Страница 15 из 23
— «Дунайские волны», — объявила девушка и положила руку на плечо Аввакума. — Он умеет играть только вальсы, — шепнула ему на ухо. И быстро спросила: — Ты танцуешь вальс?
— Сейчас буду танцевать впервые, — сказал Аввакум. Он уже твердо стоял на ногах.
Бывший кок растянул аккордеон, и пальцы его забегали по старым пожелтевшим клавишам.
«Молодец, повар!» — подумал Аввакум.
Вешние воды разбили ледяную преграду, и звонкие ручьи зажурчали среди зеленеющих лугов. Низко над ними сияло солнце, а по изумрудному небосводу плыли легкие облака. Радуга обнимала этот сказочный мир. И Аввакум прикасался к частичке радуги.
— Не так бойко, а то мы вылетим из вестибюля наружу! — смеялась чужая невеста.
Он подвел свою Фею к Гарри.
— Вот, возвращаю твою невесту. Танцуйте, а я сниму вас на память. Когда будете праздновать свою серебряную свадьбу, посмотрим фильм и вспомним этот день.
— Боцман! Давай что-нибудь из «Веселой вдовы»! — кричит девушка.
Бывший кок наяривает словно целый оркестр. Он как будто собирается удержать кого-то своими огромными лапищами. Аввакум приготовился: Гарри и Фея в объективе.
Но тут с верхнего этажа раздался голос профессора:
— Тише, не шумите!
Это утихомирило весельчаков.
— Пойдемте гулять в лес, — предлагает Марианна. — Хотите? Сразу после обеда.
Обед прошел весело. Веселым был даже профессор. Прежде чем выпить кофе, он сказал, пристально глядя на племянника и Марианну:
— Решаю, дети мои, самый трудный кроссворд из всех, какие мне только попадались. Ужасный ребус! Но должен сказать, что я его уже наполовину решил. — Он смотрел на них пристально, не мигая. — И к вечеру я его одолею окончательно!
— Ну, конечно же, дядя, — прощебетала девушка, — мы в этом абсолютно уверены. Правда, Гарри?
— И сомнений быть не может, — ответил тот, увлеченный поделками из хлебного мякиша.
Потом бывший кок помог профессору подняться в кабинет.
Теперь пошел дождь. Капли застучали по стеклам зло и упорно. С затянутого дымкой неба уже спускались ранние сумерки.
Бывший кок спел вполголоса несколько испанских песен, едва касаясь пальцами струн знавшей лучшие времена гитары. И внезапно умолк, опустив руки.
Молчали и все остальные. Слышно было, как дождь стучится в окна. И казалось, что это не капли, а чьи-то костлявые пальцы.
— Профессору плохо, — сказал вдруг «боцман».
— А что с ним? — спросил равнодушно Гарри.
— Плохо ему, — покачал головой верный Санчо Панса. Он посидел так с минуту, безмолвно повесил через плечо гитару и бесшумными шагами, сгорбившись, медленно ушел к себе на кухню.
— Здесь, по-моему, прохладно, — сказала Очаровательная Фея. — Вы не находите? — она взглянула на Аввакума, но тот смотрел в окно. По стеклам стекали струйки воды.
— Похолодало, — кивнул Гарри.
— Слушайте, — сказала Марианна. — Вам не кажется, что нам пора убираться?
— Это идея, — улыбнулся Гарри. — Мы могли бы сходить в кино… Тут идет какая-то веселая комедия.
— Все равно куда, лишь бы уйти отсюда, — сказала девушка.
Пока Гарри поднимался наверх, чтобы сказать дяде, что они уходят, Аввакум от нечего делать снимал Фею, надевающую пальто. Не хотелось говорить, и он старался чем-то заполнить время. Когда на винтовой лестнице показался Гарри, он перевел объектив на него.
— Тебе не надоело? — рассердился художник.
— Нам надоело тебя ждать! — топнула ножкой невеста.
— Тише, не шумите! — послышался глухой голос профессора.
«Профессору плохо», — вспомнил Аввакум слова «боцмана» и почувствовал, как по спине у него пробежала дрожь. Все же профессор очень старый и слабый человек.
Когда они вышли за калитку, на них налетел яростный порыв ветра, заставивший всех повернуться спиной, чтобы спрятать лица от холодных капель дождя. И тогда все трое почему-то взглянули наверх. Из-под огромного абажура настольной лампы струился мягкий зеленоватый свет. Профессор сидел в своем кресле, слегка наклонившись вперед и сердито смотрел на них.
— Б-р-р! Холодно! — вздрогнула Фея и, круто повернувшись, побежала навстречу дождю.
«И сегодня утром смотрел перед собой вот так же», — подумал Аввакум.
Некоторое время они с Гарри шли молча.
— Вы идете, как за гробом, — крикнула им, останавливаясь, Марианна. — Нельзя ли побыстрее?
И в этот момент они услышали крики боцмана. Он бежал, размахивая руками. Приблизившись, он вдруг пошатнулся и чуть не упал. Лицо его, мокрое от дождя, было испуганным:
— Вернитесь, — прошептал он с трудом. — Ради бога… вернитесь! С ним что-то случилось…
— Что? — быстро спросил Аввакум. Он схватил повара за лямки его белого фартука и сильно встряхнул. — Что случилось?
— Помогите! — всхлипнул бывший кок. — Помогите! Профессор убит!
11
Кто убийца? Одинокий профессор был хорошим человеком и еще более хорошим гражданином, и я уверен, что ни одна добрая душа, которой случалось общаться с ним даже немного, не успокоится до тех пор, пока не узнает, кто же, черт возьми, его убийца. Но я, восстанавливающий эту историю по рассказам Аввакума и со слов других людей, а также пользуясь собственными наблюдениями, не думаю, что вопрос об убийстве самый интересный в данном случае или, как говорится, узловой момент.
В тот день я спустился в Момчилово, чтобы навестить корову Рашку — эту сиятельную королеву надоев в нашем скотоводческом районе. Собираясь в дорогу, сунул себе в карман несколько кусков сахара, повязал голову шерстяным шарфом — мороз был изрядный, да к тому же мело. На момчиловскую молочную ферму я отправился кратчайшим путем.
В ложбине за Даудовой овчарней я заметил волчьи следы. Волков в том году было много. Они рыскали стаями. Но больше всего было разговоров о волке-одиночке, блуждавшем между Момчиловым и Триградом. Чабаны говорили, что это крупный зверь юга: хвостом он заметает следы, не хуже снегоуборочной машины.
Пугали его страшными клыками и свирепыми глазами, но я как ветеринарный врач не обращал на это внимания. Сущая правда, что перед Николиным днем он ухитрился пробраться в овчарню села Кестен и унести породистого барана.
Увидев следы я тут же вспомнил о проклятом волке-одиночке. Была минута, когда хотелось повернуть обратно — ведь я же не обещал корове Рашке навестить ее именно в этот день. В такую погоду хорошо сидеть дома, у очага и печь в золе картошку.
Я мчался на ферму во весь дух, а за мной гнались противные следы серого. Добрался все-таки благополучно и чуть было не чмокнул красавицу Рашку в лоб — так я радовался, что вижу ее цветущей.
На ферме я случайно застал среди доярок и мою старую знакомую Балабаницу. Ах, как она была хороша в своей лисьей безрукавке! Нет, что хотите, а лучше этой бездетной вдовушки нет никого на свете! Я знал, что она неравнодушна ко мне, хоть и держится притворно холодно. Поэтому я поздоровался с «ей особенно любезно и даже кивнул ей многозначительно.
— Как дела, Балабаница? Идут?
Это был довольно сложный вопрос — и, видно, она немного смутилась, потому что ничего не ответила, а лишь пожала плечами.
Тогда я принялся осматривать Рашку, а Балабаница сказала:
— Как вы не боитесь, доктор, тащиться из эдакой дали да еще в ненастье? А если пурга вас где-нибудь заметет? Или этот волк повстречается? Что тогда?
— Плохо придется волку, — ответил я. — Уж вы мне поверьте! — и я свирепо потряс кулаками. А сердце так и пело, так и пело. Ведь она неравнодушна ко мне!
Балабаница постояла молча, потом подхватила одну из доярок под руку и потащила во двор. Я услышал, как они расхохотались за дубовой дверью, и мысленно представил себе, как та чудесная безрукавка колышется сейчас у нее на груди.
Я вернулся обратно той же дорогой.
Какой-нибудь строгий литератор, вероятно, спросит меня: «Но к чему вы рассказываете нам эту историйку, как говорится, ни к селу, ни к городу? Что общего между этим волком или Балабаницей и убийством несчастного профессора? И зачем вы отвлекаете наше внимание от главного вопроса — об убийце?»