Бамбуковый дракон

Чиун находился в полумиле от тайного города, когда его внимание привлек барабанный бой, приглушенная ритмичная дробь, которая, казалось, была способна переполошить всю округу. Громадный зверь, на котором восседал кореец, нерешительно затоптался на месте и зарычал, но, как только Чиун вонзил ему в бока колени и самым внушительным голосом выкрикнул приказ, слон вновь двинулся вперед. Что именно сказал Чиун, не играло роли — он мог крикнуть что-нибудь вроде: «Собачье дерьмо! Саксофон!», и слон все равно подчинился бы. Непререкаемый авторитет мастера Синанджу поддерживали повелительный тон и властность, звучавшая в его словах.

После того как Чиуну удалось вывести животное на тропу и заставить его двигаться к востоку, дальнейшее преследование не составляло никакого труда. Даже в кромешной тьме кореец мог бы легко отыскать группу людей, которые и не думали скрывать своих следов. С равным успехом они могли поджигать по дороге деревья и рисовать стрелки, обозначавшие их путь.

Поначалу кореец опасался, что видимая небрежность преследуемых есть не что иное, как ловушка, хитрый трюк с целью заманить его в западню, но уже очень скоро он отбросил эту мысль.

Люди, за которыми он гнался, были тупоголовыми недоумками — об этом можно было судить хотя бы по звукам барабанов. Чиуну оставалось лишь удивляться, что это племя не было обнаружено много ранее — столь беспечными и неосторожными оказались его представители. Разумеется, следует признать, что до сих пор они имели дело только с малайцами и белыми людьми, но если бы поисками занялся кореец, об их тайне уже давно прослышал бы весь мир.

За четверть мили от города слон вновь заволновался, учуяв на тропе новый след — сильный едкий запах, напомнивший Чиуну вонь змеепитомника в Бангкоке, где он побывал несколько лет назад.

Слон вздрогнул и заскреб по земле громадными ступнями, но в его повадке ощущался не столько страх, сколько гнев. Чиун велел ему двигаться вперед, и животное без колебаний подчинилось, прибавляя шагу по мере того, как запах загадочной змеи становился все сильнее. Слон задрал хобот, словно собираясь издать боевой клич, но единственным звуком, вырывавшимся из его пасти, было шумное разгоряченное дыхание.

Увидев древний город, Чиун ни капли не удивился. Существование человеческого поселения в джунглях вполне укладывалось в рамки текущих обстоятельств, и теперь кореец знал, откуда доносится барабанный рокот. Взглянув на неясные контуры городских стен, Чиун поначалу забеспокоился, опасаясь, что они окажутся труднопреодолимым препятствием — не для него, конечно, а для слона, — но потом заметил в лунном свете широко распахнутые ворота.

В проеме ворот метались человеческие фигуры — казалось, люди никак не могли решить, оставаться ли им на месте или бежать. Чиун заставил слона прибавить скорость, наклонился вперед, обхватил руками гладкую шкуру на голове животного и сидел так, пока ворота не приблизились на расстояние около пятидесяти ярдов. Потом из города донесся рев гнева и голода, издаваемый огромными голосовыми связками.

Неужели дракон? Кто еще мог так рычать?

Услышав этот звук, слон замер на месте, точнее, попятился и успел отодвинуться назад на несколько ярдов, прежде чем Чиун вновь обрел над ним власть. Он хватил слона кулаком по голове — достаточно осторожно, чтобы не повредить животному — и еще раз стиснул его бока коленями. Секунду-другую слон продолжал упираться, но мастер Синанджу был неумолим, и в конце концов корабль джунглей, сначала неохотно, а потом с возрастающей энергией двинулся вперед.

Метавшиеся у ворот туземцы заметили грозившую с фланга опасность лишь тогда, когда слон поднял хобот, взывая к ночи трубным ревом. Дикари обернулись на звук, и Чиун увидел подтверждение тем подозрениям, которые возникли у него во время изучения следов. Перед ним стояла толпа уродцев, в которой был единственный человек нормальной внешности, робко стоявший в стороне. Сейчас было не время раздумывать, как эти люди дошли до такой жизни. В сердце Чиуна не мелькнуло даже искорки жалости, когда он заметил трех туземцев, непоколебимо преграждавших ему путь, в то время как любой здравомыслящий человек при виде атакующего слона поспешил бы убраться подобру-поздорову.

Столбообразные ноги гиганта раздавили двух смельчаков, прежде чем они успели метнуть свои копья; третий туземец, что был повыше ростом, лишь коротко вскрикнул, когда слон обвил его хоботом поперек груди и, выжав воздух из легких, поднял над землей. Вместо того чтобы пронзить дикаря бивнями, он резко мотнул головой и разжал кольцо хобота, швырнув несчастного головой в стену. В момент соударения послышался хруст, безжизненное тело прокатилось по земле десять — двенадцать футов и замерло, скорчившись в грязи.

Высота ворот позволила Чиуну въехать в город, не склонив при этом головы. Он ожидал увидеть на стенах часовых, но там никого не оказалось. Что-то отвлекло их внимание еще до появления мастера Синанджу, а человеческие крики и перекрывавший их громкий рев подсказывали Чиуну, где разворачиваются главные события.

Даже если это и не дракон, думал Чиун, то, во всяком случае, нечто, чего он до сих пор не видывал, и уже одно это обстоятельство придавало его путешествию смысл.

Мастер Синанджу пришпорил слона. На его губах играла блаженная улыбка.

Кучинга Кангара не было в Храме, когда в Город пришел Нагак. «Нормальные» считались нечистыми, и им запрещалось принимать личное участие в церемонии жертвоприношения наравне с остальными братьями. Порой запрет раздражал Кучинга, когда он вспоминал об унижениях, которые ему приходилось терпеть, служа Нагаку, но спорить с традицией было бессмысленно.

Строптивость грозила ему смертью.

Появление Нагака оказалось полной неожиданностью для Племени. Нагак всегда терпеливо ждал, пока должным образом приготовленные жертвы выносились из Города и раскладывались на лужайке, утыканной деревянными кольями. Когда он пожирал приносимое, его рев доносился до Города, но мало кто из соплеменников мог похвастаться тем, что видел Нагака собственными глазами. Никто, кроме вождя и его ближайших советников.

Нынче ночью все было по-другому. Может быть, Нагак изголодался более обычного или почуял, что вместо одной жертвы его ждут сразу три. Кучингу оставалось лишь гадать о намерениях Бога, но древние предания гласили, что появление великого Нагака в Городе предвещает грандиозные события.

Точнее, если судить по звукам, — грандиозное кровопролитие. Великий Нагак всегда отличался злобным нравом, но теперь он явно пребывал в бешенстве. Из внутреннего двора доносились вопли людей, исполненные ужасной боли и страха.

Выйдя из своего жилища, Кучинг Кангар замер в нерешительности, не зная, что предпринять. Предки не оставили Племени инструкций на случай прихода Нагака, и жители Города оказались не готовы должным образом откликнуться на его зов. Кучинг нахмурился и прихватил с собой копье — так, на всякий случай, для собственного спокойствия.

Сотня ярдов отделяла тихое жилище Кучинга от блистающего фонтана. Очутившись на месте, он не увидел Нагака, но вокруг лежали тела и отдельные части тел, разбросанные по двору, как будто ребенок чудовищных размеров в ярости набросился на свои игрушки и разорвал их на клочки. Двор был залит свежей кровью, и в ночном воздухе витал ее острый металлический запах.

Где же Нагак?

Двери Храма были открыты и изнутри доносились безумные крики. Барабаны молчали, их рокот сменил другой звук — утробное рычание, похожее на мурлыканье гигантской кошки. Шепот Нагака.

Кучинг Кангар направился к Храму, и в тот же миг его внимание привлек шум возбужденных голосов у ворот. Там толпилась небольшая группа соплеменников — они собирались покинуть Город, но, казалось, что-то преградило им путь. Кангар остановился и пригляделся, и его взору представилось новое, совершенно неожиданное зрелище.

В ворота входил слон со свернутым хоботом и бивнями, сверкавшими в лунном свете; животное громко трубило, возвещая о своем приближении. На шее серой громадины сидел маленький человек в ниспадающих складками одеждах, с белоснежными прядями редких волос. Он улыбался, наблюдая за тем, как слон раздавил двух братьев Кангара, а третьего ухватил хоботом и перебросил через двор. Великий Нагак мог подождать. Этот незнакомец имел наглость вторгнуться в Город со своим слоном, прихлопнув трех соплеменников, словно мух. Долг повелевал сыновьям Племени оберегать святилище от чужаков, сохраняя тайну Города для грядущих поколений. Даже «нормальные» люди Народа, не допущенные к священным ритуалам, должны были жертвовать своей жизнью ради общего блага.