Страница 127 из 135
— Вы ее признать не хотите?
— Лену?
— Ну да.
— Разве она государство иностранное, которое признают или не признают. Она или дочка, или…
Полина Антоновна не закончила.
— Вы сомневаетесь?
— Да не дают мне усомниться! Вот в чем беда. Все с доказательствами. И ты тоже.
— А Сергею вы не верите?
— Сергей мне ничего не говорил.
— Но есть дневник.
— Читала я и дневник.
— Там же ясно сказано, что он любил Наташу.
— И так же ясно, что она его не любила.
Я заставил себя улыбнуться.
— А характер ваш, тетя Поля, с годами не меняется.
— Не нравится? Упряма? — спросила она, но не с вызовом, а скорее устало.
Я поднялся, прошелся по комнате, посмотрел из окна во двор, вспомнил, как спешил когда‑то, перебегая пространство от подворотни до подъезда с книжками, засунутыми под ремень. Той же тропкой, вытоптанной в асфальте, ходили Михаил, Сергей, Наташа. Наверно, еще многие и после нас ходить будут, дом‑то на века заложен. Свои проблемы возникнут, отношения. А пока еще наши живы, но пора им итог подводить.
— О таких вещах не всегда прямо пишут, черным по белому, даже для себя, — сказал я, возвращаясь к дневнику, и для пущей убедительности добавил: — Тем более что там страницы вырваны.
Сказал, не убежденный в прочности аргумента, и сомнение это заставило меня вернуться мысленно к общей тетрадке, которую листал дважды. Первый раз, разбирая бумаги, случайно наткнувшись на дневник, и вторично специально просматривая его, чтобы узнать о неожиданной для меня любви Сергея. Именно во второй раз обратил я внимание на вырванные страницы. Воспринял как данное и не задумался особенно. А вот теперь вдруг вошло в голову раздражающее сомнение: ведь при первом чтении страницы, кажется, были.
— Что ж, если и вырваны?
"Когда вырваны? Если мне не мерещится, и страницы в тот первый вечер были, значит, их вырвали в течение следующего дня, не позже. Дневник целый день находился в комнате Полины Антоновны. Она?.. Чушь! А больше некому. Или…"
— Полина Антоновна! Вы помните, когда к вам Вадим приходил в первый раз о квартире говорить?
— Ты вышел, а он и пришел.
"Точно, я увидел его в скверике. Он дожидался, пока я уйду, проверял по телефону, кто дома… Точно".
— Вы здесь с ним разговаривали? У себя?
— А где ж еще? Здесь.
"Ерунда. Занесло меня. При ней он не мог взять дневник, читать его, а тем более вырвать страницы. Ерунда".
— Зачем тебе это?
— Так, сам не знаю.
Она не поверила мне.
— У меня ничего не пропало. Что у меня брать?
Если человека заносит, то остановиться трудно.
— А у него была такая возможность?
Я делал неловкие усилия придать своим словам оттенок шутки, а она смотрела серьезно, и глаза ее в этот момент не выглядели потухшими.
— Соседка наша болеет, я к ней выходила.
— А он один оставался? Надолго?
— Задержалась я. Минут на сорок.
Сказано было определенно, будто и время засекалось.
"Сорок минут вполне достаточно. Но зачем?"
— А когда вы дневник смотрели? После его ухода?
— После.
Вопросы мои были настолько прямолинейны, что догадаться об их сути труда не составляло, и я ждал встречных вопросов. Но ничего такого не последовало. Полина Антоновна не проявила никакого интереса к моей версии исчезновения нескольких страниц из дневника Сергея. Можно даже сказать, пропустила мимо ушей. А между тем она всегда относилась к Вадиму отрицательно, больше того, не приняла прямых доказательств Сергеева отцовства, в квартиру пустить согласилась, а жить с внучкой не хочет…
— Вы что‑то не договариваете, Полина Антоновна, — вырвалось у меня, и тут же мелькнуло: "Ну, сейчас она мне покажет!"
— А что бы ты хотел услышать? — откликнулась она спокойно.
— Почему вы не верите, что Лена ваша внучка? Почему с ней жить не хотите?
Но нет, не с той Полиной Антоновной я говорил, что знал всегда.
— Как я могу не верить, если Наташа признала?
— А жить почему не хотите?
— Жить я не хочу с Вадимом. Это ведь он родство наше установил?
— Да какое значение это имеет, если родство подлинное?
— Имеет, Коля, имеет.
"Да, берут свое годы. Убежденность, принципиальность в упрямство переросли. Но в чем корень ее отношения к Вадиму? В упрямстве? Или чутье на плохого человека? Или знает то, о чем говорить не хочет?"
— Что я тебе сказать могу? — Полина Антоновна развела руками. Но я видел, она решилась что‑то пояснить. — Началось‑то не с родства, а с ревности.
— Как так?
— А просто. Приревновал Вадим Лену к Сергею. Ведь так бывает нестарый еще преподаватель и молодая аспирантка. Бывает.
"Вот она, старая наша версия, как отозвалась!"
— И всерьез приревновал. Даже мне скандал устроить пытался. Ну, я его осадила.
— Откуда взялось такое?
— Сергей, конечно, к ней особенно относился.
— Вот видите.
— Видеть по–разному можно.
— А она, Лена?
— Лена сначала тоже. Полувлюбленно.
— Видите, — повторил я, на этот раз вкладывая в слово другой смысл. Вадим‑то имел основания дурить. Раз не знал.
— Никто не знал.
"Кроме Сергея", — отметил я про себя.
— А потом, как я понимаю, именно он узнал. Уж откуда, ума не приложу. Я тогда ничего понять не могла. Лена вдруг с Сергеем совсем иначе себя повела. Ну, я ее, конечно, не осуждаю. Легко ли такое осмыслить? Не то отец, не то подлец. И Сергей сам не свой стал.
Она замолчала.
— Дальше‑то что?
— Дальше умер он. Вот что я точно знаю. И понимаю теперь, почему.
"Так вот в чем дело! Полина Антоновна считает Вадима с Леной виновниками смерти Сергея. Довели. Не выдержал потрясения. Страдал этой бедой всю жизнь, и вдруг вскрылось все… Но это же драма без виноватых!"
Потом я уже понял, что в понимании моем было одно слабое место: Полина Антоновна говорила о неожиданности происшедшего, а вела себя, будто неожиданности и не было.
Но это потом, а сейчас мне вроде бы все открылось. Я искал подходящие слова, чтобы выразить сочувствие, но она резко сменила тему:
— А приятель, что задержал тебя, Игорь Николаевич?
Куда мне было деваться!
— Да.
— И он в курсе всех наших… сплетен?
— Частично.
— Зря. Это не ты его настраиваешь?
Я сразу вспомнил, как Мазин обратил внимание на нежелание Полины Антоновны к нему обращаться.
— Ну, что вы!
Получилось не очень искренне, но она, кажется, приняла мое восклицание за достаточное оправдание.
— И еще скажи, что это фото вас так заинтересовало?
— Ну, событие трагическое, и все мы там, а кто снимал, неизвестно.
— Женька Перепахин снимал.
— И вы… вы уверены?
— Считай, да, если это важно.
Вторую половину дня я провел в занятиях, укрепляющих душевный покой. Сходил на рынок, с удовольствием приобрел хотя и поздние, но еще достаточно привлекательные осенние овощи — помидоры, сладкий и горький красный перец, чеснок и кинзу, крупный красивый лук в золотистой кожуре и, наконец, главное, упитанного цыпленка — все, что было необходимо для блюда, которое я люблю и умею готовить. Я решил попотчевать Игоря такой заманчивой штукой, как чахохбили.
Приготовление пищи — прекрасное средство отвлечься хоть на время от обременяющих мозг житейских забот, но мне не удалось использовать его полностью. Едва по кухне распространился ароматный запах и я, любуясь делом рук своих, оставил на время мысли о Сергее, Лене, Полине Антоновне и почти позабыл о спасенном медициной Перепахине, как телефонный звонок требовательно отозвал меня от плиты.
— Я вас слушаю.
— Простите, с кем я говорю? — спросил немного взволнованный мужской голос.
— Боюсь, моя фамилия вам ничего не скажет. Кто вам нужен?
"Конечно, звонят Игорю".
Но я ошибся.
— Мне нужен Николай Сергеевич.
"Вот так!.."