Страница 18 из 75
– Перестань, – сказала она и смутилась. – Если об этом говорить, ничего не сбудется, все мечты разобьются.
Патрик засмеялся и поцеловал ее в голову.
Йонатан и Яна вернулись из театра, где смотрели «Отелло» Верди, в половине двенадцатого. Хотя это была любимая опера Яны, она, когда Йонатан подъехал к подъезду, вышла из машины в довольно скверном настроении. Во время антракта она оступилась в фойе, и у нее болела левая щиколотка. Яна была уверена, что боль пройдет в ближайшие дни, но все же сердилась на себя. Она была не в форме, а завтра с утра у нее пять уроков. Два с половиной года назад она приняла на работу преподавателя танцев с ничего не говорящим именем Ральф, который взял на себя джазовые танцы и степ, что сняло с нее значительную долю нагрузки. И все равно Яна чувствовала, что ей все труднее преподавать с утра и до вечера.
Теперь в ее команду входил еще небольшого роста худощавый пианист, который аккомпанировал на всех курсах. Ему было шестьдесят пять лет, но, глядя на его покрытое морщинами лицо, можно было решить, что все восемьдесят пять, потому что каждую свободную минуту он использовал для того, чтобы покурить. Он вслух восторгался своим молодым любовником и говорил о гомосексуализме, прибегая к помощи глупых шуток и простеньких анекдотов. Его звали Беньямин Зиппи, но все называли его просто «миссис Зиппи». Не было никого, кто бы не любил Миссис Зиппи: он был веселым и внимательным, всегда в прекрасном настроении и являлся как бы добрым духом балетной школы.
Яна знала, что Миссис Зиппи как минимум три дня будет выражать ей свое сочувствие, ухаживать за ней, чуть ли не носить ее на руках и время от времени во время уроков громко выкрикивать «battement tendu jette» или «pas échappe saute», названия балетных па, как будто она потеряла не только подвижность, но и голос. Конечно, это выглядело глупо, но она просто не могла сердиться на Миссис Зиппи.
– Мне было скучно, – сказала Яна, когда они зашли в дом. – Постановка очень плохая. Не знаю, как тебе, но, по-моему, режиссера следовало бы выпороть.
Йонатан улыбнулся.
– А может, то, что ты подвернула ногу, испортило все впечатление? Мне спектакль очень понравился.
Ему хотелось сказать «Даже очень понравился», но он знал, что Яна разозлится, а ему не хотелось дразнить ее. Она презрительно фыркнула.
– Мне нужен бокал вина и пузырь со льдом для щиколотки.
– Сейчас у тебя будет все.
Йонатан снял с нее пальто и чуть позже пришел с бутылкой красного вина.
– Жизель уже спит? – спросил он.
– Я думаю, нет. По крайней мере, у нее еще горел свет.
– Может быть, подняться и спросить, не захочет ли она выпить с нами бокал вина?
– Сходи. – Яна уложила ногу повыше. – И пожалуйста, не забудь принести лед.
Йонатан пошел по лестнице наверх, а Яна пока попыталась открыть бутылку, что в лежачем положении было довольно затруднительно.
– Жизель! – тихонько позвал он и постучал в дверь. – Ты не спишь?
– Нет, – ответила она.
– А что ты делаешь?
– Я работаю.
Йонатан не любил разговаривать через дверь, поэтому нажал на ручку и вошел. Его чуть не хватил удар. Перед его дочерью сидел абсолютно голый молодой человек, которого она рисовала.
Молодой человек быстро схватил шейный платок Жизель, висевший на спинке стула, и прикрылся им.
На какой-то момент у Йонатана пропал дар речи. Потом он нерешительно пробормотал:
– Добрый вечер.
– Привет, папочка! – просияла улыбкой Жизель ему навстречу. – Это Патрик. Он сейчас в качестве натурщика, но мы скоро закончим. Патрик, это мой отец.
– Добрый вечер, – сказал Патрик с натянутой улыбкой.
У него не было ни малейшего желания вставать и в голом иде приветствовать Йонатана, но и показаться невежливым тоже не хотелось.
– Ты не выпьешь с нами бокал вина? – запинаясь, сказал Йонатан.
– Нет. Сегодня нет, правда, папа. Спасибо. Мы еще немного поболтаем, а потом ляжем спать. Завтра можно поспать подольше, мы должны быть в университете только к одиннадцати. Не беспокойтесь, мы сами сварим себе кофе.
– Ну, тогда… – Йонатан беспомощно стоял в комнате. Ему не приходило в голову абсолютно ничего, что еще можно было бы сказать. – Пока, спокойной ночи!
Патрик кивнул, а Жизель поцеловала отца в щеку.
– Спокойной ночи. До завтра.
– Да-да, до завтра.
Йонатан вышел из комнаты и тихонько прикрыл за собой дверь.
– Она что, не придет? – спросила Яна, когда он появился в гостиной, и протянула мужу бокал вина.
– Нет. – Йонатан отрицательно покачал головой.
– А почему?
– Потому что она не одна, Яна. Перед ней сидит какой-то голый блондин с тренированным телом, который приблизительно на два-три года старше, чем Жизель. Его зовут Патрик, он тоже студент и, наверное, ее любовник. И сегодня ночью он останется здесь.
Яна улыбнулась.
– Ты считаешь, мне нужно подняться наверх и взглянуть на него?
– Нет, не надо! – Йонатан даже возмутился. – Черт возьми, он же совершенно голый! Сейчас она рисует его, но через пять минут все уже может быть по-другому. Может, будет достаточно, если ты познакомишься с ним завтра утром?
– Конечно. Я сказала это не всерьез, Йон. Чего ты сразу лезешь в бутылку? Я считаю, это прекрасно, что у Жизель наконец-то появился друг. Я уже боялась, что с ней что-то не в порядке. В конце концов, не может же она прожить жизнь только с кисточками и красками.
Она засмеялась, он – нет.
Йонатан отпил большой глоток вина и сел. Яна сжала его руку.
– Не надо ревновать, Йон. Жизель уже не маленькая девочка, она повзрослела. Это ведь несложно понять.
– Нет, это понять сложно! – Йонатан вскочил и принялся бегать по комнате. – Черт возьми, Яна, наверху, в комнате моей дочери, сидит какой-то голый парень! Это все равно, как если бы в нашем саду приземлилась летающая тарелка! У меня сносит крышу, я вне себя, и мне страшно хочется выбить ему зубы. Ты это понимаешь?
Яна рассмеялась.
– Конечно, понимаю. А теперь иди сюда, сядь рядом со мной и выпей вина. Если хочешь, мы сделаем музыку погромче, чтобы не слышать того, что будет происходить там, наверху.
Она встала, с трудом подошла к мужу, обняла его и потянула в постель.
Месяц спустя, как раз в день рождения Йонатана, Жизель с утра была в академии. Автопортрет был готов. Она принесла его с собой, потому что помнила слова Патрика и хотела показать портрет профессору, прежде чем подарить отцу.
– Жизель, – сказал доктор Шивер, – вы создали настоящее произведение искусства, ничего подобного я здесь, в академии, уже давно не видел. Я бы с удовольствием взял его на выставку. Вы могли бы дать мне этот портрет на один семестр?
– Нет, – твердо ответила Жизель, – к сожалению, нет. Это мой подарок отцу. У него сегодня день рождения.
Доктор Шивер улыбнулся.
– А-а, ну да, понимаю. Но, может быть, ваш отец даст этот портрет для выставки на какое-то время.
– Это можно. – Жизель чувствовала себя польщенной. – Я спрошу его.
Через несколько часов она стояла на Бляйбтройштрассе возле светофора, радовалась тому, что сегодня день рождения отца, и никак не могла дождаться момента, когда сможет подарить ему свой портрет.
Жизель, погруженная в свои мысли, ожидала зеленого света светофора, когда внезапно на нее нахлынуло смутное ощущение опасности. Это чувство было сродни порыву теплого воздуха в морозный день, воздуха, который неожиданно ударяет человека в лицо, словно подсказывая, что на него надвигается стена огня.
Она невольно задержала дыхание и растерянно оглянулась. Черный «гольф» на чудовищной скорости вылетел на перекресток и наткнулся на выезжавший справа белый микроавтобус-транспортер. Завизжали тормоза, водитель «гольфа» рванул руль в сторону, машину занесло и бросило прямо на Жизель.
Со страшной силой заднее крыло ударило ее в бок, ломая кости, словно они стеклянные. Жизель пролетела по воздуху, как кукла, и ударилась головой о светофор на противоположной стороне улицы. Ее череп был раздроблен, как будто по нему проехал грузовик.