Страница 44 из 136
Волки пытались проникнуть в лагерь, обойдя транспорты с двух сторон, но напоролись на быстро отреагировавших на нападение солдат.
С левой стороны волки смогли рассечь строй и вклинились в толпу, щедро раздавая удары налево и направо. В них стреляли, попадая в спины разбегающихся товарищей. Было убито трое человек и ранено шестеро, прежде чем волков перебили прицельным огнем.
Справа волки наткнулись на шквальный огонь и отступили так же стремительно, как и появились.
Орали кругом много, но Дюморье и ротные командиры смогли заставить своих подчиненных прекратить панику. Они снова приказали наступать и люди успели занять посты Двойки раньше, чем последний волк успел покинуть лагерь. Еще двое волков были убиты, когда бежали из лагеря по упавшему дереву, а последний был застрелен снайпером у границы леса.
Волки ушли также стремительно, как и появились, оставив за собой два пролома в ограде, шестьдесят убитых солдат и лишь двадцать два своих трупа. Еще двенадцать человек были ранены, семеро тяжело, пятеро легко. Волки оставили за собой не только разрушения и смерть, они смогли поселить в людей страх, страх перед своей хитростью и жестокостью. Волки показали людям, как они могут убивать, и впервые смогли достойно отомстить за первую бойню – устроенную людьми. Об их силе и стремительности говорил тот факт, что из пятидесяти четырех человек, дежуривших на Двойке в ночь прорыва, в живых не осталось никого…
Был поднят батальон Ричардсона и, хотя все понимали, что волки сегодня больше не нападут, солдаты несли усиленное дежурство по всему периметру. Проломы в заграждения были освещены переносными прожекторами и аварийные бригады остаток ночи пилили поваленные деревья, чтобы восстановить целостность защитной сети. Нужно ли говорить, что до рассвета никто не сомкнул глаз…
* * *
…Мы смогли отомстить! Мы смогли попробовать их кровь на вкус! Мой план удался!
На языке их кровь отдавала привкусом металла. Но сегодня ночью даже этот мерзкий вкус не мог отбить у меня аппетит к охоте.
Как же это упоительно – снова почувствовать себя сильным! Как же хорошо снова чувствовать запах страха двуногих и знать, что причина этого страха – ты! Как приятно вонзить зубы в податливую теплую плоть, ощутить, как брызжет во все стороны кровь, как ломаются их хрупкие кости, когда обрушиваешься на них всем своим весом. Как приятно осознавать, что ты – снова охотник, а они – просто жертвы. Как приятно чувствовать мощь своих ударов, от которых их головы трескаются, как лесные орехи в зубах у белок!
Я убивал, да, я – убийца! Я убивал с наслаждением, я убивал своих врагов, я убивал бы их тысячу раз и буду убивать до тех пор, пока в моих жилах течет кровь. Каждый раз, когда я смотрел в их широко распахнутые от боли глаза, каждый раз, когда я чувствовал, когда дыхание затихало в их груди, с каждым ударом, с каждым рывком челюстей, я снова и снова видел, как падают на землю мои дети, и во мне не было ни капли жалости к чужакам, разорвавшим мой мир грохотом железа.
Мне хотелось крикнуть в их побелевшие от ужаса лица, в эти умирающие глаза, в эти беспомощно поднятые кверху руки, крикнуть во всю мощь своих легких, крикнуть так, чтобы мой крик услышали все, живые и мертвые:
– Моя дочь носила в чреве моего внука! Вы слышите, вы, пожиратели падали, навозные жуки, моя дочь могла стать матерью, если бы не вы!
Но я молчал. Они все равно бы не поняли. Они считают, что мы не способны говорить. Они не заслуживают объяснений. Они имеют только одно право – упасть замертво от моей руки…
* * *
У Адама не поворачивался язык назвать этот кошмар сюрпризом. Просто когда он услышал вой сирен, а потом крики, стрельбу и взрывы, у него заледенели руки и сердце замерло на миг, а потом забилось с удвоенной силой. У него не было никаких мыслей, когда он лихорадочно пытался завязать онемевшими пальцами шнурки высоких десантных ботинок. Только в голове билась, как попавший в сети мотылек, идиотская фраза: «А вот и сюрприз!»
Он не помнил, кто, когда и где произнес эти слова, было ли это в каком‑нибудь фильме или же это был образ из книги. Он просто видел лицо рыжего клоуна, на лице которого была нарисована ярко‑красной краской идиотская ухмылка до ушей. Эта голова выпрыгивала из черной шляпы, из которой фокусники достают белых кроликов, и истошно орала, обнажив зубы, покрытые налетом красной помады, похожей на кровь: «А вот и сюрприз»!
– А вот и сюрприз! А вот и сюрприз! – повторял себе под нос Адам, едва ли сознавая, что он говорит.
Когда он выбежал из башни все уже было кончено. Встречный ночной бой не был затяжным и длился около десяти минут, может быть, даже меньше. Адам знал, что время – субъективная вещь, особенно в бою. Однажды он и его группа в джунглях наткнулись на группу местных военных, состоящих на службе у наркокартелей. Завязался встречный бой, они успели отойти, не потеряв никого из своих и тогда Фолз впервые был поражен тем, как остановилось для него время.
Он падал на землю, казалось, целую вечность, срывая гранату с пояса. Он бросает гранату вперед, в светлые пятна защитного цвета и видит отрывочные вспышки света на фоне этих пятен. Он прицеливается, прицел кажется огромной горой, винтовка сотрясается в его руках, и ему кажется, она стреляет слишком медленно, примерно раз в десять секунд. Фолз заворожено смотрит, как медленно вырастает земляной черный столб от разрыва его гранаты, брошенной несколько лет назад. Он стреляет, магазин быстро пустеет, и он слышит сухой щелчок затвора длящийся несколько секунд. Он перезаряжает винтовку так медленно, как будто находится под водой. Он видит, как кричащие в панике солдаты исчезают в зарослях, провожаемые очередями. Ричард, упавший рядом, осторожно прикасается к его плечу, и время возвращается.
По часам Адама прошло тогда сорок пять секунд.
Сейчас все опять как на глубине пяти метров. Платформа падает вниз бесконечно, он закрывает глаза и сжимает зубами костяшки пальцев на руках.
Время возвращается. Адам выбегает из башни вместе с толпой ученых. Он видит низкую фигуру Мазаева в белой пижаме. Профессор весьма профессионально сжимает в руках автомат, на ногах, вопреки ожиданиям, короткие сапоги. Губы крепко сжаты, глаза за толстыми стеклами очков упрямо смотрят прямо перед собой.
– Что случилось, Адам?
– Не имею понятия, что‑то в южном секторе.
– Да‑да, я тоже слышал.
Проходы к транспортам перекрыты отрядом фермеров. На второй день после высадки Криди‑старший, единственный полномочный делегат от гражданского населения, которому полностью и безоговорочно доверяли все, предложил создать небольшой отряд из добровольцев, чтобы помогать солдатам охранять лагерь. Многие гражданские колонисты возражали против этого, мол, «а зачем тогда солдаты»? Но Криди настоял на создании отряда, выполнявшего функции полиции.
Мало кто понимал, зачем это нужно, но военные согласились с тем, чтобы отряд охранял палаточный городок – солдатам и так было много работы. Добровольцев мгновенно назвали приставами. Некоторые смеялись над тем, что они не спят ночи, обходя палаточный городок попарно. Но теперь отряд Криди оказался весьма кстати.
Приставы оградили участок с транспортами и не пропускали гражданских, только военных. Это было разумно, потому что возле транспортов уже столпилась толпа как попало одетых людей, некоторые еще толком не проснувшиеся мужчины потрясали в воздухе винтовками и Адам искренне надеялся, что хотя бы часть этих стволов находится на предохранителях.
– Мы хотим знать, что происходит, Криди! – истошно вопила группа женщин во главе с Маргарет Аттертон, пожилой матерью двух взрослых уже мужчин, братьев Аттертон, весьма вздорной и крикливой особой.
В руках у Мамаши Аттертон был внушительно выглядевший кольт сорок пятого калибра и она размахивала им перед носом взбешенного Джека Криди, как пьяный ковбой из вестерна:
– Ты чего это, Криди, а? – орала Мамаша, быстро вошедшая в актерский раж. – Мы все тут свободные люди и я хочу знать, что там происходит и почему вы будите честных людей посреди ночи?!