Ленинградская зима

Грушко молча ходил по лестничной площадке.

— Как его фамилия? — спросил Марков.

— Гладышев. Дмитрий Гладышев.

— А-а-а-а, белобрысенький такой, в партию его недавно принимали?

— Да, да. Кажется, светает — полное внимание…

Кумлев показался на другом конце 9-й линии в восемь сорок две. И тотчас навстречу ему пошел майор Грушко.

Они встретились как раз против ворот, около дома радиста. В это же мгновение из ворот вышли Потапов и Самарин.

Операция завершилась…

Глава тридцать вторая

Фронт вокруг Ленинграда был неподвижен, но круглосуточный бой за город продолжался. Пружина обороны города была сжата до предела. В одном месте — около завода пишущих машин — фронтом стала ленинградская улица. Осенью, когда сюда прорвались вражеские войска, в главной гитлеровской газете «Фелькишер беобахтер» был напечатан снимок этого места с подписью: «Наши героические солдаты взяли Ленинград за горло».

Они собрались задушить Ленинград, но город перехватил разбойничьи руки и стиснул их с железной, беспощадной силой. В середине января 1942 года фронт под Ленинградом посетил заместитель начальника отдела «Абвер-2» германской военной разведки и контрразведки полковник Эрвин Штольце. Результатом его поездки была служебная записка на имя начальника «Абвер-3» генерал-лейтенанта Бентивиньи. Среди причин «воцарившегося в войсках под Ленинградом духа апатии к высоким идеалам войны на Востоке» полковник указал и на такую: «Давняя близость города к солдатам передовых линий психологически стала вредной. Ошибкой прежнего командования была его санкция создавать военные кладбища в непосредственной близости от фронта. Сидеть в снегу, в холоде, имея за спиной доступное кладбище, а впереди недоступного противника в благоустроенных городских помещениях — фактор не вдохновляющий…»

В итоговом разделе записки полковник Э.Штольце предлагал решительно усилить «беспокоящие противника и обнадеживающие немецкого солдата» диверсии в ближнем и среднем тылу русских и в самом городе. «Абвер-2» занимался диверсиями, так что полковник предлагал меры только по своей специальности.

Работники особых отделов Ленинградского фронта вскоре почувствовали этот натиск. Почти каждую ночь то на одном, то на другом участке фронта возникали перестрелки: немцы вели отвлекающий артиллерийский и минометный обстрел наших позиций, и в это время где-нибудь поблизости через фронт шли их диверсанты. Этот тактический прием применялся неизменно, с чисто немецкой верой в святость любой инструкции. Диверсантов ловили, особисты производили первые допросы и отправляли диверсантов в город. Прибавилось работы и в доме на Литейном…

В аппарате НКВД не хватало опытных работников, и Потапова вернули в управление. Ему поручили допрос Кумлева, и, хотя за весь день резидент не ответил ни на один вопрос, Потапову была приятна даже одна лишь возможность говорить с врагом так, как с ним должен говорить чекист Николай Потапов. Ему доставляло удовольствие просто идти по сумрачному коридору служебного здания, разговаривать с товарищами о самых обыденных вещах, просто находиться среди них в казарменном помещении, где каждую минуту дребезжал телефон и кого-то вызывали «наверх».

Во втором часу ночи он спустился в общежитие и застал там полный разгром. Прогоревшая труба «буржуйки» обрушилась на постели, комнату заполнял едкий дым, все вскочили и, как привидения, суетились в дымной мгле, пытаясь поставить на место трубу.

Печку залили водой. Открыли дверь в коридор и дальше во двор — дым лениво потянулся на морозную улицу. Когда Потапов добрался наконец до своей койки и разделся, его позвали к телефону.

— Не лег еще? — спросил Грушко.

— Не успел — печку чинили, труба упала…

— Давай ко мне.

Он быстро оделся и, шагая через ступеньку и, казалось, не чувствуя усталости, стал подниматься наверх. Но на втором этаже пришлось остановиться, стало трудно дышать. «Пожалуй, не стоит спешить», — сказал он себе и пошел медленно.

— Есть новость, — встретил его Грушко. — Твой Кузьма Кузьмич мотал-мотал ребят Прокопенко, и знаешь, куда он их привел? На квартиру Палчинского. Первый раз он пошел туда под вечер, и ребята его упустили, до ворот довели, а там он как в воду канул. Но скоро вышел. На другой день он опять туда, а там — наши. Палчинский начисто отрицает свое знакомство с ним. Нужна очная, давай помоги. Их сейчас привезут…

Привели Палчинского. Он сидел посередине комнаты, глядя на Грушко воспаленными глазами, — радист не спал вторую ночь, все думал и решал, что нужно говорить на допросах. То, что он был радистом вражеского резидента, он признал, и это ему зачтется. Но разве этого мало, чтобы быть расстрелянным?

Он уже успел сказать неправду, показав, что был завербован Кумлевым незадолго до войны, и пребывал в состоянии непрерывного страха. Теперь он думал только о том, что Кумлев может в ответ рассказать о его настоящей роли в кронштадтском восстании и разоблачить как давнего немецкого агента. Тогда уж верная смерть.

Палчинский сидит прямо, не сводя глаз с Грушко, он в смятении и еще не знает, что говорить. Он чувствует, что в комнате есть кто-то еще, но боится оглянуться, чтобы посмотреть.

— Кто такой Кузьма Кузьмич Надеин? — спросил Грушко.

— Я уже говорил… Не знаю… абсолютно не знаю… — ответил Палчинский, отрицательно мотая головой.

— И вы его не видели?

— Мало ли кого видишь…

— Ну ладно. Поможем вам…

Грушко распорядился привести Надеина. Потапов подвинулся на диване ближе к шкафу — со света.

Надеина посадили против Палчинского.

— Вы знаете этого человека? — спросил Грушко.

— Да, это гражданин Палчинский.

— Вы его сегодня видите впервые?

— Нет. Вижу его второй раз.

— А он утверждает, что не знает вас. Палчинский, вы знаете этого человека?

— Не знаю… не знаю…

Грушко все-таки поспешил с очной ставкой и не продумал ее как следует.

Надеин, считая, что его выдал Палчинский, собирался рассказать следователю все, что он знал о радисте. И вдруг он видит, что Палчинский в его аресте явно не виноват и даже не выдал, зачем он к нему приходил.

— Следовало бы уточнить, — сказал Надеин. — Кроме фамилии, я об этом человеке ничего не знаю.

— Зачем же вы дважды к нему приходили?

— Я не хотел бы отвечать на этот вопрос, но, поскольку наши встречи окончились безрезультатно; я скажу: мне сказали, что у гражданина Палчинского можно приобрести сало.

— Вы говорите неправду, — сказал Потапов.

Надеин повернул голову, узнал Потапова и внимательно посмотрел на него.

— Я именно так и думал, — сказал он негромко без удивления.

— Палчинский был у вас тем самым вторым каналом связи с немцами, о котором говорили в вашей группе. Вы не поверили мне и немедленно решили использовать второй канал. Палчинский, зачем он к вам приходил?

Радист несколько мгновений судорожно думал, поворачивая голову то к одному, то к другому из присутствующих, и сказал, обращаясь к Грушко:

— Да, он приходил за этим.

— Дурак, — хладнокровно бросил Надеин.

Его увели. Палчинский смотрел то на Грушко, то на Потапова, будто хотел спросить что-то.

— В вашем положении, Палчинский, самое лучшее — говорить всю правду до конца. — Грушко подвинул к радисту стопку бумаги: — Садитесь к столу и пишите все, что знаете о Кумлеве. И о себе не забудьте.

Вскоре после того, как Палчинский дал свои показания, дом на Чугунной улице был окружен. Операцию нельзя было откладывать до темноты, и, кроме того, Палчинский сообщил, что Мигунов и Чепцов с часу на час должны уйти обратно.

Оперативная бригада блокировала дом со стороны Полюстровского проспекта и Литовской улицы, а также от железной дороги.

Чугунная улица днем была пустынна. Люди были видны около здания больницы и дальше, у завода, а здесь, возле дома, где жил Кумлев, только изредка появлялись одинокие прохожие. Но и это сильно затрудняло скрытное окружение дома — тем, кто блокировал дом с боков, пришлось по-пластунски пробираться, прячась за сугробами и соседними домами.