Страница 23 из 60
-- О моя госпожа, прекрасное Ана творенье!
-- Избранница бога, несущая в мир утешенье!
-- Кинешь лишь взгляд - и дождь изобилия хлынет,
-- Ради очей твоих дивных витязь отчизну покинет.
-- Ты мне и мать и отец, в объятьях твоих я купаюсь,
-- Соединяясь с тобой, к жизни я вновь возрождаюсь.
Шамхат хохотала. Удивительно и странно было для неё слышать речь зверочеловека. Хриплые, похожие на лай, звуки, исторгаемые его горлом, непостижимым образом складывались в слова, смысл которых ей, посвящённой, был понятен как никому другому. Энкиду и сам был поражён звуком своего голоса. Никогда ещё язык его не работал с такой изощрённостью, рождая одно за другим диковинные словосочетания. С опаской глядя на хохочущую красавицу, он продолжал извергать их из себя, не умея, не желая остановить этого всесокрушающего, охватившего его потока.
-- Сладкое имя твоё буду шептать упоённо.
-- Словно пшеница, ты сил придаёшь истомлённым,
-- Листьям подобно, спасаешь от знойного дня,
-- Руки твои - да укроют от пекла меня.
Чаровница смеялась всё громче и громче. Энкиду замолчал и понурился - совсем по-человечески. Шамхат перестала смеяться. Он погладила его по щеке.
-- Как зовут тебя, лесное создание?
-- Энкиду.
-- Откуда ты взялся в этой роще, Энкиду?
-- Я рождён, дабы охранять покой обитателей леса.
-- Кто же породил тебя?
-- Моя мать - антилопа, мой отец - кулан. Им обязан я жизнью.
-- А кто твой бог?
-- Мой бог? - повелитель зверей растерялся. - Лес. Он кормит меня и поит, он даёт мне приют, спасает от дождя и зноя.
Шамхат восхитил этот ответ. Она отвела его космы, заглянула в лицо. Маленькие глубоко посаженные глаза его крохотными звёздочками светились в чёрной бездне густых бровей. Коричневато-серый цвет их, пугающий своей неповторимостью, напомнил Шамхат прищур ночных хищников. Расплывчатые очертания зрачков, заполнивших собой почти всё пространство глазного яблока, переливались алчным блеском, не оставляя места осмысленности. Настороженным звериным взглядом смотрел Энкиду на волшебницу из Урука. Этот странный взгляд вновь пробудил в памяти Шамхат смутный образ какого-то человека, но впечатление это опять осталось незавершённым, и она досадливо отвела взор, упрекая себя в глупой мнительности.
-- Ты утолил своё вожделенье,
-- Пусть моя мать даст тебе угощенье,
-- Пусть мой отец даст тебе ценный дар,
-- Пламенный лев, не гаси свой пожар!
По прошествии часа Гильгамеш стал изнемогать. Тигрица так вымотала его, что временами он впадал в бредовое полузабытье. Откуда-то появлялись зыбкие призрачные образы, которые норовили уплотниться и принять осязаемые формы. Стены комнаты то и дело принимались дрожать, словно заволакиваемые туманом. Голова кружилась как в похмелье. Теряя силы, он мечтал лишь о том, чтобы эта неистовая забава поскорее закончилась. Но женщина совершенно завладела им. Она успела преподать ему столько уроков плотской любви, что он не в силах был вынырнуть из этого омута наслаждений. Перед ним была истинная Инанна - ненасытная и вдохновенная. Те, что ублажали его прежде, выглядели дешёвыми потаскухами рядом с ней.
-- Как зовут тебя? - прохрипел Гильгамеш.
-- Инанна, - смеясь, ответила она.
-- Как твоё имя в миру, неотразимая колдунья?
-- Зачем оно тебе, мой Думузи?
-- Я хочу опять прийти к тебе.
-- О, это будет непросто. Впрочем, ты можешь подождать до следующего года.
-- Нет! Я не желаю ждать. Ты нужна мне немедленно, сейчас.
Женщина улыбнулась.
-- Ищи меня в Белом храме, среди служительниц нашей богини.
Гильгамеш рассердился.
-- Берегись, женщина! Не советую тебе играть со мной.
Инанна опустила дивные ресницы и тихо замурлыкала, примирительно поглаживая его по плечу:
-- Всё для тебя, чтоб порадовать душу,
-- Спи, отдыхай, покой не нарушу.
-- Сердце моё навеки с тобой,
-- Спи, отдыхай, не нарушу покой...
Часть вторая. Перекрёстки судьбы
Глава первая. Преображения и треволнения
-- Раб, соглашайся со мной!
-- Да, господин мой, да!
-- В рост я желаю давать!
-- Давай, господин мой, давай! Дающий в рост получает своё, а прибыль его велика!
-- Нет, раб, не желаю давать я в рост!
-- Не давай, господин мой, не давай! Давать в долг - женщину любить, возвращать своё - детей заводить. Твоё добро возьмут, тебя же проклянут, заставят отказаться от прибыли с добра!
Диалог о благе.
Звери бросили его. Они перестали понимать его язык, шарахались от его вида. Он стал чужд им, как те убийцы с равнины, что приходили забирать их жизни. Что оставалось делать Энкиду? Он пошёл к тем, кого раньше ненавидел - к безволосым чужакам. Почему-то они уже не вызывали в нём отвращения. Он проникся к ним сочувствием. Ему стало неловко вспоминать то время, когда он лишал их законной добычи. Он понял, что они - тоже дети природы, только на свой особенный лад. Они жили под тем же небом, что и он, ели то же мясо, купались в тех же озёрах. Они стали близки ему.
-- Но ты не можешь идти к людям раздетым, - возразила Шамхат. - Ты более не зверь. Тебе нужна одежда.
Она сняла с себя верхнюю тунику и препоясала его чресла. Затем взяла его за руку и повела в деревню. Селяне встретили их враждебно. Женщины и дети попрятались по хижинам, мужчины вышли навстречу с топорами и кольями.
-- Я сделала то, о чём вы просили меня, - сказала Шамхат. - Но отчего в ваших глазах нет радости? Отчего вы столь озлобленны?
-- Этот демон воровал наш скот и уводил добычу, - ответили ей. - Мы хотим воздать ему по заслугам.
-- Нет! - прокричала красавица, закрывая Энкиду своим телом. - Инанна покарает вас за злодеяние. Что обещали вы мне? "Трёх волов и десять мешков ячменя отдадим мы богине, если совершит она чудо и сделает из зверя человека" - говорили вы. Но почему теперь, когда владычица Урука явила свою мощь, вы забыли о своих словах?
-- Мы помним о них, прекрасная Шамхат, - ответил Нарахи. - Награда не минует богиню. Но демона, что оказался в наших руках, мы осудим, как велят нам души предков.
Энкиду упал на колени и завопил, обливаясь слезами:
-- Судите меня за добычу, коей я лишал вас, но не судите за воровство! Всех богов призываю в свидетели: рука моя не касалась ни ваших волов, ни ваших коз, ни ваших овец. Лес давал мне пропитание и кров.
Люди застыли, изумлённые его голосом. Затем Нарахи хладнокровно промолвил: