Страница 27 из 55
— Я теперь всегда буду думать, я клянусь тебе. Олег, родной, честное слово. Больше такого не повторится. Я всегда буду переходить только на зеленый, и смотреть по сторонам.
Она меня обнимает, прижимается. Я быстро ощупываю ее тело, проверяя, нет ли травм, хотя и понимаю, что им взяться неоткуда. Просто мне так спокойнее.
— У вас все в порядке? — рядом с нами замерли ее родители.
— Да, — говорит Аля. Я прячу лицо в ее волосах, радуясь, что она живая и здоровая.
До родственников Али мы идем быстрым шагом, я держу ее за руку, она меня гладит по плечу, иногда шепчет что-то нежное. Я хочу принять успокоительные, но понимаю, что это будет уже четвертая таблетка за день, при норме две за сутки, а еще даже не обед.
А потом я понимаю, что устроил сцену посреди улицы, на глазах у ее родителей. Бесы…
Сижу за столом, молчу, ни с кем не разговариваю. Смотрю на синяки на запястье Али от моего захвата. Перевожу взгляд на часы, мечтая скорее оказаться дома.
В психбольнице, во время тестов, всегда спрашивают: какой сегодня день недели, какое число. Какая по счету моя кровать от двери, если считать слева-направо. А если справа-налево? Что я ел на завтрак. Если отвечаешь на все вопросы, могут попросить рассказать Теорему Пифагора, законы Ньютона. Необходимый минимум знаний здорового человека.
Далеко не всем удавалось ответить на столь «каверзные» вопросы. Я провалил тесты раз двадцать.
Если бы меня спросили сейчас, какой сегодня день недели, месяц, год — я бы не ответил.
Я сижу и нервно вздрагиваю, периодически заверяя Алю, что со мной все в порядке.
Я пытаюсь быть сильным мужчиной. Для нее.
Пялюсь на светло-фиолетовые стены. Иногда они становятся бледно зелеными, иногда розоватыми. Надеюсь, что это из-за освещения. Вокруг много людей, но у меня не получается сфокусировать взгляд ни на одном лице. Мне определенно не идет новое лекарство.
Очень сильно хочется спать.
— А это правда, — спрашивает меня девочка подросток, — что Вы совершали самоубийства?
Вижу два голубых блюдца ее глаз, смотрящих на меня в диком восхищении. Позади нее стоят еще три девочки и два юноши, всем на вид — около пятнадцати.
— Довольно неудачные, как видишь, — отвечаю, слегка улыбаясь. Пью воду из стакана, становится чуть легче.
— А расскажите, как это, — они уже сидят вокруг меня, подперев ладонями подбородки, глаза горят, рты от нетерпения и предвкушения запретных знаний приоткрыты.
— Я думал, — говорю, — что принадлежать к субкультуре «Эмо» уже не модно.
— Вы наш кумир, — уверенно заверяет одна из девочек, — когда тетя Света рассказала о новом женихе Али, мы пришли в полный восторг! Совершить подобное может только очень сильный человек, — переглядываются в поисках поддержки, кивают друг другу. Кажется, они говорят искренне.
— Напротив, — отвечаю, — сильные люди остаются на земле, они сражаются. А слабые сдаются, сбегают от проблем. Чтобы покончить с собой много ума не надо.
— Я пыталась несколько раз, — шепчет девочка с волосами, окрашенными в седой цвет. Она одета во все черное, отмечаю кожаный шипованный напульсник на запястье, наверное, представительница субкультуры «Готов». — Но не смогла, — снимает его, чтобы показать мне запястье, где есть тоненькая полоска зажимающего шрама, как от пореза во время готовки обеда. Кажется, она хвастается. Все заглядывают мне в глаза в ожидании похвалы.
Ну что ж. Показываю им свои запястья с грубыми белыми шрамами.
— Вау! — восклицают детки.
— А расскажите как это, умирать, — мечтательно спрашивает девочка с седыми волосами.
— Правда, что вся жизнь проносится перед глазами?
— Не правда, — одергивает юноша, — это все вранье. Просто душа покидает тело. Вы же видели свое тело со стороны?
— А свет в конце туннеля?
— Ну, — смеюсь, — думаю, самоубийцы свет в конце туннеля не увидят. По крайней мере, я не видел.
— А что Вы видели? — пододвигаются ближе.
— Ничего, просто темно, — отвечаю. Дети разочарованно вздыхают.
— Резать вены слишком больно, — говорит голубоглазая девочка, — я бы лучше отравилась. Это очень красивая, быстрая смерть. Ты выглядишь как живая, как будто бы спишь, просто мертвая…
— Вообще-то, — говорю, — не совсем так. Рассчитать смертельную дозировку лекарств — практически невозможно. Думаю, не каждый врач сможет составить себе идеальный яд для быстрой смерти. В любом случае, организм борется до последнего. Когда отрава попадает внутрь, сразу же начинается сильна рвота. Режущая, нестерпимая боль в желудке и рвота. Какая бы поза не была запланирована для смерти, человек оказывается на четвереньках. Если повезет, он успевает добежать до унитаза, мне не повезло. И вот ты плачешь от невыносимой боли, не в силах справиться со спазмами. Тошнит не переставая. Но отрава уже попадает в кровь и разносится по органам. Голова кружится, клетки мозга гибнут, отчего болит затылок и виски. В ушах стреляет. В глазах то темнеет, то светлеет, появляются разноцветные пятна. Контролировать тело практически невозможно. Снова и снова падаешь на пол. Голова такая тяжелая, что шея не справляется, приходится поддерживать руками. Все это время продолжает тошнить. И единственная мысль — не захлебнуться, не упасть и не задохнуться в собственных рвотных массах. А сил уже нет. Падаешь, поднимаешься, снова падаешь, снова поднимаешься…. И тут, вдруг, появляется сумасшедшее, неудержимое желание жить. Думаю, это срабатывают инстинкты. Не получается просто расслабиться и отключиться, ты барахтаешься, скользишь, приводишь себя в чувства, зовешь на помощь. Борешься, цепляешься за этот мир до последнего. А потом, если повезет, или не повезет, тебя находят в омерзительном состоянии и откачивают. Несколько дней жуткие боли в животе, трубки во рту, постоянное промывание желудка, а тебя все тошнит и тошнит…
— Достаточно, Олег, — Аля кладет руки мне на плечи, — я думаю, молодежь уже поняла, что травиться не стоит.
Дети, глаза которых, кажется, сейчас вылезут из орбит, медленно кивают и рассасываются по комнате.
— Перегнул, да? — сжимаю губы, — воспоминания…
— Надеюсь, это несколько отрезвит детей, а то Люда жалуется, что чуть что — я покончу с собой. Ультиматумы сплошные.
Домой добираемся на такси, а утром уезжаем. Константин Петрович собирает нам сумку со свежими помидорами и баночкой тыквенно-персикового варенья. Кажется, знакомство с родителями прошло вполне успешно, по крайней мере, никто ни с кем не поссорился.
— Жаль, что не получилось задержаться у родителей еще на день, — говорит мне Аля, когда мы поднимаемся в лифте на работу, — а по-хорошему, так еще недельку бы отдохнуть в тишине и спокойствии. Обожаю бывать у мамы с папой.
— А ты никогда не думала над тем, чтобы вернуться в свой родной город?
— Что? — Аля смеется, — никогда в жизни. Ты что? Бросить карьеру? Да я лучше умру! — договаривает уже по пути к своему кабинету.
— Нина, доброе утро. Сергей уже в офисе?
— Доброе утро. Насколько мне известно, начальства еще нет.
— Передай ему, как появится, что я жажду с ним встречи. Мне написали москвичи, в пятницу они будут у нас.
— Ура! Поздравляю, Алла Константиновна, — Нина хлопает в ладоши. Наблюдать восхождение на эшафот нет ни сил, ни желания, я молча направляюсь в свой кабинет.
Следующие несколько дней мне казалось, что я снова стал одиноким. Круглые сутки был предоставлен самому себе, и даже ночью не имел возможности привлекать ее внимание. Аля работала. Впереди маячил грандиозный проект, грандиозный шанс, бешеные деньги. Успешные врачи, а я собирался стать именно успешным врачом, зарабатывают не плохо, знаю по своим родителям. Но суммы, которые называла мне Аля, не шли ни в какое сравнение даже с пятилетней заработной платой специалиста в области медицины.
— Если наша компания получит этот заказ, мы взлетим на новый уровень, понимаешь? — взахлеб рассказывала она мне. — Олег, после этого договора в наших жизнях все изменится!