Страница 27 из 31
И однажды Рита, устав дожидаться от сына сакраментального вопроса, задала его сама:
— Ромка, сыночек, а почему ты все не спрашиваешь и не спрашиваешь меня про своего папу?
На что трех-, от силы четырехгодовалый ребенок невозмутимо ответствовал:
— А чего спрашивать? Я давно все знаю. Ты нагуляла меня с дядей Фридрихом.
— Что-о?! Кто тебе это сказал?
— Тетя Олеся, лучшая подруга твоя.
— Ах, тварь!..
Бог весть, как уж они там объяснялись, но, видать, объяснение вышло довольно бурным, потому что Рита вернулась домой где-то через полчаса после того, как пулей улетела, и была она вся в слезах.
Зато вопрос, мучивший, как оказалось, не столько Ромку, сколько Риту, решился раз и навсегда. Быть может, осознав это, и простила со временем Рита свою несдержанную на язык школьную подругу, последнюю, в сущности, из оставшихся.
А дедушка Толя, в свою очередь, чтоб не свихнуться самому, придумал исключительно для себя самое простое объяснение Ромкиному феномену: «Внук, скорей всего, постоянно размышляет на вечные темы. Видимо, из него должен в перспективе кто-то получиться. Возможно, даже большой писатель». Откуда ж было простому военизированному охраннику знать, что даже самые большие писатели в детстве мало чем отличались от прочих сверстников и задумываться о вечном начали, в общем-то, одновременно с ними же. Исключая, разумеется, то здоровое человеческое большинство, которому первая мысль о вечном пришла лишь в момент личной встречи с ним, впечатлениями о чем, увы, никому еще не удалось поделиться.
Разумеется, Толян не раз слышал, что еще из слишком задумчивых детей вырастают маньяки, самоубийцы и просто глубоко несчастные, безмерно одинокие и абсолютно не приспособленные к жизни в наших джунглях люди. Но, задумываясь нечаянно об этом, он, спохватившись, энергично сплевывал три раза через левое плечо, истово уповая на то, что ничто никогда не предопределено с фатальной неизбежностью, тогда как простые житейские навыки, привитые внуку им же, вкупе с иными незатейливыми, казалось бы, вещами — лучшая гарантия благополучного конечного результата…
Окончив институт, Рита осознала, что ни одна из наук, по которым она сдавала зачеты и экзамены, ей в практической жизни нимало не пригодится. Ну, не считая каких-нибудь мелочей, вроде «уравненья Бернулли» из гидравлики, которое уже пригодилось как-то для удачной шутки, но для чего-то иного — вряд ли. Хотя, разумеется, удачная шутка, да вовремя сказанная, может иногда обернуться не таким уж и пустячком.
Окончив институт, прикончила Рита и явно затянувшуюся связь с бездарным поэтом да еще более бездарным хозяйственником Игорем Валентиновичем. Который тем более сам уже давно другую любовницу себе завел, а может, и не одну, но не имел силы воли объясниться с Ритой, поскольку это, во-первых, очень морально тяжело для деликатного Игоря Валентиновича; а во-вторых, неизбежно привело бы к утрате ценного работника.
Впрочем, каких-либо особых объяснений удалось и Рите избежать, поскольку ее давно уже прочили на повышение в вышестоящую контору после окончания учебного заведения, где ей, молодому, но уже имеющему бесценный практический опыт специалисту, предстояло возглавить работу по «окончательной» реформе жилищно-коммунального комплекса.
Провожая Риту «наверх», натурально рыдали подвыпившие, для кого это было пока еще допустимо, дворники и водители спецавтомобилей, конторские дамы тоже промокали платочками глаза, но уже не столь простосердечно. Игорь Валентинович вовсе руки заламывал, но совсем уж не искренне. Потому что, во-первых, успешно выторговал себе у Риты сохранение на вечные времена чисто дружеских отношений; во-вторых, прежней разрухи в городе не было, и работать стало намного легче, намного, следовательно, легче и нового заместителя подыскать; в-третьих, Игорь Валентинович немалую прозорливость явил, не согласившись лично, как предлагал ему отец, возглавить «коммунальную революцию» в городе, а упросив отца мобилизовать Риту на это дело. Ведь он тем самым убивал даже не двух, а целый табун метафорических зайцев: отец не вечен, а Рита может весьма далеко пойти и старому испытанному другу, с которым столь многое связывает, пропасть не даст.
А вариант, при котором Рита сама может оказаться в сложном положении, ему даже в голову не приходил. Правда, он никому в голову не приходил.
И тут наконец звякнул полраза звонок в прихожей. Рита кинулась отпирать, Ромка даже головы от окна не повернул, наоборот, расплющил нос о стекло, сосредоточенно наблюдая за неистовым круженьем снега, уже успевшего выбелить окрестности до полной неузнаваемости. Однако характерные звуки долгожданной встречи двух любящих людей все равно достигли Ромкиных ушей — не затыкать же их. Но парень только поморщился слегка да усмехнулся — уж он в своей жизни насмотрелся и наслушался разного такого, без чего б лучше обойтись, и всегда ему хватало сообразительности делать вид, будто не замечает того, что в силу возраста и положения своего лучше не замечать…
Однако когда, если судить по звукам, основная часть радостной встречи была окончена, Ромка счел нужным тоже выйти навстречу последнему маминому возлюбленному — неудобно ж, подумают еще, будто ревнует пацан.
— Здорово, Роман, держи «корягу»!
— Привет, Алексей.
— Как дела?
— Да мои дела — что? Один убыток. Ну, на «тэквондо» в здешний ДК сходил…
— Да-а?! Эх, мне б тоже… А ты обязательно продолжай — классная штука — «тэквондо», приемчикам научишься сам, потом меня научишь. И будем всех плющить, кто не так поглядит!
— Алешечка-а-а! К столу, милый! А ты, Ромка, не утомляй его болтовней своей, он же устал, продрог и голоден как волк! — это уже Рита голос из кухни подала.
— Ну, что ты, Рит, он вовсе не утомляет!.. Ром, а ты?
— Иди, иди, восстанавливайся, я уже…
«Спасибо, друг, что от родной матери защитил, нормальный ты все-таки пацан, жаль, что по возрасту ни в отчимы, ни тем более в отцы мне не годишься…»
А из кухни — опять елейным голосом:
— Ну, Алешечка, скорей же, остывает все!
— Иду, девочка моя, иду! Ой, а это что, спиртик, кажется? Ох, и балуешь ты меня, гляди, алкоголиком сделаешь — на себя тогда пеняй!..
— А руки-то мыть, Алешечка!
— Тьфу ты…
«Нашел „девочку“ „мальчик“! И какая же глупость — эта их любовь! Просто сил иногда не хватает. Чтоб я когда влюбился… Спасибо, насмотрелся на других… А они еще удивляются, отчего я такой… Не таким еще станешь, если все тринадцать лет жизни — одно и то ж: „Ромка! Ромка!“ Но одновременно: „Игоречек!“, „Левчик!“ А теперь вот — „Алешечка“… Тьфу!.. Хотя — пускай. Может, мать благодаря пацану этому поживет подольше. Или даже возьмет и выздоровеет назло докторам всем!..»
И пошел Ромка уроки делать в маленькой комнате да еще дверь за собой поплотнее притворил, чтобы не слышать дальнейших глупостей-пошлостей, всегда звучащих в такие моменты на кухне. Да и после — не лучше…
— Вкусно, Алешечка?
— Ух-х, хорош спиртик — «как Христос — босичком…». Вааще нормальный борщец, Рит! Но ты опять забыла, о чем я тебя просил… Ну, неудобно же, пойми! Ромка — взрослый, умный, все понимает… Мы его и без того травмируем…
— Брось, Алеша! Не фантазируй. Ромка толстокожий, ему все — по фиг.
— Неправда. И ты сама знаешь, что неправда…
— Хорошо. Уяснила…
— Ну, сразу и обиды!
— Никаких обид, Алеша.
— Тогда рассказывай, как день прошел.
— Щщас все расскажу, а ты молча ешь и слушай.
— М-м-м…
— В общем, Алешечка, в этом городишке тоже много простых, добрых, искренних людей. Эти люди, может, за глаза и осуждают меня… Но при этом от души сочувствуют, рады чем-нибудь помочь. А тетя Катя из пятой квартиры на следующий год пообещала нам с тобой грядку в своем огородике выделить, представляешь?
— М-м-м…
— А я грядку даже сделать не сумею. Зато ты, наверное, знаешь и умеешь все?
— М-м-м… Грядка — это элементарно. «Уравненье Бернулли» знать точно не требуется.