Страница 50 из 76
Но в правление Семена Ивановича пришла другая беда. «Черная Смерть» какое-то время покружила у русских пределов – сначала восточных, потом западных – и с задержкой на несколько лет проникла-таки на Русь через Новгород: «вниде смерть в люди тяжка и напрасна». Летопись зафиксировала симптомы смертельной болезни: «харкнеть кровью человек и до треи день быв да умрет». Чума была не такой опустошительной, как в Европе (сказалась меньшая скученность населения и относительное малолюдство городов), но все же унесла множество жизней. Скончался и великий князь, а вместе с ним оба его сына, в результате чего престол достался младшему брату Семена князю Ивану Ивановичу, который запечатлелся в памяти потомков лишь тем, что был «кротким» и «красным» (красивым).
«Черная смерть» на Руси. Б. Чориков
Это короткое бесцветное княжение отмечено всего одним важным событием: хан Джанибек не только выдал молодому московскому государю ярлык, но и даровал ему право разбирать тяжбы остальных князей, то есть фактически пожаловал судебную власть над ними. Правда, у князей осталась возможность жаловаться на Москву непосредственно хану.
Умер кроткий Иван, при котором всеми делами заправляли ближние бояре, всего 31 года от роду, оставив двух малолетних сыновей – Дмитрия и Ивана, причем последний скончался в отрочестве.
В эту историческую эпоху Москве решительно всё шло на пользу, даже печальные обстоятельства: и то, что двое бездарных сыновей Калиты недолго правили, и то, что оставили так мало потомства. Земли Московского княжества не дробились на мелкие уделы, как это происходило в других областях. Воистину не было счастья, так несчастье помогло.
Девятилетнему Дмитрию Ивановичу, будущему Донскому, досталось большое и неразделенное государство. Так, по стечению случайных обстоятельств, в фундамент будущего московского царства лег еще один камень.
Две опоры Москвы
Когда на московском престоле оказался ребенок, притихшие было соседи осмелели. Дмитрий, по малолетству, не мог явиться в Орду, чтобы отстаивать там свои права, да и вряд ли хан поставил бы великим князем мальчишку.
Зато остальные Рюриковичи сразу кинулись в Сарай, надеясь получить заветный ярлык. Он достался Дмитрию Константиновичу Суздальскому (1322–1383), который немедленно перебрался во Владимир, вышедший из-под московского управления.
Потеря формального старшинства и важной области, конечно, ослабила Москву. Но соперники не смогли воспользоваться этим обстоятельством и малолетством Дмитрия Ивановича, чтобы растащить по частям наследие Калиты. Хоть московский князь был мал, его сила держалась на двух опорах, которые доказали свою прочность в эту трудную пору.
До тех пор, пока Дмитрий не вошел в возраст, государством вполне успешно управляли глава церкви и московские бояре.
Фактическим правителем в пятидесятые и шестидесятые годы являлся митрополит Алексий, сам родом московский боярин. Это был волевой, энергичный человек, живший не столько духовными, сколько государственными интересами – в первую очередь московскими. Огромный авторитет Алексия, его широкая известность, распространявшаяся за пределы Руси (вспомним историю с вызовом к ханше Тайдуле), превратились в мощный инструмент московской политики. До самой своей смерти в 1377 году, уже при зрелом Дмитрии Ивановиче, митрополит продолжал оставаться самой крупной фигурой русской жизни.
Алексий Московский. Икона XVIII в.
Неимоверно возросшее влияние православной церкви имело, впрочем, и свою оборотную сторону. Став проводником сугубо светских, мирских интересов, церковь и сама оказалась в центре ожесточенной борьбы за власть. Пост митрополита обрел такое политическое значение, что решение вопроса о том, кто будет главой церкви, стало для русских правителей вопросом ключевой важности. Доверять выбор митрополита внешней силе, какой являлся Константинопольский патриархат, было слишком рискованно.
Всякий раз, когда в жизни церкви земные мотивации начинали преобладать над небесными, добром это не заканчивалось. После кончины великого Алексия произошла череда неблагостных событий, совершенно невообразимых в прежние времена. Платой за богатство и политическое возвышение церкви стал тяжелый духовный кризис.
Когда Алексий состарился, Дмитрий Иванович начал заранее подбирать ему преемника – такого, чтоб был верным союзником и помощником. Ждать, кого пришлют из Византии, князь был не намерен.
У Дмитрия был кандидат, который устраивал его во всех отношениях: некий поп Михаил по прозвищу Митяй. Он состоял при князе духовником, а кроме того являлся еще и ближним советником, то есть был напрямую вовлечен в государственные дела. «Сей убо поп Митяй бысть возрастом [статью] велик зело и широк, высок и напруг [мускулист], плечи велики и толсты, брада плоска и долга, и лицем красен, – рожаем и саном [представителен, величав] превзыде всех человек: речь легка и чиста и громогласна, глас же его красен зело; грамоте добре горазд: течение велие имея по книгам и силу книжную толкуя, и чтение сладко и премудро, и книгами премудр зело». Кроме того, Митяй был еще и щеголь: «По вся дни, ризами драгими изменяшесь, и сияше в его одеяниях драгих якож некое удивление. Никтоже бо таковыя одеяния ношаше и никтоже тако изменяшесь по вся дни ризами драгими и светлыми».
В общем, кандидат был во всех отношениях солидный и князю приятный, но с одним недостатком, который вроде бы начисто лишал Митяя шансов на митрополичий сан: это был белый священник, не монах. Однако государя такой пустяк не остановил. Утром Митяя постригли в чернецы, а к вечеру того же дня он уже стал архимандритом столичного Спасского монастыря, тем самым войдя в высший круг духовенства.
Дряхлый Алексий долго не хотел соглашаться на такого преемника, но с его привычкой следовать политической целесообразности в конце концов, кажется, написал завещательную грамоту в пользу Митяя. Этот документ еще не делал преемника митрополитом, но обеспечивал последующее утверждение в Константинополе.
Но когда Алексий умер, оказалось, что православные иерархи такого первосвященника признавать не желают. Для них он был чужим, к тому же слишком чванливо держался. Между тем, двумя годами ранее патриархия уже назначила Алексию Московскому наследника – болгарина Киприана, который пока митрополитствовал в Киеве, окормляя «литовскую» половину Руси. Киприан представлял интересы литовского великого князя Ольгерда, давнего врага Москвы, и с такой кандидатурой князь Дмитрий, конечно, ни за что не согласился бы.
У высшего русского духовенства появился еще и свой собственный представитель, получивший поддержку иерархов: суздальский епископ Дионисий, которому покровительствовал самый уважаемый из отцов церкви – Сергий Радонежский (сам он не пожелал идти в митрополиты, хоть его и уговаривали).
Оба русских кандидата, Митяй и Дионисий, засобирались в Константинополь; каждый рассчитывал склонить патриарха на свою сторону. У первого имелись очень сильные аргументы – богатые дары, полученные от князя; второй, видимо, надеялся на свое красноречие и заступничество церковной верхушки. Хоть позиция Дионисия Суздальского выглядела слабоватой (константинопольские патриархи охотно брали мзду), московский государь все же решил не рисковать и поместил почтенного иерарха под стражу. Тот поклялся, что никуда не поедет, был выпущен под поручительство Сергия Радонежского – и сразу же кинулся догонять Митяя.
Но тот был уже далеко, близ Цареграда. Казалось, победа Митяя гарантирована. Но тут он внезапно, еще не сойдя с корабля, скончался. Возможно, смерть была естественной, однако ее скоропостижность и острота ситуации, конечно, выглядят подозрительно. Без пяти минут митрополита вполне мог отравить агент одной из противоположных партий, затесавшийся в его окружение – очень уж высоки были ставки в игре.
Дальше развернулись события, уместные разве что в плутовском романе.
Свита умершего Митяя, опасаясь приезда Дионисия, совершила подлог. Наскоро посовещавшись, московские послы вписали в княжескую «хартию» с просьбой об утверждении митрополита другое имя – переяславльского игумена Пимена, находившегося здесь же, на корабле.
Патриарху, чья казна вечно пустовала, было все равно, кого назначать, – лишь бы хорошо заплатили. Так совершенно случайный человек сделался законным и официальным митрополитом всей Великой Руси, а киевский Киприан остался попечительствовать над Русью Малой (эти названия уже начинали входить в обиход).
Однако своевольство послов не пришлось по нраву князю Дмитрию Ивановичу. Он знать не хотел никакого Пимена, назначенного без его санкции. Новопоставленного митрополита задержали, не дав въехать в Москву, и отправили в заточение.
Столь же бесцеремонно обошелся государь и с Киприаном, когда тот прибыл в Москву предъявить свои права. Митрополита малороссийского схватили, подвергли «хулам, наруганиям, насмеханиям и граблениям», а потом «нагого и голодного» с позором прогнали прочь.
Всё это означало, что отныне московские государи не будут признавать митрополитов, назначенных одной только церковной властью, без согласования с властью светской.
Примечательно, что впоследствии все три неугодных претендента – и Киприан, и Пимен, и Дионисий – каждый в свое время побывают на московской митрополичьей кафедре, но для этого им придется сначала заручиться поддержкой государя.