Фабрика героев. Тетралогия

Бедняга медтехник, чьи коротко остриженные волосы тем не менее действительно завивались жесткими кольцами, бочком‑бочком отходил в сторону, изо всех сил стараясь слиться с интерьером и не попасть начальству под горячую руку. Офицеры расступились со сконфуженными лицами. Мэри слабо улыбнулась:

– Извините, доктор, это моя вина. Совершенно не умею болеть…

– Придется научиться. – Тищенко уже остывал. – Так, что тут у нас? – Портативный экспресс‑диагност выдал на дисплей что‑то, от чего пожилой врач досадливо скривился и уже почти жалобно воззвал: – Мисс Гамильтон, ну так же нельзя, в самом‑то деле! Никита Борисович, я немедленно забираю пациентку обратно в лазарет. Довольно.

– Минуточку, доктор, я хотел бы задать мисс Гамильтон несколько вопросов… – попытался было вмешаться Савельев, но мгновенно увял под испепеляющим взглядом Тищенко, который ловко опустил спинку кресла, прижал к шее Мэри крохотную ампулу, и та обмякла.

– Успеете, Петр Иванович. Успеете. Мисс Гамильтон восстанавливается исключительно быстро, верно. Но это вовсе не означает, что вы можете до бесконечности использовать в качестве источника удовлетворения вашего безразмерного любопытства женщину, которую я с огромным трудом выцарапал с того света. Уважьте хоть мою работу, в конце‑то концов! Пусть поспит. Так или иначе, это уже не ее драка. Все что могла мисс Гамильтон сделала. Чем она тут еще занималась? Помимо прокладки курса? Надо думать, в переговорах с соотечественниками участвовала? Ей‑богу, как дети малые…

Глава XIII

В полном соответствии с выкладками капитана Гамильтон русские крейсера вышли к Зоне Сигма до того, как туда добрались остатки эскадры Джерайи Саммерса. Конечно, пришлось немного понервничать, не без этого. Кромка астероидного пояса оказалась действительно скверным местом для полета крупных кораблей и во время первого коррекционного маневра, скрупулезно расписанного капитаном чуть ли не но секундам, в рубке царила напряженная тишина. Однако все прошло настолько гладко, что каперанг Дубинин проникся к бельтайнке глубочайшим уважением и во всеуслышание пообещал выставить ей бутылку лучшей водки из личных запасов. На ехидную подначку Корсакова – что, если мисс Гамильтон предпочитает ликеры? – Дубинин искренне возмутился:

– Пилот? Ликеры? Такой пилот? – потом сообразил, что его пытаются подколоть, разгладил усы и заявил, что раздобудет и ликеры, если потребуется, но что‑то ему подсказывает, что водка будет уместнее. В крайнем случае – коньяк. Дама все‑таки. Пресекая посыпавшиеся со всех сторон замечания, он высказал твердую убежденность в том, что данная конкретная дама относится к категории «дам как дам!» и он лично не советовал бы некоторым из молодых да ранних проверять упомянутую гипотезу. Во избежание. А то он тут на досуге («Где вы его взяли, Капитон Анатольевич?» – поинтересовался Корсаков) посмотрел краем глаза программу подготовки бельтайнских пилотов… Так вот, он имеет удовольствие напомнить особо шустрым, что замена зубов, выбитых не во время боя с противником, флотом не оплачивается.

Неизвестно, как далеко зашла бы веселая перепалка в рубке, но тут датчики дальнего обнаружения засекли, наконец, противника, и всем сразу нашлось, чем заняться. Никита даже пожалел, что не владеет бельтайнской техникой сцепки – сейчас очень пригодилась бы возможность передавать команды по «поводкам». Саммерс, должно быть, решил, что семи смертям не бывать, одной не миновать, а помирать – так с музыкой, и вблизи Зоны Сигма началось форменное светопреставление. Примерно половина тех, кто пришел с Саммерсом в систему Тариссы, решила под шумок смыться – авось не заметят, а и заметят – глядишь, не погонятся. Разумеется, это заблуждение было немедленно развеяно штурмовиками, поддержанными залпами бортовых орудий крейсеров. Однако эта суета смазывала и без того непростую картину боя и бабушка еще надвое сказала, остались бы в самом деле в целости надстройки «Александра», но в самый ответственный момент Зона Сигма озарилась несколькими вспышками, означающими переход в реальное пространство крупных кораблей. Пиратская эскадра, обнаружившая наличие в непосредственной близости от себя не двух, как предполагалось вначале, а шести крейсеров (не считая четырех эсминцев), почла за лучшее лечь в дрейф и задраить орудийные порты. Всякое бывает, судьба – девушка капризная, да и на каторге люди как‑то устраиваются…

Корсаков, изрядно уставший и мечтающий сейчас только о душе и хотя бы паре часов сна, с неудовольствием понял, что отдых откладывается. В отличие от бритья. Ибо адмирал Гусейнов, командующий четвертого крыла Экспедиционного флота, сам не был распустехой и в подчиненных несобранности на дух не переносил. Пришлось спешно приводить себя в порядок и являться пред светлые очи начальства.

Теймур Ибрагимович Гусейнов был, как всегда, черноглаз, седоус и язвителен.

– Что же это вы, батенька, Никита Борисович, так завозились? Какой‑то Саммерс! Тоже мне, эскадра!

– Живым хотелось взять главаря, Теймур Ибрагимович. – Корсаков сидел в салоне «Андрея Боголюбского» и с удовольствием наблюдал, как адмирал набивает трубку. Сигар Гусейнов не признавал, считая баловством и переводом табака, но к слабостям окружающих относился терпимо, и в пальцах Никиты уже тлела благородная «Анатолия».

– А отчего же обязательно живым? Форсу ради или нашлась солнцеокая и луноликая пери, которой вы непременно возжелали сделать подарок? А цветочки либо, там, конфеточки не пробовали?

– Ох, говорила же мне упомянутая «солнцеокая и луноликая», что по скорости распространения сплетен флот уступает только борделю и монастырю, а я, дурак, посмеялся… – покачал головой Корсаков.

– Вот и зря посмеялись. Интересно, однако, она у вас курс прокладывает: бордель, монастырь, флот… Мне аж завидно, – ехидно улыбнулся Гусейнов и тут же посерьезнел: – Шутки шутками, а я ведь тут не просто так оказался. Только вы в подпространство ушли – вызов. Да откуда! С Кремля! Сам князь Цинцадзе, не кто‑нибудь. Как эта планетка в сферу интересов Ираклия Давидовича попала – не знаю, только мне было велено идти сюда на форсаже и на месте приглядеть, что да как. Дескать, Никита Борисович человек молодой, горячий, помчался сломя голову, а дело непростое. Вот так‑то. Что скажете, Никита Борисович, непростое дело?

– Средней паршивости. Налет пиратской эскадры на планету, эвакуация трех тысяч детей на спешно переоборудованном транспорте. Погнались, конечно. Четыре фрегата шли за ними от Бельтайна и еще два ждали у зоны перехода. Корветы сопровождения – семь малышей! – приняли бой и, кстати, выиграли его. Во всяком случае, транспорт был очищен от абордажных капсул и готов уйти в подпространство на маневровых, но тут появились мы. Чего я не понимаю – как планета, о ВКС которой легенды ходят, осталась совсем без защиты. Одна орбитальная крепость и – на момент нападения – один боевой пилот, вот эта самая… гм… пери. Кстати, если я правильно понял, послать сигнал бедствия было именно ее идеей.

– Вот даже как? Я вам так скажу, Никита Борисович: умная женщина – редкая драгоценность. И опасная. М‑да. Она хоть хорошенькая?

Корсаков извлек из футляра кристалл с записью:

– Желаете посмотреть в статике или в динамике, Теймур Ибрагимович?

– В динамике, конечно! Что мне статика…

Никита ухмыльнулся и включил воспроизведение. На экране возник борт транспортного корабля, усеянный абордажными капсулами, и корвет, проносящийся над самой обшивкой. Капсулы исчезли, сметенные выхлопом маршевых двигателей, транспорт остался неповрежденным. Показ остановился. Гусейнов медленно положил трубку в пепельницу:

– А ну‑ка, еще раз! И помедленнее!

Корсаков повиновался. Адмирал покачал головой и несколько преувеличенно вздохнул.

– Ну, Теймур Ибрагимович, что скажете? – не удержался Никита. – Хороша?

– Ах, – темпераментно всплеснул руками Гусейнов, – свет очей! – и снова потянулся за трубкой. – А в статике что?