Страница 52 из 54
– Не знаю.
Маргулис должен ответить. Должен ответить за всё.
– Вы не сможете призвать его к ответу, – возразил Ник, и Лия поняла, что говорит мысли вслух, – будьте умнее и не поддавайтесь эмоциям.
– А что будет с вами?
Ник помолчал и пожал плечами:
– Я всё же смог вернуться в город. Маргулис не знал, что я сделал запись. В тот день меня насторожили его приготовления, и я довольно трусливо решил, что если это будет что-то противозаконное, то смогу доказать свою невиновность. Я сделал еще копии – на всякий случай, если кто-то захочет добраться до меня. Затем пришел в офис, сказал, что всё сделал. Потом нашел человека, который делает документы. Сегодня я уезжаю, как можно дальше отсюда.
Они оба понимали, что это было единственно верное решение.
– Я хотел, чтобы вы увидели эту запись. Дальше Вы сами знаете, как Вам поступить.
Значит, ощущение несправедливости в смерти Милы было не просто паранойей. Глядя на выражение лица Лии, Ник предостерегающе нахмурился:
– Забудьте. Я не знаю, что вы сейчас обдумываете, но забудьте. Пытаться законно потребовать справедливости вы не сможете, незаконно – тоже. Забудьте о мертвых. Подумайте лучше о живых.
Лия выдохнула. Он был снова прав.
– Когда увидите его, скажите, что мне жаль.
Она согласно кивнула. Да, конечно же, если она увидит Дорнота ещё.
Ник оставил деньги, расплачиваясь за выпивку, и вышел в служебное помещение. Кажется, он знал, что делает. Лия положила голову на согнутую руку и посмотрела на отблики света на стекле. Она тоже знала, что должна сделать и надеялась, что ей будет дан шанс всё исправить.
Глубоко за полночь она пришла домой, стараясь не шуметь и не будить никого. Села на полу в коридоре, унимая дрожь в ногах, которая не прекращалась, не давая сделать и шагу. Поплотнее закуталась в куртку, словно та могла согреть от холода, шедшего откуда-то глубоко изнутри, и закрыла глаза. Лия знала, что сделает, но каждый раз, стоило ей зажмуриться, она снова и снова уходила из кабинета Яна, отказываясь выслушать его. Что же, теперь обвинять себя в том, что она изначально была неправа – пустая трата времени, которого у неё может и не быть.
* * *
Холодный туман осеннего утра еще висел над землей, когда Лия оказалась у дверей дома Дорнота. Половину пути она проделала пешком, от шоссе ей пришлось идти сюда через лесок, в котором проходила дорога к поместью. Какой-то ранний пожилой дальнобойщик согласился подвезти её из города до нужного поворота. Она ехала в большой тяжелой машине и смотрела на клочья тумана, лениво ползущие над полями, пролетающими за окном. В таком же тумане Лия брела по дороге, запрещая себе думать и стараться предугадать то, что её ожидает. И сейчас, позади неё клубились его тени, а перед ней была массивная дверь, за которой таилась неизвестность.
Она подняла руку, намереваясь позвонить, и ей стало страшно. Страшно услышать, что она больше не имеет права даже спрашивать о нём. Еще страшней стало от мыслей, что возможно тут о нём никто не знает ничего больше. И холодящей змеей по позвоночнику проползла невысказанная мысль, что его может и не быть в живых.
Стараясь успокоиться, Лия позвонила. Минуты медленно проходили, заставляя её надежды превращаться в такой же серый туман, что и вокруг. Это ожидание выпивало из неё всю жизнь, истоньшая её до тени. Лия оперлась на косяк, думая, что это – не более чем расплата за все её необдуманные шаги и самоуверенность. Расплата, настигшая в самый неподходящий момент и отбиравшая для поддержания равновесия самое ценное. Чтоже, если понадобится ночевать здесь, она будет сидеть тут, на ступеньках и ждать.
На секунду Лия представила – так ли ждал её Дорнот? Было ли ему ещё хуже, когда в том, что он делал, не оставалось для него смысла и надежды? Она снова видела то, что показывала камера Ника – его, сидящим в комнате, где она жила те месяцы. Он не появлялся больше на её пути, просто ожидая – какое решение она примет сама. Когда его увозили, не думал ли он, что она решила вычеркнуть его навсегда из жизни, и поэтому безразлично позволил убивать себя?
Прерывая её размышления, дверь отворилась. На пороге стояла миссис Норис. Лии было страшно посмотреть ей в глаза, она боялась, что там она увидит немой укор в том, что она виновата во всем, и перед ней просто снова закроют дверь, попросив не появляться больше. Но, набравшись храбрости, она подняла глаза. Пожилая женщина выглядела озабоченно, устало, словно провела не одну ночь без сна. Но её лицо было озарено той же приветливой улыбкой, и осуждение или обвинение отсутствовали в направленном на Лию взгляде.
– Проходите, дорогая, – миссис Норис отступила, приглашая её войти. Лия не верила своим ушам. Старый дом оставался прежним – тихим и спокойным, ничто не изменилось с того дня, как она покинула его, – Вы наверно устали с дороги и голодны.
Казалось, она и не уходила отсюда, только на минуту вышла из дома, чтобы затем вернуться, и миссис Норис торопится предложить ей перекусить.
– Я хотела бы, – Лия набрала полные легкие воздуха, как перед прыжком в воду, – я хотела бы спросить.
Миссис Норис остановилась. Глядя ей в спину, Лия закончила свой вопрос, – я хотела спросить – где сейчас он?
Словно её ни о чем и не спрашивали, миссис Норис обернулась и, все так же улыбаясь, предложила:
– Дорогая, Вам стоит сперва выпить горячего чаю и отдохнуть.
Несмотря на отменный вкус горячих булочек, только что вынутых из духовки, Лии было сложно проглотить хотя бы крошку, а горячий чай застревал в горле. Не в силах изображать, что она может съесть еще кусочек, Лия отставила чашку и снова спросила:
– Миссис Норис, скажите, где он сейчас?
Казалось, что пожилая женщина старалась оттянуть момент, когда Лия снова её спросит об этом. Поэтому, она бросила на неё быстрый взгляд, и поставила на стол блюдо, которое вытирала полотенцем, словно боясь, что её руки дрогнут.
– Всё это время он ждал, что Вы вернетесь, – она складывала полотенце, не глядя на неё и стараясь говорить спокойно и с достоинством, – Я не виню Вас, моя дорогая. Есть вещи, которые сложно забыть и простить.
Лия съежилась, желая провалиться сквозь землю. Каким из долгих вечеров миссис Норис слушала рассказ Дорнота, лежавшего в больничной палате, о том, что на самом деле было между ним и гостившей у него девушкой? Какие мысли и чувства испытывала она, относившаяся к нему, как к сыну, к той, о которой он не говорил, но которую продолжал ждать, словно она уехала только на пару дней? Об этом знала только она сама, и её уставшее лицо, говорившее о том, что перенесла она, волнуясь за Дорнота.
– Но если Вы приехали, чтобы окончательно сломать его, я никогда не смогу Вас простить, – голос миссис Норис дрогнул. Видеть блеск слез в глазах пожилой женщины, это было свыше её сил. Лия сжала пальцы в кулаки, стараясь сохранять присутствие духа. Поймав метнувшийся к дверям и прятавшейся за ними лестнице взгляд миссис Норис, Лия выскочила из комнаты, наплевав на все правила приличия. Он был здесь, и он знал, что она приехала. Возможно, он видел её, идущую к дому, и задавал вопрос – зачем она вернулась? Лия поднялась наверх, собираясь обойти весь дом, если понадобится.
Дорнот стоял в её старой комнате, спиной к двери и опираясь на раму окна. Лия остановилась, не зная, что сказать. Предательский язык словно распух и не мог пошевелиться.
– Зачем ты приехала?
Она не слышала его голос сотню лет и не могла представить – как могла так долго протянуть без его звучания. Он повторил снова:
– Зачем ты приехала?
– Я должна была увидеть тебя, – Лия дотронулась до горла, проверяя – издают ли хоть какие-то звуки её связки. Он повернулся к ней, и она едва удержалась от желания зажать себе рот. Прежде грубо высеченное, но правильное лицо рассекали разнообразные шрамы, тянущиеся ото лба до челюсти. Некоторые стягивали кожу так, что придавали одной половине лица выражение застывшей насмешливой полуулыбки, которой так часто улыбался Дорнот раньше. Один глаз смотрел на неё, пристально и настойчиво, второй же был полуприкрыт шрамом, проходившим по брови и прикрывавшим глаз уродливой складкой века. Руки, сложенные на груди так же не остались нетронутыми, на одной не хватало пальцев. На второй кости неудачно срослись, образуя на запястье бугры, и не позволяя, очевидно, полноценно работать кистью. Это означало, что Ян не сможет больше заниматься своей любимой работой.