Страница 25 из 55
— Олег, ты бы не мог мне помочь развесить постельное белье на сушилке? — замирает передо мной с тазиком.
— Аля, я… — я бы хотел, чтобы она не подходила ко мне какое-то время. Мне очень стыдно за случившееся, я себя ненавижу за то, что так жалок, что заставляю ее беспокоиться. Я хочу, забыть о своей слабости, я хочу, чтобы ничего этого не было, хочу, чтобы она не трогала меня.
— Мне просто так лень, — капризничает, — пожалуйста. Я ненавижу развешивать белье. Вот не поверишь, я лучше перемою три тонны посуды, вычищу пол в подъезде, но не буду развешивать выстиранное.
Скептически хмурюсь, смотрю на нее:
— Правда? Ты никогда не говорила.
— Ну, я старалась показаться идеальной хозяйкой, — подмигивает, — меня даже трясет от перспективы, что придется это сделать. Пожалуйста, Олееееег!
Смотрит очень жалобно, морщит лоб, поджимает губки.
— Хорошо, — поднимаюсь и подхожу, беру из ее рук тазик с горой белья. Чувствую частые покалывания на коже затекших ног и рук, обычное после обморочное состояние.
— Спасибо, — целует меня и убегает в ванную закладывать новую стирку.
Какая же она глупенькая все-таки у меня. Не может развесить белье на сушилке…это же такая мелочь, — ухмыляюсь я, занимаясь тем, чем попросили.
— Готово! — возвращаю ей пустой тазик. Она прыгает от счастья, глаза горят, обнимает меня за шею:
— Спасибо, большое спасибо! Ты себе не представляешь, как я рада, что ты живешь со мной, и не вздумай меня за это высмеивать, — грозит пальцем и подмигивает.
Пару минут обдумываю услышанное, хожу по залу вокруг дивана, потом захожу в спальню, где она вытирает пыль:
— Аль, — говорю, — а давай я теперь всегда буду развешивать белье?
— Это было бы шикарно. Колоссальное облегчение, — хлопает в ладоши. И я понимаю, что мне безумно нравится быть таким важным и необходимым ей в бытовых делах. Нравится быть полезным. Бесы, обитающие в моей голове, это так приятно, когда тебя хвалят.
— Аль, — снова захожу в спальню через какое-то время, — а что тебе еще не нравится делать по дому? — спрашиваю.
До Алиных родителей можно добраться либо за рулем в течение четырех часов, либо за восемь, если путешествовать поездом.
Мы едем на машине.
Аля в полный голос подпевает Кети Перри, вернее, частенько перекрикивает девушку, у певицы в этом случае нет никаких шансов — у моей Али кнопки переключения громкости, чем она и нагло пользуется.
Я сижу рядом, рассматривая стены леса, примыкающие с двух сторон к трассе. Едем мы быстро, деревья мелькают, сливаясь, если расслабить зрение, в однородный коричнево-зеленый фон, изредка разбавленный указателями и прочими знаками дорожного движения. Над головой безоблачное голубое небо, позади пыльный раскаленный город, впереди — ужин в кругу семьи.
Алины родители — предприниматели, у них сеть мелких продуктовых магазинчиков по всему городу. Как я понял, бизнес прибыльный, но очень пыльный, поэтому Алины отец с матерью старались сделать все, чтобы дать дочери блестящее образование в большом городе, статус офисного работника, если повезет — руководителя. Повезло. Или же, что вероятнее, не повезло.
— Не волнуйся, — говорит Аля мне, — они хорошие.
Я пожимаю плечами, отвечаю:
— Я и не думал.
— И не обижайся на них, если что. Ну, ты понимаешь…
— Аля, я никогда ни на кого не обижаюсь.
— Им очень хочется с тобой познакомиться. Понимаешь, Дима, он… у него никогда не было времени на подобную поездку. Ну, или он просто не хотел.
— Что вероятнее.
— Ты обижаешься?
— Нет, с какой стати?
Всего лишь готовлюсь к очередной выставке.
Рассматривают нас придирчиво, после чего Алин отец, Константин Петрович, говорит, обнимая дочь и протягивая мне руку:
— Ну, наконец-то ты поправилась! Хоть на человека стала похожа.
Я пожимаю его руку и на мгновение прикрываю глаза, понимая, что для кое-кого вечер испорчен. Но, кажется, нет. Аля берет себя в руки, даже улыбается:
— Это меня Олег откармливает, — ощущение, что она хвастается мной.
Константин Петрович и Светлана Афанасьевна не могут не нравиться. Два позитивных, крайне милых человека, умудрившихся сохранить любовь и семейное счастье на протяжении тридцати пяти лет. Мне даже кажется, что они похожи между собой — примерно одного роста, голубоглазые, русоволосые, седину видно только у моего тестя, видимо, теща красит волосы.
Живут родители Али в большом частном доме, позади которого расположен сад и огород. В саду я мимолетно замечаю поспевающие ягоды вишни, а в огороде — высокие кусты картофеля.
Дом оказался просторным и уютным, видно, что совсем недавно здесь делали ремонт. Стены поклеены однотонными обоями, в комнатах расположена со вкусом подобранная светлая мебель, если я не ошибаюсь, цвет называется «дуб». В принципе, мне здесь нравится. Родители Али далеко не бедные люди, это становится заметно, стоит лишь переступить порог их жилища, но без лишнего пафоса. Техника, мебель, — все вещи в доме дорогие, качественные. Аля говорила, что родители купили ей квартиру на двадцатипятилетие, сами же они не хотят переезжать в город, занимаются огородом и садом в свое удовольствие. Ее отец варит очень вкусное тыквенное варенье, без зазрения совести выдавая его за персиковое. Аля сказала, что отличить практически невозможно.
Оглядывая грядки из окна просторной кухни, не могу не отметить педантичность родственников своей девушки. Излишнюю аккуратность. Не заметно ни одного сорняка, ни одной бесполезной травинки. Грядки прямоугольные, идеально ровные. На кустах помидоров висят крупные зеленые плоды.
За обеденным столом разговор заходит о том, как мы с Алей познакомились. Аля в красках описывает мой подвиг у бассейна, я ее не перебиваю, хотя мне и не привычно, когда так много говорят обо мне в моем присутствии. Обычно окружающие из кожи вон лезут, чтобы сделать вид, что я и моя болезнь их не интересует. Родители Али часто переглядываются, поджимают губы, им не нравится, что я ниже их дочери по должности, им не нравится, что я меньше нее зарабатываю, что я живу у нее — вернее, что мне больше негде жить. Им не нравится, что я шизофреник. Но, несмотря на это, они ведут себя абсолютно тактично. За весь день не было произнесено ни одного лишнего вопроса или случайной фразы, которая могла бы меня обидеть. Кажется, они смущаются даже больше меня.
— Душевноутонченный, — в одну из повисших за столом пауз помогаю я подобрать определение моего недуга. Смотрят в нерешительности. — Человек, обладающий особой чувствительностью, — киваю я, продолжая есть. Кстати, ужин оказался безумно вкусным, не помню, когда в последний раз я ел так много.
Я показываю Але знак, что хватит обо мне, после чего она переводит тему в менее опасное русло. Теперь ко мне обращаются редко, и это очень устраивает даже более чем. Я в основном молчу, слушая, как Светлана Афанасьевна с Алей взахлеб обсуждают людей, которых я не знаю, а Константин Петрович изредка вставляет пару слов.
— Я пойду отдыхать, — говорю Але после небольшой прогулки по городу в компании ее родителей.
— Тогда пойдем все вместе домой, — отвечает, — не хочу, чтобы ты разгуливал по незнакомым улицам в одиночестве. Как тебе моя малая родина, кстати? — смеется.
Мы идем в сторону дома, родители чуть отстали, идут позади, разговаривают с какой-то женщиной, кажется, их родственницей.
— Очень уютный, — отвечаю. На самом деле, я плохо запомнил достопримечательности. Вообще особо не смотрел по сторонам, изредка кивая на истории о казусах из детства Али, которые случались то тут, то там. Девушка про каждый метр пути могла рассказать что-то забавное.
Жаль, что я практически ее не слушал. Чувствовал лишь тяжесть в голове, безумно хотелось спать. Я все-таки продолжаю принимать лекарства, от которых мне недавно стало дурно. Ничего лучше, продающееся без рецепта, найти не удалось, а без них я стал совсем плохо спать, что приводит к рассеянности, ошибкам на работе.