Страница 3 из 279
Так вот, однажды пришел ко мне с заказом молодой мужчина. Рубашка праздничная ему была нужна, и заказчик особо просил, чтоб она готова была поскорей. Парень как парень, внешне ничего особенного. Таких ребят сотни: среднего роста, русые волосы, глаза зеленоватые. Улыбка, правда, была на редкость располагающей. Сказал, что его зовут Вольгастр. Имя, кстати, очень необычное для наших мест — так дворян знатных называют, у жителей окрестных поселков имена куда проще.
Вышивать готовую одежду я не люблю: в целом рисунка не видно, да и не так удобно работать на пяльцах. Предпочитаю, чтоб мне ткань приносили. Я ее раскрою, чтоб на заказчике сидела хорошо, рисунком покрою, если где сочту нужным — кружево пущу, а уж сшить — это для меня и вовсе не является сложной задачей. Даже мерки с заказчика не снимаю: когда столько лет работаешь с шитьем, то достаточно просто посмотреть на человека — и можно смело кроить. Мне вообще больше нравится готовую одежду на заказ делать — творю, что душе угодно, но и людям по сердцу приходится.
Так вот, и стал этот парень заходить к нам каждый день, будто бы выполнением заказа интересоваться. Ну, я тянуть не стала: изготовила — и до свидания! Так он каждый день заглядывать начал — то за одним, то за другим, все какую-то причину находил. Вначале раздражал меня: ходит и ходит, только от дела отвлекает! А потом за собой замечать стала, что жду, когда заглянет. Всегда веселый, внимательный, добрый. Я мужским вниманием избалована не была (все, кто пытался за мной ухаживать, как-то очень быстро исчезали, узнав про больную матушку и малую сестрицу). Да и не до женихов мне было — все время семье посвящала. Но ведь каждой — что бы она ни говорила — каждой девушке в глубине души хочется, чтоб ее любили. Да и сердце не камень… Сама не заметила, как стал он для меня отдушиной в жизни, светом в окне. Это был первый человек, который ничего не просил у меня, а давал сам: тепло, заботу, любовь. Он даже матушке сумел понравиться. Сестрица, правда, Вольгастра недолюбливала… Да только я надеялась, что постепенно, со временем, сестрица сменит гнев на милость. Семья его у нас в поселке жила, торговлей занимались, и Вольгастру приходилось часто уезжать по делам. Ждала я его из каждой поездки как никого и никогда не ждала. Знаю, что и сама нравилась ему, да ни как-нибудь, а по-настоящему.
Через несколько месяцев после знакомства он привел меня к себе в дом на какой-то семейный праздник и в присутствии всех родных сказал, что нашел себе невесту. Просил принять меня и полюбить. И его отец, и замужние сестры, и дедушка старый, вся остальная родня Вольгастра, собравшаяся в тот день в их доме — все они хорошо меня приняли. Больше того: искренне радовались, и, как мне показалось, были очень довольны, не знали, куда меня посадить, чем угостить, но вот его мать…
Она всем в семье заправляла, в торговых делах полностью счета вела, а уж голос… Ей бы роту стражи в подчинение — дисциплина там была бы всем на зависть! Так вот, увидев меня, она при всех первым делом зашумела на сына: "Ты кого в дом привел?! Годил, годил, да и отхватил неизвестно чего! Старую девку себе приглядел! Что, хуже не мог найти!? Смерти моей хочешь? Да в ее возрасте уже своих детей сватать надо! Такую ли тебе невесту надо!? За тебя, сокола моего, любая пойдет! Захочешь — и высокородную себе сосватаешь, да с королевским приданым! Этакий-то молодец, всем на загляденье — да чтоб этой никому не нужной девке достался?! Не бывать такому! Никогда не бывать! Ведь у Лийки этой, без меры в девках засидевшейся, камнями на шее семья висит, и эта старая дура, которую ты невестой хочешь назвать, отказываться от них не собирается! Кому этакое счастье надобно?! Довесок к ее приданому — две бабы ненужные! Да они ж с нее обе век не свалятся: что мамаша парализованная, что сестра-бездельница! Нечего сказать, порадовал сынок мать на старости лет! Глаза б мои ее не видели! От меня согласия на свадьбу не дождетесь!". Отвернулась, да так и просидела ко мне спиной все то время, пока я у них была. Вольгастр при всех мне на шею жемчужное ожерелье надел. По нашим законам, белое ожерелье невестам дарят при помолвке, и другого украшения на шее до свадьбы она носить не должна. Когда уходила от них, мать его мне в спину словами запустила, как камнем: "У-у, товар залежалый!".
Так с тех пор и пошло: где бы мы с ней не встречались, с кем бы она ни говорила — кроме как "залежалый товар" ни в глаза, ни за глаза не называла. А уж как она напускалась на меня, если встречались где на улице, а Вольгастра рядом не было! И такая-то я, и этакая, захомутала ее сына, зубами в него вцепилась, жизнь ему ломаю, а он может найти себе невесту куда лучше, куда красивей, куда моложе!.. Шумела на весь поселок, жаловалась на меня каждому встречному. Такого, бывает, наслушаешься, или такое добрые люди с ее слов передают, что потом несколько дней кошки на душе скребут.
Особо тяжело мне приходилось по праздникам, в храме, когда после службы было положено просить об исполнении заветного желания Пресветлые Небеса. В это время, по обычаю, все молятся, и просят не оставить как их, так и всех близких и родных своей милостью. Обращаются к Пресветлым Небесам не вслух, а про себя; ведь в этом деле главное, чтоб просьба была искренней и шла от сердца. Но каждый раз в храме, при стечении окрестных жителей, раздавался громкий голос матери Вольгастра. И всегда она твердила, что мечтает лишь об одном: пусть ее сын найдет, наконец, себе в жены молоденькую красивую девушку, достойную его, осчастливит мать внуками, а надоедливая Лийка, товар залежалый, пусть навсегда уберется из поселка и никогда в нем больше не показывается. И новая девушка Вольгастра пусть ничем не будет похожа на этот залежалый товар, который сдуру и по недоразумению приглядел ее сын! Не нужна, мол, такая старая невестка, как проклятущая Лийка! Я, конечно, обижалась, но старалась вида не показывать. Да и в глубине души чувствовала себя виноватой: в чем-то она была права, все же не шестнадцать мне. Старалась ни в чем не перечить, во всем угождать, хотя, как мне кажется, мое безропотное молчание злило ее еще больше.
Вольгастр меня успокаивал, просил не расстраиваться. У матери, мол, характер такой, всегда у нее так: вначале шумит, но потом смягчается. Да и он был постарше меня, уже тридцать исполнилось, а бобылем ходил до сих пор. Для наших мест, где ребята женятся лет в семнадцать-двадцать, тридцатилетний холостяк — это необычно. На мои вопросы о причине он отвечал полушутя — искал, мол, до этого времени свою единственную.
Мать его, правда, при встречах не раз намекала, что, дескать, такие красавицы встречаются и в тех местах, куда сын ездит по торговым делам, что мне до них ой как далеко! Да и сын ее не промах — зря, что ли, ему в тех местах от девок прохода нет!.. Когда я такое впервые услышала аж сердце замерло. Но Вольгастр со мной поговорил, как показалось, очень откровенно: верно, были у него раньше девушки, не святой он. Да только после нашей встречи понял, что не нужен ему никто, кроме меня. Просил ему верить и выкинуть из головы все глупые мысли. Мало ли что его мать говорит!.. Я, конечно, переживала, но решила так: какие могут быть обиды за его прошлую жизнь, если в то время мы были незнакомы? И если уж на то пошло, то нет ничего необычного в том, что молодой мужчина ухаживает за девушками — гораздо удивительнее было бы как раз то, если б он на них внимания не обращал. Дело прошлое, зачем его ворошить? Но вот если сейчас что-то произойдет — вот тогда уже я судить буду.
Года полтора Вольгастр мать уговаривал, но в конце концов и у него терпение лопнуло: прошлым летом он объявил всем в храме, что еще через год свадьба у нас будет в любом случае, и ему уже не важно, согласится его мать или нет. Даже дату назначил — ближе к зиме. И то верно: сколько еще тянуть можно? Меня очень просил быть с матерью поласковей. Я не возражала, хотя нет-нет, да и проскользнет где-то в глубине души дерзкая мысль: "Куда уж ласковей!? За все эти годы слова поперек ей не сказала, на бесконечные попреки отмалчивалась, старалась всю ее брань к шутке сводить. Любую просьбу хоть Вольгастра, хоть кого из его семьи, старалась выполнить безотлагательно. И обшивала то я всю их семью, и без подарков никто из его многочисленной родни не оставался каждый праздник, да и деньги от меня на их торговлю шли немалые (особенно в последнее время: что-то не ладилось в делах; а зачем считаться, ведь мы же одна семья, правда?), а так по-прежнему и оставалась для матери жениха "залежалым товаром". Хорошо, что хоть кипятком с крыльца не шпарила, как пообещала мне однажды под горячую руку.