Крайний срок

Наверху, в спальне Элмера Липпинкотта, проснулась его жена Глория. Сначала она сладко потянулась, потом открыла глаза. Посмотрев направо и не обнаружив рядом мужа, она взглянула на часы на мраморном прикроватном столике. Потом она с улыбкой потянулась к кнопке радом с часами.

Спустя 20 секунд в спальню вошел через боковую дверь высокий зеленоглазый брюнет в спортивной майке и синих джинсах.

Глория Липпинкотт устремила на него выжидательный взгляд.

— Заприте двери, — распорядилась она.

Он запер все двери и замер.

— Обследуйте меня, доктор, — сказала она.

— Для этого я здесь и нахожусь, — ответил доктор Джесс Бирс, широко улыбаясь.

— Изнутри, — уточнила Глория Липпинкотт.

— Конечно, — сказал он. — Для этого я здесь и нахожусь. — Он шагнул к ней, спуская джинсы.

Элмер Липпинкотт застегнул молнию на штанах и опять надел пиджак.

— Вы совсем как молодой, — сказала ему доктор Елена Гладстоун. — Ммммммм....

— А как же! Спасибо здоровому образу жизни, диете и...

— Хорошей дозе любовного раствора из лаборатории «Лайфлайн», — закончила за него рыжая докторша, вставая с дивана и оправляя юбку.

— Я щедро жертвую деньги на благотворительность, — сказал Липпинкотт. — Но ваша лаборатория — первая, отплатившая мне добром за мою щедрость.

— Нам только приятно оказать вам услугу.

На столе у Липпинкотта зазвенел внутренний телефон. Он поспешно схватил трубку.

— Я думаю о тебе, дорогой, — сказала Глория Липпинкотт.

— А я — о тебе. Как самочувствие?

— Превосходно, — ответила жена, борясь со смехом.

— Что тебя развеселило? — поинтересовался Липпинкотт.

— Доктор Бирс. Он меня обследует.

— Все в порядке?

— В полном порядке, — ответила Глория.

— Чудесно, — сказал Липпинкотт. — Делай все, что скажет доктор.

— Можешь не сомневаться, — сказала Глория, — я сделаю все, что он мне скажет.

— Хорошо. Увидимся за обедом.

— Пока, — пропела Глория и повесила трубку.

— Славный парень этот доктор Бирс, — сказал Липпинкотт Елене Гладстоун. — Не отлынивает от работы.

— За это мы ему и платим, — ответила Елена, отвернувшись от старика, чтобы скрыть усмешку, и застегивая блузку.

Начало аллеи, ведущей к обширному имению Липпинкоттов, караулили охранники. У толстых железных ворот в каменной стене в 12 футов высотой дежурила охрана. Охранники бродили вокруг самого дома, за дверью тоже околачивались двое. Один из них позвонил Элмеру Липпинкотту в кабинет, чтобы сообщить о прибытии Римо и Чиуна. Второй повел их по холлу, увешанному оригиналами кисти Пикассо, Миро и Сера, разбавленными гуашевыми миниатюрами Кремонези.

— Какие уродливые картинки! — заметил Чиун.

— Бесценные произведения искусства! — возразил охранник.

Чиун взглядом уведомил Римо о своем мнении об охраннике как о человеке, лишенном вкуса, а то и разума, от которого следует держаться подальше.

— Хорошие картины, — сказал Римо. — Особенно если тебе по душе люди с тремя носами.

— У нас в деревне тоже был художник, — сообщил Чиун. — Вот кто умел рисовать! Волна у него получалась, как настоящая волна, дерево — как дерево. Вот что такое искусство! Но он превзошел себя после того, как я убедил его не терять времени на волны и деревца и заняться делом.

— Сколько твоих портретов он написал? — спросил Римо.

— Девяносто семь, — ответил Чиун. — Но их никто не считал. Хочешь один?

— Нет.

— Возможно, мистеру Липпинкотту захочется их приобрести. Сколько он заплатил вот за эту мазню? — спросил он у охранника.

— Эта картина Пикассо обошлась в четыреста пятьдесят тысяч долларов, — сказал охранник.

— Не понимаю вашего юмора.

— Такой была цена.

— Это правда, Римо?

— Скорее всего.

— За портрет человека с пирамидой вместо головы?

Римо пожал плечами.

— Сколько же мне запросить за мои картины у мистера Липпинкотта, а, Римо? — спросил Чиун и шепотом добавил: — По правде говоря, у меня для всех их не хватает места.

— Долларов сто за все, — предложил Римо.

— С ума сошел! — возмутился Чиун.

— В общем-то ты прав, но ведь ты сам знаешь, как богачи швыряются деньгами, — сказал Римо.

Элмер Липпинкотт как раз провожал доктора Елену Гладстоун к двери кабинета, когда ему позвонил охранник.

— Это двое от правительства по поводу мер безопасности. Я ими займусь. — Он наклонился к уху Елены. — Не забывайте про осторожность.

— Понимаю, — ответила она.

— Вот и хорошо. — Он распахнул дверь.

Елена Гладстоун вышла и встретилась взглядом с Римо. Его глаза были темны, как полуночные пещеры, и у нее перехватило дыхание. Проходя мимо, она задела его, обдав запахом своих духов. Не поворачиваясь, она зашагала прочь.

— Входите, — пригласил Липпинкотт посетителей.

Римо смотрел вслед Елене Гладстоун. Прежде чем скрыться, она бросила на него взгляд, заметила, что он смотрит на нее, смутилась, поспешно отвернулась и пропала за дверью.

Римо вошел в кабинет следом за Чиуном. Запах гиацинта — так пахли духи Елены Гладстоун — остался в его ноздрях.

— Красивая женщина, — сказал он Липпинкотту.

— А пахнет пивоварней, — буркнул Чиун.

— Мой личный врач, — похвастался Липпинкотт, кивком отпустил охранника и закрыл дверь.

— Вам было плохо? — спросил Римо.

— Нет, — ответил Липпинкотт. — Обычный осмотр. Присаживайтесь. Чем обязан?

— Продается девяносто семь картин, — сказал Чиун. — Все они представляют собой портреты одного и того же лица — добрейшего, мягчайшего, благороднейшего...

— Чиун! — одернул его Римо. Он успел развалиться на синем замшевом диване, пропитавшемся запахом духов.

Чиун задержался у окна, глядя на Липпинкотта, грациозно опустившегося в кресло у стола.

— Вам известно, кто мы такие? — спросил Римо.

— Мне известно, что вас направили сюда высокопоставленные люди, чтобы позаботиться о нашей безопасности. Вот и все мои сведения. Меня просили оказать вам содействие, хотя мы столько лет вполне успешно защищаемся сами.

— А как насчет вашего сына, проявившего пристрастие к выпрыгиванию с шестого этажа? Он тоже успешно защищался?

— Лэм был болен. Он не выдержал напряжения.

— Кое-кто в Вашингтоне полагает, что ему оказали в этом помощь.

— Совершенно неправдоподобно, — сказал Липпинкотт.

— Довольно о мелочах, — вмешался Чиун. — Вернемся к картинам.

— Прошу тебя, Чиун! — сказал Римо. — Не сейчас.

Чиун сложил руки на груди, спрятав их в широких рукавах своего синего кимоно, и безразлично воздел глаза к потолку.

— Кому теперь поручена японская сделка? — спросил Римо.

— Моему сыну Рендлу. Сделка вот-вот будет заключена.

— В таком случае за ним надо приглядывать, — сказал Римо. — Где он сейчас?

— Он живет в Нью-Йорке, — сказал Липпинкотт и назвал адрес. — Я передам ему, что вы его посетите.

— Будьте так любезны, — попросил Римо и встал. — Ты готов, папочка?

— Мне так и нельзя разговаривать о бесценных произведениях искусства, вот уже десять-одиннадцать лет хранящихся в моей семье? — спросил Чиун.

— Что это за произведения? — осведомился Липпинкотт.

— Портреты самого благородного, самого мягкого, самого...

— Они вас не заинтересуют, — сказал Римо Липпинкотту.

Он кивком пригласил Чиуна следовать за ним и направился к двери, но на полпути остановился и оглянулся на Липпинкотта.

— Ваш сын, Лэм... — проговорил он.

— Что такое?

— У него были домашние животные?

— Животные? — Липпинкотт застыл. — Не припомню. А что?

— Он никак не соприкасался с животными?

— Насколько я знаю, нет, — ответил Липпинкотт, пожимая плечами. — А в чем, собственно, дело?

— Не знаю, — ответил Римо. — Возможно, к его гибели имеют отношение животные.

— Может быть, вы усматриваете в этом какой-то смысл, но я — нет, — сказал Липпинкотт.

— Я тоже, — согласился Римо. — Еще увидимся.