Дело прошлое

И через несколько минут Клавдия уже домой вернулась, победно сияя всем широким лицом. А в переднике, верно, белело десятка полтора яичек. Негодных уже, запаренных. Это одна жаждущая стать матерью птица самовольно устроила у соседей гнездо. То-то она квохтала!

— Нашла! На повети! Вот так сон!

— Нашла и нашла — зачем зорить-то? Пусть бы — цыпушки… — заворчал для порядка Павел, а сам при этом подумал: «Ерунда! Совпадение. Бывает».

Потом два ли, три ли дня ещё миновало, вновь Клавдия увидела во сне мужа и опять в обмундировании то ли святого, то ли пациента умственной больницы. «Пойди в ларёк, — наказывал кажущийся Павел, — и скупи все, сколько ни есть, лотерейные билеты». И хотя Клава даже на сдачу никогда их не брала, — вот ведь надо ж болтать, будто народ наш поголовно до халявы патологически падок — отправилась утром к ларьку. И двигало женщиной исключительно здоровое любопытство, научный, можно сказать, интерес, потому что если бы билетов много было, она б ни за что не купила ни одного, а их было всего-то восемь, и она сравнительно легко решилась на эксперимент.

И незамедлительно покаялась мужу в растрате. Хотела смолчать, но не смогла. Не было у них в заводе такого, чтобы друг от дружки скрытничать. Само собой, рачительный хозяин хозяйку за такое дело не похвалил. А когда пришла таблица — оба ахнули. Мотороллер выпал! И так этот мотороллер пришёлся по душе да по росту Павлу Ивановичу, что он, как пацан-подросток, готов был вовсе с него не слезать. И не слезал бы, кабы не всякие докуки…

Потом на работе дело было. Павел вдруг заметил, что его в момент непосредственного труда внимательно разглядывает сам директор. «Вот оно! — мгновенно сообразил Пашка и вспотел сразу. — Решает! Сразу меня выгнать, как срок подойдёт, или дать малость скопить на будущее пенсионное нищенство?» Засуетился мужик, хотя, вообще-то, всегда, а не только на глазах у начальства, достаточно добросовестно пахал, даже несмотря на скопившуюся возрастную усталость. А директор резко развернулся и ушёл прочь.

Паша после этого переживал, конечно. Откуда ему было знать, что он накануне во сне аж до своего неприступного шефа добрался. И такого ему насоветовал в свете радикальной экономической реформы, что сравнительно совестливому советскому хозяйственнику стреляться впору…

Скоро о новоявленном феномене узнал весь посёлок. Люди, отвыкая стремительно от директивного некогда атеизма, с каждым днём всё более верили во всякую хрень, и уж, конечно, никто б не отказался от дармового мотороллера. Вот и лезли с дурацкими заказами. Мол, присни-ка ты мне, земеля, либо даже высни, если удобней тебе…

И всё трудней было Павлу отбиваться от мракобесов этих, всё острее ощущал он потребность хоть в каком-нибудь теоретическом обосновании происходящего. Ведь будь такое обоснование, он, может, даже позволил бы себе шире и осознанней применять свою способность на благо народа, а так — будто нечестно поступать по отношению к самой Истине…

К кому в посёлке обратиться? Да только к школьному учителю физики-информатики Пантелею Анатольевичу. Чтобы он, значит, провёл чистый эксперимент и обосновал, базируясь на самых последних достижениях.

— Противоречит элементарным принципам детерминизма! — с ходу сориентировался в поставленной задаче Пантелей Анатольевич, однако личный повод для чистого эксперимента у него имелся-таки. — Но если вы настаиваете… Тогда приснитесь мне в нынешнюю же ночь и скажите, кто вытащил у меня из нагрудного кармана двенадцать рублей, когда в день получки я задумчиво сидел на лавочке в сквере. Приснитесь и скажите без обиняков. Вот.

И Паше пришлось согласиться. «Назвался груздём…», как говорится. Хотя понятия так и не имел, какие психофизические процессы и как следует в себе возбудить, чтобы присниться тому, а не другому. Да ещё в обусловленное время. А уж о пророчествах и тем более. Но согласился, полагая, что всё получится само собой. Как и в прошлые разы.

Наутро Пантелей Анатольевич был заметно смущён. Он признался, что эксперимент в целом вышел успешный, но больше ничего не уточнил, лишь несколько позже известно стало, — от людей разве скроешь — что это учительская жена произвела досмотр крепко поддавшего с получки физика-информатика, о чём он и сам мог бы догадаться, ведь не впервой же. А вот насчёт теоретического обоснования всё равно руками развёл.

— Павел наш Иванович, — сказал самый авторитетный человек принародно, — действительно — феномен, самородок, средствами современной науки не объяснимый. Государственное, возможно, достояние. Но наука движется вперёд. Семимильными шагами. И будем верить, что необъяснимое сегодня станет объяснимым завтра. Не раз уже такое бывало.

У меня же только небольшая личная просьба к нашему достоянию: вы б снились, что ли, в каком-нибудь ином костюме. А то ж — метафизика. Да и не скромно, если на то пошло…

— Нет-нет! — сразу загалдели другие люди. — Пускай снится именно в этом костюме! Для народного, так сказать, благоговения…

И это понятно. Ведь большинство присутствовавших были в летах уже, когда пора думать о «вечном», то есть мечтать как-то искупить, приуменьшить былые прегрешения, даже, если получится, совсем дезавуировать их…

Скоро Павел сравнялся популярностью с первыми советскими секс-символами, а потом и обошёл эти символы по всем показателям. К нему потянулись секретари обкомов и прикормленные родной властью деятели культуры, учёные и снабженцы, старые девы и просто бомжи. Паша всех терпеливо выслушивал, всем обещал оказать содействие и, должно быть, оказывал, поскольку рекламаций не поступало.

Тощему, как щепка, долговязому и ужасно близорукому математику, всю жизнь угробившему на решение некой задачи, не сулящей ни в какой перспективе практической пользы, но захватывающе интересной, Паша приснился и сказал ласково:

— Эх, мил человек, разве не ясно, что функцию «I» надо интегрировать в пределах от нуля до «J»!

Математик тотчас проснулся, проинтегрировал свою функцию, как велели, и умер на радостях, ибо всё у него получилось, и на душе сделалось легко-легко.

Писателю-генералу одному Паша снился несколько лет кряду в удобное для того время и продиктовал одно большое эпическое полотно и несколько штук поменьше.

— Хватит, что ли? — спросил.

— За глаза! — был краткий по-генеральски ответ.

Дошло до того, что самородок наш научился сниться тысячам людей одновременно! Во всех концах света! И, может быть, однажды выработал некий ресурс. Или что. Потому что первый раз в жизни приснился сам себе в белом, известном лишь по чужим рассказам, балахоне.

— Ты кто?! — изумлённо уставился Паша на низкорослого лысого бородача в белой рубахе до пят. — Ты — Бог?

— Куда хватил! — хихикнул не старый ещё старец.

— Значит, не Бог? — Павел, пожалуй, некоторое разочарование ощутил. А почему — хоть убей, не сказал бы.

— Вот заладил! Обязательно вам всем ярлык подавай! Как подам тебе сейчас!

— Да ладно уже, не психуй… Чего снишься-то?

— Упредить хочу тебя. В общем, понимаешь, с мотороллером промашка у нас вышла. Потому что водила ты — аховый. Отдай-ка драндулет этот пацанам, а сам впредь — только пешком. Не то…

— Что?! — смертельно обиделся Павел, которому до пенсии оставалось всего-то несколько дней. — Это я — аховый? Да во мне, может, русский Шумахер пропал, я, может, только за руль сев, человеком себя почувствовал!…

— Пашка, стервец…

Но Павел не дослушал — проснулся резко. Волевым усилием выдрался из обидного сна.

Прямо ночью погнал куда глаза глядят. Развеяться на ветерке. И почти сразу — под КАМАЗ. Таким или подобным образом многие великие люди кончали. А сколько их погибло на всяких войнах, не успев никак проявить себя, а сколько — в абортариях, а скольких попросту не зачали родители в силу разных причин, хотя вполне могли.

Тоже — метафизика. И детерминизм. И причинно-следственные дела…

Ужас, да?

Однажды в декабре

Целыми днями по узеньким дорожкам Верхне-Фугуевского дома отдыха гуляли разнообразные должностные лица. В том смысле, что все мы с вами имеем в жизни определенную должность, а то и две-три. Даже больше. А в природе как раз буйствовал декабрь, дни стояли короткие, скучные, серые, то и дело валился снег из низких туч. И должность у подавляющего большинства обитателей этого приюта среди сосен была одна на всех. Предпоследняя. Должность пенсионера никакого значения.