Страница 51 из 59
«Истинная медицина есть сердце истинной философии». «Никто не может быть истинным медиком, не сделавшись прежде истинным философом. Ибо из истинной только философии почерпается познание макрокосма, без основательного познания коего нельзя быть и врачом». «Мудрые всегда придерживаются центра, простой истины, а софисты бродят по окружности и тем самым более удаляются от цели; мудрые из центра познают пространство периферии, а невежды, роясь в одной внешности, которую рассматривают в очки и микроскопы, никогда не обретают основания истины, ибо о внутреннем духовном основании и знать не хотят»[273].
Руководители новиковского кружка старались давать медицинское образование своим последователям. С этой целью были посланы за границу Багрянский, Невзоров, Колокольников.
Кутузов направился к истинной медицине не обходным путем кропотливого изучения медицинской науки, а прямым — через алхимию. Трубецкой в письмах своих в Берлин к Кутузову постоянно требовал от него медицинских ответов.
Так, 18 июля 1790 года, жалуясь на болезнь жены, Трубецкой писал Кутузову: «Пожалуйста, мой друг, все это расскажи Тедену, и что он скажет и придумает к ее облегчению, то отпиши ко мне обстоятельно».
Кутузов отвечал 1 ноября 1790 года: «По письму вашему справлялся я касательно ON: мне сказали, что она, может быть, употребляема с пользою в эпилепсиях и параличе в том же количестве, как я прежде писал вам. При сем случае узнал я то, чего прежде не знал, что спешу сообщить вам. Сия соль не терпит ничего металлического, прикосновение оных отнимает или по малой мире ослабляет ее силы и действование, и для того надлежит брать оную деревянною лопаточкою, а и того лучше, костяным ножичком, то есть чтобы и самое лезвие оного было костяное, одним словом, таким ножичком, каким щеголи очищают пудру».
В феврале 1791 года Трубецкой обращался к Кутузову с новым вопросом. «Спроси, мой друг, у твоих докторов, не может ли в чахотках помогать ON, а я не смею оной употребить в этой болезни, и пожалуйста, на первой почте, дай мне на оное ответ».
Новиков, на основании своих алхимических знаний, считал себя весьма опытным в искусстве лечения.
«Сердечно сожалею, любезнейший и почтеннейший друг мой, Николай Михайлович, о худом вашем здоровье, — писал он Карамзину (в 1816 году), — что не сказали Вы мне о болезни вашей: может быть, я несколько и помог бы вам, ибо, по благости Господней, имею в медицине, хотя небольшое, однако изрядное основание».
Тогда же, услышав «о случившемся несчастном приключении» с супругой Н. П. Сафонова, Новиков послал ему «скляночку солнечной тинктуры». «Сие лекарство, — пояснял Новиков, — в родах и после родов весьма удивительно помогает»[274].
В своем Авдотьине-Тихвинском Новиков постоянно занимался лечением окрестных помещиков и крестьян. Помощником ему был один из его крепостных, которого он сам подготовил к обязанностям лекаря.
В связи с своими медицинскими вкусами московский розенкрейцерский кружок в Компанейском (Гендриковском) доме наряду со школой и типографией завел аптеку. Учреждение аптеки — даже для столичной Москвы — было явной и насущной необходимостью. О «плутнях и бездельничествах» в доновиковских аптеках Москвы подробно рассказывает Болотов[275].
Московская розенкрейцерская аптека «учредилась вызванным на коште общества из-за границы фармацевтом Френкелем, у которого Биндгейм, Кубе, Линрод, Берз, Эйнбродт были провизорами. По запрещении общества они учредили от себя особенные аптеки, которые сделались родоначальницами всех лучших в Москве ныне (1839) существующих аптек, и можно сказать, что столица обязана и в этом отношении Новикову, а аптекари ему же своим благосостоянием, с которым могли дать хорошее образование детям своим, занимающим ныне (1839) ученые степени, как-то профессор Эйнбродт. Сверх того были куплены обществом за границею секреты драгоценных лекарств, другие же по связям присылались приготовленные безденежно; о последних упоминает Семен Иванович (Гамалея) в письмах своих, из числа же первых были: составление эфирного эликсира, известного своим спасительным действием в гнилых горячках и полезным во многих других болезнях»[276].
Устройство правильно налаженной аптеки уже само по себе было делом большого филантропического значения; но, кроме того, аптека Френкеля специально обслуживала неимущие слои населения. «Главным правилом» аптеки «была поставлена раздача лекарств бедным безденежно»[277].
2. Масонская политика
Невозможно документально обосновать изложение политики масонских организаций в России XVIII века. По самому существу дела, здесь гораздо больше косвенных намеков, чем прямых указаний.
В царствование Екатерины можно видеть два общественных течения, тесно связанных через своих руководителей с масонскими организациями.
В шестидесятых годах XVIII века это попытка либерально-дворянской политики, завязывающейся вокруг Манифеста о вольности дворянской и Законодательной комиссии 1767 года.
С середины семидесятых годов все более ясно и определенно обозначается дворянская же консервативная реакция против беспорядочного и расшатывающего народное хозяйство екатерининского управления.
В обоих этих течениях — и в раннем екатерининском либерализме, и в позднейшей консервативной оппозиции — несомненно участие масонов; в первом — преимущественно тех лиц, которые затем вошли в Елагины английские ложи, а во второй — деятелей шведской системы и розенкрейцерства.
В конце 1750-х годов, как мы видели, во главе масонской организации стоял P. JI. Воронцов. Именно в эти годы он начал играть первенствующую роль и в дворянских кругах. В 1760 году он сделан был членом (елизаветинской) Законодательной комиссии по составлению нового Уложения. В комиссии Воронцов занял сразу первенствующее положение; комиссия собиралась «в доме его сиятельства графа Романа Ларионовича».
После назначения Воронцова комиссия вызвала к себе в помощь депутатов от разных сословий. Вероятно, это был не случайный, а вполне обдуманный шаг. Отзвук его находим в московскому журнале такого же масонского кружка, каким в Петербурге был кружок Воронцова, — в «Полезном увеселении» Хераскова. В этом журнале в 1762 году было напечатано (а в рукописном виде, конечно, обращалось и раньше среди читающего общества) «Устроение жизни человеческой». Там, в главе «О государе и подданных», русский масон мог прочесть, что истинный государь «собирает мудрых людей своего государства: советует он с ними и слушает их мнения, позволяя всякому свободно говорить».
В 1760 году (тогда же, когда кружок получил в лице своего «гранметра» Воронцова некоторый доступ к власти) возвращенный из Швеции дипломат без места, без влияния и не удел Н. И. Панин, неожиданно назначен был на ответственный и серьезный пост — воспитателя при цесаревиче Павле Петровиче.
Панин был масон; вряд ли — при очень тесном круге тогдашнего масонства — он был далек, именно по ордену, от гр. Воронцова.
Русское масонство было прочно связано впоследствии с именем Павла Петровича; можно думать, что так было с самого начала, и именно здесь кроется причина назначения Панина в 1760 году.
А. П. Сумароков — литературная сила раннего русского масонства — отметил назначение Панина в особой речи, поднесенной юному великому князю в день его рождения, 20 сентября 1761 года. «Не погибнут, Государь, не погибнут наставника твоего труды, — обещал Сумароков, — и что он сеет, то Россия несомненно жати будет».
В царствование Петра III, пользуясь подходящим моментом, гр. P. JI. Воронцов ускоренно подготовил и провел в жизнь Манифест о вольности дворянской, подписанный Петром III 18 февраля 1762 года.
273
«Amor ргохіmі».
274
Лекарство, кажется, опоздало; во всяком случае, Н. П. Сафонов потерял жену.
275
Данные о числе аптек и больниц см. у А. Никитина. «Краткий обзор состояния медицины в России в царствование имп. Екатерины II». СПб. 1855. Ср. еще: Н. Варадинов. Аптекарский устав. СПб., 1880; Д. Леонтьев. Краткий исторический очерк аптечного дела в России. СПб., 1910.
276
«Материалы для жизнеописания пяти благочестивых людей в России (1839–1841). Рукопись Д. И. Попова.
277
Там же.