Божество смерти

На одной из фресок — хорошо сохранившейся, с прекрасными тонами, хотя и несколько грубоватой манерой письма, — Римо вдруг увидел изображение комнаты, живо напомнившей ему сокровищницу Синанджу. Ему показалось, что в свой первый приезд в Синанджу он даже посетил ее. Тогда в комнате повсюду стояли статуи, сундуки с драгоценностями, золотые сосуды... И тут Римо вспомнил — он же был в той самой комнате со светлым квадратом у стены. Римо попытался припомнить, что стояло на этом месте, но тщетно. Когда попадаешь туда, где сокровища накапливались веками, все сливается перед глазами в один большой кусок золота. И к тому же тогда все эти ценности его не очень интересовали.

По туннелям они прошли мили три, и наконец Чиун остановился перед низенькими каменными ступенями, которые вели к окованной железом двери. Из-за двери слышались крики, стоны и лязганье скрещиваемых мечей.

— Какой позор, — покачал головой Чиун. — Эти современные нравы...

Толкнув дверь, они оказались на верхней площадке широкой лестницы, спускавшейся в обширный зал со старинными гобеленами. Инкрустированная перламутром мебель была в беспорядке отодвинута к стенам, чтобы освободить самый центр комнаты, где пол с мозаикой из розового и золотистого мрамора был обильно полит свежей кровью.

Папские гвардейцы яростно размахивали алебардами, отбиваясь от наседавших на них вооруженных ятаганами турок. Иногда удар алебарды достигал цели — и тогда по полу катилась отсеченная голова или отрубленная кисть руки взлетала в воздух. Но чаще тяжелые алебарды промахивались — ятаганы оказывались куда эффективней в ближнем бою. Из распоротых бархатных камзолов гвардейцев вываливались дымящиеся внутренности.

Посреди побоища в кресле с высокой спинкой восседал, улыбаясь и потирая руки, сам мистер Эрисон.

— Вот это мне нравится! — Он одобрительно кивал головой. И, заметив Римо и Чиуна, добавил: — Но зато это не нравится самым отъявленным эгоистам всех времен — Дому Синанджу. Вы что, не видите, какого удовольствия хотите лишить своих ближних? Я вас, мерзавцев, всегда за это терпеть не мог!

— Ну, поговори с ним, папочка, — шепнул Римо.

— Не сейчас. Нужно спасти людей.

— Ты что, решил стать католиком?

— Мы связаны священным и благородным обетом, данным братству собора святого Петра. — Чиун вскинул подбородок. — И обещанием, данным некогда семье Борджиа.

— Борджиа? — расплылся в улыбке мистер Эрисон — Отличные были ребята!

— Не всегда, — не согласился Чиун. — И уж явно не в те времена, когда они тебе нравились. — Ткнув пальцем в сторону Эрисона, он обратился к Римо: — Перед тобой убийца. Я много раз пытался объяснить тебе разницу между подлинным ассасином и грязным убийцей — теперь ты сам видишь ее, сын мой.

Римо уже примеривался, чтобы нанести Эрисону последний — и сокрушительный — удар в почки, но Чиун остановил его.

— А он что, тоже из какого-нибудь рода ассасинов, а, папочка?

— Он? Из рода ассасинов? Он даже слова этого не может переносить!

— Так, может, тогда ты наконец соизволишь сказать мне, кто он, или так и будешь ходить вокруг да около?

— Нет. Это знание не заслужено тобою.

— Ладно, мне в принципе наплевать. Просто покажи, как с ним покончить, и будем считать дело завершенным.

Его Святейшество находился в соседней комнате под присмотром группы смуглых молодых людей в фесках, на которых сияли яркие полумесяцы. В руках у них были ятаганы, и они именовали себя Новыми янычарами Османской империи.

Было их примерно человек двадцать, и они без устали прохаживались перед папой, дабы устрашить его своей силою. Однако Его Святейшество ни на секунду не уронил достоинства, что было нелегко, учитывая доносившийся снаружи шум битвы и угрозы в адрес пленника.

— Мы — потомки славных янычаров, и мы здесь для того, чтобы отомстить за позор, постигший в прошлом наших великих воителей. Смыть кровью пятно с памяти Мехмета Ал и Аги, что сражался за свой народ и за нас — его будущее. Слушай, понтифик, победа на сей раз за нами, пришла пора платить по счетам!

Главарь янычаров как раз заканчивал тираду, когда Римо и Чиун незамеченными проникли в небольшую каморку, где на простом деревянном стуле сидел, прикованный к нему, Его Святейшество.

— От янычаров всегда было мало толку, — скривился Чиун. — Ваше Святейшество, мы прибыли спасти вас. Вечная слава дому Борджиа, папской власти и католичеству — Дом Синанджу смиренно припадает к вашим стопам!

Перед взором папы, еще не оправившегося от шока при виде собственных гвардейцев, с яростью буйных маньяков дравшихся с осатаневшими от вида крови турками, возникло новое кошмарное видение — дряхлый старик азиатского вида в развевающемся черном кимоно и щуплый парень в черной майке, с неподдельным интересом взиравшие на странную компанию Его Святейшества.

Дальнейшее больше напомнило бы стороннему зрителю бальные танцы. Турки по очереди, размахивая ятаганами, бросались на старика в кимоно, а тот без видимых усилий направлял острия сабель в деревянные стены. Потомки янычаров с треском исчезали в проломах вслед за своим оружием. Молодой напарник старика деловито насаживал оставшихся на их собственные мечи, аккуратным штабелем складывая тела в угол.

Вообще оба больше напоминали не воинов, а уборщиков, приводивших в порядок изрядно замусоренную площадь. Причем основная часть работы явно доставалась молодому, который, растаскивая за ноги трупы, сквозь зубы жаловался по-английски на то, что ему, мол, всегда приходится делать за папочку всю грязную работу.

Пожилой азиат, приблизившись к папе, одним движением разорвал приковывавшую его к стулу цепь, словно она была скручена из туалетной бумаги, и низко склонился перед Его Святейшеством. Его компаньон с недоумением наблюдал за этим.

Когда же Чиун, подавшись вперед, поцеловал золотое кольцо на пальце папы, глаза у Римо и вовсе полезли на лоб.

— Ваше Святейшество, мы — ваши смиренные слуги.

Чиун склонился так низко, что его седые космы подметали пол; затем, взмахнув, словно крыльями, рукавами кимоно, в одно мгновение резко выпрямился.

— Кто вы, друзья мои? — спросил Его Святейшество по-английски.

— Исполнители наимудрейшего из соглашений, когда-либо заключенных престолом святого Петра, — Чиун горделиво поднял голову.

— Может быть, вы напомните мне, о каком именно соглашении вы говорите? Сегодня, знаете ли, был очень трудный день.

Папа заметил, что молодой человек все еще стоит с раскрытым ртом, не отрывая взгляда от кольца на его пальце.

Римо, воспитанника сестер-монахинь из Ньюарка, ни разу не слышавшего от наставника доброго слова в адрес христианства, его превращение в почитателя католичества ошеломило во сто крат больше, чем, скажем, явление говорящего чайника. Он просто не в силах был этому поверить. Но одно он точно знал — сестрам из приюта святой Моники в Ньюарке было чему поучиться у Чиуна. Церемонию приветствия папы он, похоже, репетировал не один год. Римо поразил не поцелуй, которым Чиун наградил кольцо папы, а то, с каким жаром Мастер Синанджу выполнял всю церемонию приветствия.

— О Ваше Святейшество, соглашение между Ватиканом и Домом Синанджу было подписано во времена славнейшего правления рода Борджиа.

Папа в некотором смущении потер виски.

— Сэр, — наконец произнес он. — Одним из доказательств Божьей опеки над римской церковью является то, что мы смогли извлечь уроки из беззаконного и разбойного правления этой семьи и преодолеть царившие тогда произвол и насилие. И рука Господа отпустила наши грехи, да восславится имя Его вовеки!

— У нас, однако, сохранились об этой семье самые благие воспоминания.

— Я до сих пор так и не понял, кто вы такой.

— Мастер Дома Синанджу — услуги ассасинов для сильнейших в этом мире правителей.

Папа покачал головой:

— Насколько я помню, подобное имя ни в одном из наших соглашений не фигурировало. — И пожелал узнать дату подписания упомянутого документа.

Чиун назвал дату, и папа послал советника за старшим советником, которому велено было вызвать старшего советника первого ранга, а тот в свою очередь вызвал монахиню, через некоторое время отыскавшую в архиве пожелтевший пергамент, скрепленный печатью с тремя коронами престола святого Петра.