боится.
— Magtig, теперь у него есть для этого основания, — взорвался Курце. — Донато вывел нас из лагеря военнопленных. Донато остался с ним на склоне горы, пока вокруг рыскали немцы. — Он посмотрел на меня глазами полными боли. — Каким же человеком надо быть, чтобы пойти на такое?!
— Надо быть Уокером, — сказал я. — Думаю, теперь мы должны поговорить с ним. Мне не терпится узнать, что он готовил для нас с Франческой.
На лице Курце появилось жесткое выражение.
— Да, пожалуй, пора прервать его lekker slaap.[14]
Он поднялся в тот момент, когда Франческа вошла с подносом, уставленным чашками. Увидев лицо Курце, она застыла в нерешительности.
— Что случилось?
Я взял у нее из рук поднос и поставил его на стол.
— Мы собираемся поговорить с Уокером. Тебе стоит пойти с нами.
Но Уокер уже проснулся, и по выражению его лица я понял, что он в курсе происходящего. Он выскочил из койки и попытался обойти Курце, но тот замахнулся на него.
— Подожди, — сказал я и схватил Курце за руку. — Мы ведь собирались поговорить с ним.
Курце с трудом совладал с собой, и я отпустил его руку.
— Курце считает тебя лжецом, — обратился я к Уокеру. — Что скажешь?
Глаза его бегали, он бросил на Курце испуганный взгляд и тут же отвел глаза.
— Я не говорил, что он кого-то убивал. Я этого не говорил.
— Действительно, не говорил, — согласился я, — но ты очень прозрачно намекал на это.
Курце тихо ворчал, но сдерживался. Я спросил:
— Так как же было на самом деле с Паркером? Ты сказал, что рядом находился Курце, когда его застрелили. Курце утверждает, что его там не было.
— Этого я тоже не говорил, — ответил Уокер мрачно.
— Ты действительно отъявленный лжец, — убежденно сказал я. — У меня хорошая память, в отличие от тебя. Я предупреждал в Танжере, что будет, если ты когда-нибудь обманешь меня, поэтому берегись! А теперь я хочу услышать правду — был Курце рядом с Паркером, когда его убили?
Повисло долгое молчание.
— Ну, так был он рядом? — требовал я ответа.
Наконец его прорвало.
— Нет, не был, — взвизгнул он. — Я выдумал это. Его там не было, он был на другой стороне долины.
— Кто же тогда убил Паркера?
— Немцы, — отчаянно кричал он, — это были немцы… Я говорил тебе, что это были немцы.
Трудно было, конечно, ожидать, что Уокер сознается в убийстве, но выражение лица выдавало его. У меня не было причин щадить его, поэтому я сказал Курце:
— Это из-за него Торлони напал на нас.
Удивленный Курце проворчал:
— Каким образом?
Я рассказал ему о портсигаре, а потом повернулся к Уокеру:
— Прошлой ночью Курце спас тебе жизнь, но, ей-богу, лучше бы он дал тебе утонуть. Сейчас я уйду, и пусть он делает с тобой, что хочет.
Уокер поймал мою руку.
— Не оставляй меня, — взмолился он.
Он всегда боялся, что это может случиться, что никого не окажется между ним и Курце. Он специально очернил Курце в моих глазах, чтобы иметь союзника в давнем поединке с ним, но теперь я был на стороне Курце. Уокер боялся физической расправы, ведь свои убийства он совершал из засады, а Курце для него был воплощением насилия.
— Пожалуйста, — хныкал он, — не уходи.
Уокер перевел взгляд на Франческу, в глазах его была страстная мольба. Она отвернулась, не проронив ни слова, и поднялась по трапу в кокпит. Я стряхнул его руку и последовал за ней, закрыв за собой люк.
— Курце убьет его, — прошептала она.
— Разве у него нет такого права? — возразил я. — В общем-то я не сторонник личной расправы, но в данном случае готов сделать исключение.
14
Сладкий сон (африкаанс).