Право на поражение

Сколь ни неожиданным было нападение, но гоблинов было слишком много. И каждый гном понимал, что, упав, он останется в этом лагере навечно. Когда упал первый, он сразу оказался как в капкане, облепленный врагами со всех сторон. Темп терялся лишь на мгновение, но этого оказывалось достаточно, чтобы еще полусонные твари прилеплялись к рукам, ногам, сковывали движение и кололи, вслепую ища щели в броне.

А Хранитель крутил головой и, когда удавалось, дотягивался посохом до стен и ударял по ним. Иногда он проделывал то же самое с потолком, иногда, когда находил хотя бы небольшую проплешину в месиве тел, по которым они бежали, – по каменному полу коридора.

И при этом Хранитель начал слегка хихикать, чего его охранники вообще никогда в жизни не слышали. Хранитель всегда был наиболее уважаемым и солидным гномом в каждом клане. Гномом, даже родовое древо которого было таким старым и ветвистым, что в его корнях разобраться не мог никто. Ни один из гномов не мог похвастаться тем, что знал Хранителя ребенком, потому что он был самым старшим в клане, но при этом никогда не участвовал в Советах. Держался в стороне. Никогда не высказывал мнение по злободневным, как считали гномы, вопросам жизни клана, когда другие спорили до хрипоты. А если и высказывал, то это мнение всегда оказывалось решающим.

Чаще всего он даже не являлся на собрания. Или сидел тихонько в тени, слушал и слегка кивал, скорее не сказанному, а своим мыслям. Тихо постукивал посохом по полу. Детям, когда они спрашивали, говорили, что Хранитель бережет чертог, бережет клан, бережет своды от обрушения. Никто не знал, правда ли это или просто старческое постукивание, которое Хранитель не мог остановить. Но так говорили детям, чтобы их успокоить, потому что взрослым, говорящим это, рассказывали то же самое, когда они сами были детьми.

Сейчас самый уважаемый гном в клане хихикал, и это не могло не волновать остальных.

В конце концов Бодор увяз. До нужного им ответвления оставалось каких-то два десятка шагов, но дальше пройти было невозможно. Гоблины опомнились, сгрудились и махали кинжалами, скорее отпугивая гномов, чем пытаясь нападать.

Бодор досадливо ударил молотом по голове гоблина, на котором сейчас стоял, заставляя его перестать шевелиться. Правый бок болел, но рана была не настолько глубокой, чтобы парализовать руку. Просто порез, который нужно будет потом обязательно обработать, зная «любовь» гоблинов к чистоте. Если такие мелочи, как нагноение, его еще будут волновать в ближайшем будущем.

Левой рукой гном перехватил кисть излишне увлекшегося гоблина, неумело, но рьяно размахивающего ножом, вытянул его из вражеской шеренги на себя, ударил коленом в шею, с удовольствием почувствовав, как хрустят ломающиеся позвонки, и бросил труп обратно, надеясь пробить брешь в стене машущих железом врагов.

Не получилось. То ли Бодор уже слишком устал, то ли гоблинов сзади стояло слишком много и им просто некуда было падать от удара. Бодор вздохнул и шагнул вперед. Он знал, что ему придется сделать, хотя ему очень не хотелось умирать. Но единственный способ пробиться – устроить живой таран. Он должен был быть на острие и оказаться первым, кого гоблины поднимут на спиногрызы.

Тогда появлялся хоть какой-то шанс пробиться сквозь эту толпу. В конце концов он мог оказаться достаточно изворотлив, чтобы выжить. В конце концов в чертогах клана рассказывают столько легенд о Бодоре, что ему можно и умереть за то, чтобы сохранилось место, где легенды о нем продолжат рассказывать, и за то, чтобы их было кому слагать.

Они прыгали по муляжу лестницы, со ступеньки на ступеньку. Для большинства претендентов это оказалось невероятно сложно – запомнить двадцать один цвет, в строгом порядке, без единой возможности ошибиться.

Все-таки большинство достигли финала отнюдь не за счет умения запоминать длинные последовательности цветов. Вообще, казалось, что все, кто хорошо умели проделывать такие трюки, были достаточно умны, чтобы, в первую очередь, вообще не участвовать в подобных состязаниях. А здесь, на полигоне, оказались как раз те, кто умели только махать мечом.

Наверное, это не относилось к Аль’Шауру и его друзьям. Ведь они шли на состязания по своим причинам. Многорукий вообще думал, что прошел бы лестницу и без подготовки. Мозаика была легкая, и можно было не знать комбинации вообще. Достаточно было внимательно посмотреть на отверстия в стенах – и был шанс проскочить. А дальше природное чувство баланса Аль’Шаура, отточенное годами тренировки с двумя мечами, позволило бы ему почувствовать ритм ловушек и пройти их. Не наверняка, но вероятность была, и немалая.

Кстати о мозаике. Некромант врал. И бутафорская лестница врала. Аль’Шаур помнил оригинал и расположение всех плит мозаики. Да и никто не запрещал сходить посмотреть еще раз. Плиты совпадали, не совпадали отверстия в стенах. В паре мест они выглядели иначе. Пока мечник не понимал, зачем это серой робе, но взял на заметку неточности. Даже предположил, какие плиты и какие цвета были бы более правильными для безопасного прохождения первого участка.

Но, как бы Аль’Шаур ни верил в свои способности, он понимал, что команда сделала единственно правильный выбор. Иначе как этим путем, через состязания, к Затворнику было не подобраться. На каждой башне стоял часовой из перерожденных, с арбалетом, который никто из них даже не опускал. Они не менялись, просто стояли и равнодушно пялились вперед, не меняя позы, не шевелясь, не переминаясь с ноги на ногу. Снаружи от стены каждые десять минут проходил патруль из двух дюжин мертвецов, просто для того, чтобы проверить, не прячется ли кто под стеной из неприглашенных гостей. Пока они тренировались на бутафорской лестнице, их окружали почти полсотни мертвецов, безразлично наблюдающих за этим развлечением.

В лоб отряд бы не прошел. Ведь это было еще снаружи замка. Что там было внутри – Аль’Шаур предпочитал об этом пока не думать.

На тренировочной лестнице стрелы были с железными шариками вместо наконечников. Но даже они били больно, когда кто-то оступался или недостаточно хорошо заучивал цвет. На настоящей лестнице вместо этих стрел должны были вылетать настоящие, причем, как понимал Аль’Шаур, сразу пачками.

Шарики ударялись, оставляя заметные следы. От синяков спасали только доспехи. Чтобы не выделяться среди остальных, ему приходилось делать вид, что он тоже путает цвета, хоть он и позволил себе оступаться пореже остальных.

– Все это чушь собачья, – буркнул стоящий рядом с ним воин.

Очередной бедолага в этот момент спутал цвет, оступился, получил тупой стрелой в руку, от боли отшатнулся еще раз и тут же заработал еще один шарик. Потерял контроль над собой и побежал, собирая по пути почти все стрелы, какие могли вылететь из стен. В итоге он так и не добежал до стартовой черты, повалившись на землю от боли. Потом медленно отполз. Все стрелы пролетали выше, и Аль’Шаур подумал, что это тоже способ преодолеть мозаику.

– Что? – равнодушно спросил многорукий.

– Все, – откликнулся финалист. – Сдохнуть бы побыстрее, так нет – даже это еще надо заслужить. Цвета, ритм, счет. Ладно, теперь хоть семья обеспечена. Как бы еще исхитриться и сломать себе самому шею раньше, чем они сорвут печать?

Аль’Шаур лишь пожал плечами, впервые действительно не зная, что ответить. Конечно, это мог быть провокатор, но смысла в такой провокации было до непонятного мало. Поэтому многорукий не стал заострять внимание на этом разговоре, стараясь сосредоточиться на главном. Запоздалое раскаяние семьянина, положившего на арене множество людей, чтобы обеспечить родных, его не особо трогало.

Гора вздохнула, на этот раз по-настоящему. У гоблинов была лишь одна общая черта с гномами – они тоже жили под горами и отлично представляли себе, что такое встретить землетрясение в подземных пещерах. Никто из них не сталкивался с этим раньше – такое мало кому удается пережить, но знание об этом было в крови.