Страница 5 из 158
Она немного печально улыбнулась, как мне показалось, сожалея, что ни разу не теряла контроль над своим сердцем.
— Выбор места тоже небольшой, — продолжала тетя, — либо стать гувернанткой, либо компаньонкой у какой-нибудь капризной старухи. Но какая из меня гувернантка? Мой командный рык вызовет столбняк у любого ребенка. А стать компаньонкой — преждевременно свести в могилу свою нанимательницу. Нет уж, увольте, не хочу брать грех на душу. Я выбрала иной способ зарабатывать на жизнь, совершенно неприемлемый для леди. Стала портнихой. Но меня это не смущает. Я люблю шить.
На вокзале нас уже ждали. У старой крытой коляски стоял мужчина, поразивший меня своим видом. Он был небольшого роста, но с самыми чудными усами, которые я когда-либо видела. Усы были густыми и пушистыми у основания и залихватски закручивались на концах в тугие спиральки. Я подозревала, что такому эффекту они обязаны не матушке-природе, а искусному цирюльнику. Пока мужчина грузил вещи в коляску, тетя Гризельда шепнула мне на ухо.
— Бедный Том, вот уже три года участвует в конкурсе «Самый усатый усач» и каждый раз занимает второе место. В этом году он проиграл мистеру Лонгботтому. Тот умудрился отрастить усы в фут длиной в одну и другую сторону!!!
— Ого, как же он спит?!
— Говорят, что сидя в кресле, — рассмеялась тетушка. Я тоже невольно улыбнулась. Все-таки, как рада я была, что сейчас нахожусь рядом с ней, а не в опустевшем доме в Филдморе.
С нами в коляску села попутчица. Это была тощая, как палка, женщина. Даже когда наш экипаж подпрыгивал на кочках, она не шевелилась и сидела ровно и прямо. У нее был длинный нос и узкие губы. Почти бесцветные глаза смотрели цепко, выискивая любую мелочь, за которую можно было бы отчитать и наказать. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять, что она не приемлет любое проявление слабости, как от окружающих, так и от себя.
Тетушка поздоровалась с ней, и представила нас друг другу, сказав, что теперь я буду жить в Сильвер-Белле.
— Добро пожаловать, дитя. Вам будет хорошо в нашей скромной общине.
Это звучало скорее как приказ, чем приветствие.
— Спасибо, миссис Додд, — только и ответила я.
— Надеюсь, ты ответственная? И твоей тете, мисс Уилоуби, не придется краснеть за тебя.
— Я стараюсь, мэм.
— Разве? Нужно стараться так, чтобы быть уверенным во всем! И в уверенности своей отвечать только «да» или «нет». Тебе все понятно?
— Да, мэм!
Под ее суровым изучающим взглядом мне стало не по себе. Как выяснилось из дальнейшего разговора, миссис Дадли Додд ездила в Солсбери по делам комитета, который возглавляла совместно с моей тетушкой. Я заметила, что между ними нет приятельских отношений. Хотя они улыбались друг другу, а тетя фривольно похлопывала ее по руке, отчего лицо миссис Додд кривилось так, будто она пережёвывала лимон.
Их разговор меня мало интересовал. Сказывалась усталость последних тяжелых дней, поэтому под мерное потряхивание коляски я задремала. Впрочем, спала я не долго.
— Роб, просыпайся, — услышала я сквозь дрему голос тетушки. — Ты обязательно должна это увидеть. Я себе не прощу, если ты пропустишь такое зрелище.
Заинтригованная, я посмотрела туда, куда указывала тетя Гризельда, и ахнула.
На заснеженной равнине в лучах зимнего солнца возвышались громадные вековые камни. На фоне выпавшего снега их поверхность отдавала какой-то особой голубизной, отчего гиганты, обдуваемые резким ветром, казались неясным миражом среди снежных барханов равнины. Даже издали они поражали своей нетленной мощью и глубокой древностью, заставляя на миг замиреть в благоговейном трепете перед величием и таинственностью этого места.
— Это Стоунхендж! — торжественно объявила тетя. — Очень древнее место. Говорят, что в давние времена его создали язычники, чтобы здесь поклоняться своим богам и на восходе солнца приносить кровавые жертвы.
В тот момент, при виде возвышающихся из снега могучих плит, мне показалось кощунственным думать об их рукотворном создании. Из коляски я не могла хорошо рассмотреть все, но и увиденное потрясло меня. Я думаю, тетушка поняла это, так как обняла меня и пообещала вернуться сюда, чтобы внимательно изучить руины. Так и сидели мы с ней, обнявшись и провожая взглядом одиноких обдуваемых со всех сторон вековых гигантов, пока они не скрылись из виду.
В Гарден-Роуз мы прибыли уже в сумерках. Деревня была точь-в-точь похожа на Филдмор, хотя гораздо больше. Пока мы проезжали по улицам, я увидела старую церковь, каменный колодец в центре маленькой площади, утиный пруд, сейчас покрытый льдом, и ряды коттеджей из красных кирпичей и серого камня.
— Единственное, что делает это место особым, — рассказывала мне тетушка в дороге, — это обилие дикой розы, отчего деревня и получила свое название — Гарден-Роуз. Цветок розы есть даже в гербе Китчестеров, как символ и неотъемлемая часть здешнего пейзажа.
Весной, вдыхая сладкий розовый аромат, я вспомнила эти слова. И действительно, пышные заросли, переплетаясь, окутывали всю деревню от самых окраин до центральной улицы. Большинство жителей пользовались этим, окружая сады живой изгородью из дикой розы. Воздух с весны до поздней осени был наполнен стойким пряным ароматом, и казалось, что он настолько осязаем, что его можно коснуться рукой и ощутить вязкие, липкие струи.
Для меня же розы стали неотъемлемой частью тех кошмарных событий, которые произошли в этих местах через несколько лет после моего приезда. Сейчас, когда я пишу эти строки, то с ужасом вспоминаю колючие кустарники с ярко-красными цветами, так похожими на кровь, которая беззвучно капала с их лепестков.
Сильвер-Белл был примечательным домом. И не оттого, что стоял почти в стороне от деревни у самой опушки леса. А оттого, что весь был увешан серебряными колокольчиками. На дверях, на полках над каминами, на светильниках, на канделябрах и на креслах — колокольчики были везде. И даже в ночные часы дом не переставал издавать мелодичные трели.
— Колокольчики — лучшее средство развеять хандру! — В который раз заявляла тетушка старушке Финифет, когда у них возникал очередной спор о нужности этих необычных безделушек в доме. — Вспомни сама, доктор Ливингтон посоветовал слушать что-нибудь приятное.
— Я все прекрасно помню, дорогая Гризельда. В тот день, когда я впаду в маразм, вы останетесь без завтрака, и вряд ли вам повезет с обедом и ужином.
— В таком случае уже к вечеру тебе придется вылечиться, — фыркала тетушка, — так как я умру от голода, и тебе придется вспоминать дорогу к гробовщику!
Финифит Моллоу была экономкой тети и ее преданной подругой на протяжении многих лет. Она была еще не старой женщиной, а только вошедшей в зрелый возраст, но к ней все обращались не иначе как «старушка». Она же лукаво называла это — «постепенно привыкать к неизбежному». Фини была угловатой и худой — полная противоположность тетушке. Она всегда ворчала, а будущее ей виделось в темных тонах. Но с тетушкой они превосходно ладили и дополняли друг друга. Основным развлечением для них обеих были длительные споры по всяким пустякам, в которых обе не уступали в своем красноречии и упрямстве.
— И все-таки, мисс Гризельда, по-моему, доктор Ливингтон советовал вам слушать музыкальную шкатулку с очаровательной музыкой, а не этот трезвон, от которого уши становятся, как у индийских слонов, — не уступала Фини.
— Тебе и волынки покажутся очаровательными, лишь бы не было моих колокольчиков!
Разгневанная Финифет удалялась на кухню, чтобы вскоре вновь появится и с новыми силами начать ворчать, придравшись к какой-нибудь мелочи.
Она, как и Мэг, когда-то жила в Оурунсби и работала там старшей горничной. После смерти лорда и леди Оурунсби старый дом, где выросли обе сестры, пришлось продать. А на оставшиеся после уплаты всех закладных деньги тетя Гризельда купила уютный домик, где поселилась вместе с Финифет. Тетушка нисколько не жалела о продаже Оурунсби.
— Я никогда не была там счастлива. Мой отец, виконт Оурунсби, разорил нашу семью, играя в карты и на скачках. Чтобы не попасть в долговую тюрьму, он заложил и продал все, что мы имели: земли и старое поместье Оурунсби, дом в Лондоне и даже фамильные драгоценности моей матери. Мы приехали сюда почти что нищими! Но отец не захотел жить в обычном коттедже, а на последние деньги купил большой дом и в память о былом назвал его «Оурунсби». Смешно! Но мне и Каталине этот дом всегда казался символом нашей бедности.