Страница 117 из 136
– Я не хочу! Не хочу! Ты не виноват в том, что сделали твои люди! Ты не такой, как они!
– Нет, – его глаза печально посмотрели на меня, – я такой же. Я ничем не отличаюсь от них, я сам был таким еще совсем недавно.
– Это неправильно!
– Я прожил не так много, как ты, Белый, я не испытал и сотой доли того, что довелось пережить тебе, но несколько вещей я знаю точно. Я знаю, что иногда происходят ужасные страшные вещи. Они происходят сами по себе или по чьей‑то воле, но они происходят и от этого нельзя отмахнуться. А еще я знаю, что за всё рано или поздно, но придется расплачиваться. Иногда твой долг невелик и тебе хватает своих сил, чтобы искупить ошибку. Иногда тебе приходится расплачиваться за то, что ты не совершал – ты сам знаешь это. Тебе приходится платить своей кровью, своими поступками, иногда собственной душой или сознанием. Но платить всё равно приходится.
Я смотрел на него и силы покидали меня. Я знал, что он прав, знал что прав Велор и остальные сейры. Но хуже всего то, что я был уверен в своей правоте и одновременно с тем знал, что сейчас все совершают ошибку, одну из тех самых страшных ошибок, которые никак нельзя исправить, как бы ты ни старался.
– Отойди, Белый, – услышал я за своей спиной, но не шевельнулся ни на волосок.
– Наш брат устал, – сказал Велор, – он слишком привязался к этому человеку – в этом нет ничего дурного – всем свойственно ошибаться. Мы знаем, что раньше Белый поступал правильно и говорил единственно правильные вещи. Теперь же он просто заблуждается. Отведите нашего брата, чтобы он смог отдохнуть, пока мы займемся своими делами.
Между мной и Илайджей встали сейры, оттесняя меня в сторону. Я занес лапу для того, чтобы нанести удар, и услышал голос Велора:
– Не причиняйте нашему брату вреда! Он не в себе, его разум помутился от происшедшего этой ночью. Вы должны понять его, братья, – его слова, как всегда были убедительны, никто не мог противиться их силе, их доброму тону, их правоте, – Белый пережил гибель своих сородичей в такой же резне. Смерти, которые он видел сегодня, вызвали у него растерянность и пробудили к жизни ужасные воспоминания, терзающие его душу. Помогите нашему брату понять, что вокруг него – любящие его братья и сестры. Пусть он отдохнет.
Сейры окружили меня так плотно, что я почувствовал тепло их тел, их шерсть смешалась с моей, в мои глаза смотрели их умоляющие ласковые глаза, их прикосновения, не несущие никакого зла, заставили меня покориться их воле.
Я не мог убить никого из них, они были моими братьями, в наших жилах текла одна и та же кровь, одни и те же матери вскормили нас, моя жизнь проходила бок о бок с ними. Их мысли были моими мыслями, их боль – моей болью. Они были против меня, но я не мог противостоять им.
Я хотел умереть. Мне было так больно, что сердце замирало в груди и перед глазами становилось всё темней.
Я услышал, как сейры обступают Илайджу, и прошептал окружившим меня:
– Разрешите мне посмотреть.
– Тебе не нужно смотреть туда, брат, – Сайди потерся своей мордой о мою, как младший брат, как сын.
Я опустил голову.
– Я хочу, чтобы это сделал ты, мудрый Велор, – голос Илайджи был звонким и только я смог различить в нём смирение и смертельную тоску.
– Я выполню твою просьбу, человек, – послышалось в ответ и я услышал в этом голосе уважение, – ты достоин этого.
– Спасибо, волк, – ответил человек, скрытый от меня обступившими меня сейрами.
– Белый? – я услышал его голос и боль пробила мое сердце, как будто ледяной иглой.
– Я здесь, Илай, – ответил я.
– Не вини себя ни в чем. Ты – не виноват. Я благодарен тебе за то, что ты открыл мне глаза. Ты подарил мне несколько лишних дней и многому научил меня. Спасибо тебе.
– Илай! – вскричал я.
– Прости меня. Прощай.
Я хотел что‑то сказать, попрощаться, попросить прощения, но сил уже не осталось – огонь, бушевавший в моей душе, догорел. Внутри осталась выжженная пустошь, вкус пепла повис у меня на языке и сковал горло.
– Ты готов? – голос Велора.
– Да.
Говорят, услышать движение невозможно. Мы, сейры, можем услышать всё, но теперь я был этому вовсе не рад.
Я услышал свист, рассекающий воздух, приглушенный выдох, звук разрываемой плоти. Потом что‑то упало, мягко опустившись в густую траву, и я знал, что это было.
Я поднял голову и завыл в тоске. Сейры, окружившие меня, опустили головы, а я смотрел в черное небо без единой звездочки, в небо, затянутое пока еще невидимыми тучами, в небо, в котором без следа тонул мой плач, моя скорбь, моя печаль…
Сейры увели меня с места общего совета. Сайди сказал мне:
– Белый, мне нужно вернуться к своему племени.
Я промолчал.
– Хочу надеяться, что с ними всё в порядке.
Я снова промолчал.
– Тебе нужно отдохнуть.
Я без слов опустился на землю и силы покинули меня, как будто моя кровь вытекла по капле в эту безумную ночь. Я закрыл глаза и в первый раз в жизни был рад ничего не видеть вокруг. Мне хотелось умереть…
Перед рассветом я встал и молча направился к месту совета. Никто не останавливал меня. Я заметил несколько охотников, сторожащих сон тех, кто остался от племени Велора, но они ничего мне не сказали, только кивнули, не то в знак приветствия, не то предупреждая о чем‑то. Я не обратил на них никакого внимания.
Пламя от оружия людей уже догорало в невысоком подлеске. Ветер, отогнавший пламя к реке, сослужил нам неплохую службу, не дав пламени пожрать весь лес.
Я почувствовал запах его крови и увидел темное пятно на траве. Они куда‑то унесли его тело. Это было хорошо – я не хотел видеть его мертвым. Я лег не землю и меня охватила дрожь, я подумал, что умираю и несказанно обрадовался этому.
Но мое тело обмануло меня и я не умер. По крайней мере, я не умер тогда, вернее, не умерло мое тело. Но кое‑что умерло на самом деле. Что‑то в моей душе…
* * *
– Как он? – спросил Адам у Сергеева, глядя на Дубинина, лежащего на кровати в своей комнате.
– Трудно сказать, – тихо ответил Владислав, – он не отвечает на вопросы, не реагирует на происходящее. По‑видимому, сильнейший нервный шок, потрясение, плюс последствия той голодовки.
– Что вы ему даете?
– Успокоительное, транквилизаторы, мышечные релаксанты, – устало ответила Марина Сергеева. – Его принесли в ужасном состоянии – без сознания, все мышцы напряжены, как дерево.
– Будем вводить питательные растворы внутривенно, когда снимем спазм, возможно, сможем поить бульонами, давать сок и протертую пищу. Сейчас у него так свело челюсти, что не разожмешь и ломом, – сказал Сергеев.
– Кататония?
– Вероятно, – ответил Владислав, – точно будем знать не раньше, чем завтра. Пусть пока спит.
– Что у него произошло с этим волком? – спросил Адам.
– Неизвестно – он выключил камеры наблюдения в Клетке. Все записи стерты.
– Когда?
– Дня три‑четыре назад.
– Да, дела, – вздохнул Адам.
В пункте контроля Адама ждал еще один неприятный сюрприз.
– Адам, – позвал Дэвид Варшавский, сидящий за пультом управления «Каспера‑2».
– Что? – внутри у Адама возник неприятный холодок.
– Мы не можем сбросить бомбу.
Адам устало опустился на стул.
– Скорее всего, заклинило бомбовый захват. Канистра с напалмом ушла нормально. Сигнал от бомбы мы получаем, но сбросить ее не получается. Взрыватель на боевом взводе и я не знаю, что делать.
– Мы сможем отключить взрыватель отсюда? – спросил Адам.
– Нет, это не было предусмотрено. Когда бомба взведена, есть только один путь избавиться от нее – сбросить.
– Час от часу не легче, – Адам покрутил головой, пытаясь размять уставшие мышцы шеи.
– Что делать будем?
Адам молчал.
– Может, выключить двигатели? – сказал Джек со своего места. – Пусть взрывается сам, где‑нибудь в лесу.
– Взорвать дирижабль? – спросил Дэвид.
– Надо вызвать Густафсона, – сказал Адам, – посмотрим, что он скажет.