Страница 114 из 137
Зотов снова перечитал письмо. Итак, ресторан «Сибирь», двадцать первое декабря. Неужели автор имеет в виду ту операцию? По-видимому, так оно и есть. И с Коршуновым там была…
Он позвонил секретарю и, когда тот приоткрыл дверь, сухо приказал:
— Афанасьеву ко мне.
Нина, уже без прежней робости, но все такая же сдержанная, строгая, вошла в кабинет заместителя начальника МУРа.
— Вы меня вызывали, товарищ полковник?
— Вызывал. Присаживайтесь.
Зотов машинально подровнял разложенные на столе карандаши.
— О вашей работе я знаю пока только со слов других. Хотелось бы услышать от вас самой. Нравится? Трудно? Ведь мы еще ни разу как следует не толковали с вами.
Нина растерянно подняла глаза: она не ждала такого разговора, думала, очередное задание.
— Спасибо, товарищ полковник. Все, кажется, в порядке.
— Это хорошо. Последнее ваше задание — сложное, надо сказать, задание — был ресторан «Сибирь», двадцать первого декабря. Так, если не ошибаюсь?
— Так. И потом еще две субботы.
— Знаю. Судя по рапорту Коршунова, вы хорошо справились с этим заданием. Даже очень хорошо.
Нина смущенно опустила зарумянившееся лицо. Тревожно и сладко было вспоминать эти вечера, хотя за ними ничего не последовало, да и не могло последовать, оба это слишком хорошо понимали. Но у сердца не отнимешь воспоминаний.
Зотов подметил ее волнение, но истолковал по-своему: первая похвала, застеснялась, конечно.
— Но Доброхотова мы не встретили, — тихо заметила Нина.
— И так бывает. Но вот как, по-вашему, работали вы в ресторане — правильно? Ничем себя не расшифровали?
— Думаю, что нет.
— Изображали влюбленную пару? — серьезно спросил Зотов.
Нина еще больше покраснела и только кивнула головой.
— Здесь очень легко переиграть, — все так же строго и спокойно продолжал Зотов. — Например, если вдруг начать на глазах у всех обниматься или там целоваться. У некоторых это может вызвать настороженность, у других — прямое подозрение. Да и вообще это не годится.
Зотов говорил неторопливо, деловито и просто, тоном и всем видом своим давая понять, что разговор идет служебный, профессиональный и он не видит здесь повода для иронических шуток и двусмысленных намеков. В то же время он внимательно наблюдал за девушкой. На лице ее отразилось вдруг такое замешательство, что Зотов невольно подумал: «Странно! Неужели и тут автор письма сообщает правду? Не может быть…» Он с трудом подавил беспокойство, надел и снова снял очки, потом спросил:
— Вы встретились там с одним только Плышевским?
— Да.
— Какой же произошел разговор?
— Он усиленно приглашал нас к своему столику, хотел угостить коньяком, — ответила Нина и тут же торопливо добавила: — Но Сереж… но Коршунов отказался.
Зотов сделал вид, что ничего не заметил.
— Под каким предлогом? — спокойно спросил он.
— Я сказала, что нам хочется побыть вдвоем, что Коршунов и так много выпил, а ему надо еще меня проводить.
— Но тогда на столике у вас…
— Да, да, — поспешно кивнула головой Нина. — У нас стояла бутылка вина.
— Вина или водки?
— Что вы! Вина, конечно. Очень слабенького. Только для вида…
Но Зотов уже не слушал. С удивлением и досадой он сказал себе: «Влюблена. Неужели и он тоже?..»
— Ладно, — сделав над собой усилие, спокойно проговорил он. — С этим заданием, пожалуй, все ясно. Давайте разберем другие…
Они еще долго разговаривали, и Зотову не составило большого труда переключить Нину на новые мысли и воспоминания, даже поспорить с ней, и в результате начало их беседы выглядело теперь случайным и незначительным.
Все это оказалось для Зотова тем более просто, что его самого заинтересовал разговор, в котором мало-помалу раскрывались твердый характер и ясный душевный мир этой девушки, его новой сотрудницы. Кроме того, Зотов чувствовал, что и ей полезна эта первая обстоятельная беседа, открывающая для Нины глубочайший смысл ее работы.
Когда Афанасьева наконец вышла из кабинета, Зотов устало откинулся на спинку кресла и подумал: «Хорошая девушка. И надо же ей было влюбиться в Сергея! Да и он, небось, в тот вечер… И кто-то это очень точно подметил… Эх, щекотливое дело! — Зотов смущенно потер ладонью голову. — Но пьяным Сергей в тот вечер все-таки не был и ничего лишнего Плышевскому не говорил… Однако пока, внешне, неизвестный автор письма во всем прав, черт бы его побрал!.. Что же я скажу завтра Силантьеву?»
Он тяжело поднялся, подошел к окну и, заложив руки за спину, долго вглядывался в сгущавшиеся над городом сумерки. Потом, приняв какое-то решение, посмотрел на часы. Было около семи. Зотов снял трубку телефона и вызвал к подъезду машину.
— Поедем-ка, Вася, в театр, — сказал он водителю, с силой захлопывая дверцу машины.
— Значит, сначала домой, за Ксенией Михайловной?
— Нет, брат. На этот раз прямо в театр. Посмотрим сначала, какая пьеса идет. А там решим.
В тот вечер в театре ставили «Мертвую хватку» Голсуорси. На огромной афише у входа Зотов без труда нашел среди исполнителей Е. Коршунову. Он отпустил машину и зашел к администратору.
Сидя в темном переполненном зале, Зотов неожиданно поймал себя на том, что он, несмотря на все заботы и неприятности, с интересом, а местами даже с волнением следит за событиями, развертывающимися на сцене. «Вот она — сила искусства!» — благодарно подумал он.
С нетерпением дождавшись конца последнего акта, Зотов прошел за сцену. В узком коридорчике ему повстречался один из участников спектакля — немолодой, полный, чем-то озабоченный актер, еще в гриме и костюме.
— Где мне увидеть Коршунову? — обратился к нему Иван Васильевич.
Тот посмотрел с любопытством и, в свою очередь, спросил:
— А вы, собственно, по какому делу?
— Старый знакомый, — улыбнулся Зотов. — Поздравить хочу. Первый раз вот на сцене увидел.
Что-то было в его облике такое, что неизменно внушало людям доверие и симпатию. Почувствовал это и старый актер.
— Расчудесно, — ответно улыбнулся он. — Это, знаете, для нас всегда большая радость. Вот, пожалуйста. По коридору третья дверь налево.
Когда Зотов постучал, ему ответил знакомый голос Лены, веселый и возбужденный:
— Войдите!
Перед большим трехстворчатым зеркалом сидела Лена. Она уже переоделась и теперь стирала ваткой остатки грима с лица. Светлые волнистые кудри беспорядочно падали на плечи.
Сбоку от нее, прислонившись к стене, стоял высокий, худощавый, всклокоченный человек с узким лицом и большими выразительными глазами. Одет он был в модные брюки и бархатную куртку, из-под которой виднелся изящно повязанный пестрый галстук.
Лена в зеркале узнала вошедшего.
— Иван Васильевич! — радостно воскликнула она, поднимаясь со своего места, но в тоне ее Зотов уловил чуть заметное смущение. — Здравствуйте, Иван Васильевич, — улыбаясь, проговорила Лена и дружески протянула Зотову обе руки. — Как я рада вас видеть! Вы один?
— Один.
— Вот, познакомьтесь, — оживленно продолжала Лена. — Это актер нашего театра Владимир Александрович Залесский. А это наш старый друг, Иван Васильевич.
Зотов отметил про себя и слово «наш» и то, что Лена не назвала его фамилии. Фамилия актера показалась почему-то знакомой. И тут же натренированная память подсказала: эту фамилию назвал сегодня Лобанов…
Зотов молча пожал руку Залесскому и, обращаясь к Лене, сказал:
— Случайно оказался в театре и не мог не зайти, не поздравить. Дай-ка, думаю, заодно уж и домой провожу. Авось, про меня, старика, не подумают, что за молодыми актрисами ухаживаю.
Сказал он это добродушно, шутливо, но так, что отказаться от его предложения было уже неловко. Впрочем, Лена, как видно, и не думала отказываться.
— Что вы, Иван Васильевич! — засмеялась она. — Кто же про вас это подумает! А мне очень приятно…
Однако на лице Залесского он подметил откровенную досаду.
Лена торопливо закончила свой туалет, надела шляпку, на плечи накинула легкую косынку. За спиной Зотова на вешалке висела ее новая шубка из золотистой цигейки. Зотов с шутливой галантностью подал ее и при этом заметил: