Бунтарь (ЛП)

«Луизианские тигры»

После Крымской войны форма зуавов, французской колониальной пехоты, форма, по сути, восточная, стала образцом для подражания во многих государствах мира. Любопытно, что её скопировали не только западные армии, но и турецкая тоже.

— Огонь! — и пушки южан плюнули картечью.

— Огонь! — и ружья Легиона кашлянули дымом.

Мальчишка из роты «Д» затолкал в дуло уже четвёртый заряд. Всякий раз он забывал о капсюлях. Забыл и сейчас. Дёрнул спусковую скобу. Боёк впустую стукнул по шпеньку без капсюля, и юнец принялся забивать в дуло пятый заряд.

— Огонь! — по команде Эванса южнокаролинцы дали залп.

Род-айлендцы, воспрянув было духом после отбитой контратаки зуавов, дрогнули.

— Огонь! — и капеллан зуавов, забыв заповедь «Не убий», палил по северянам из револьвера.

— Огонь! — и мальчишка из роты «Д», опомнившись, нацепил капсюль на шпенёк.

Миг спустя пять порций пороха, детонировав в стволе, разворотили юнцу полчерепа.

— Огонь! — и Роберт Деккер жахнул из дробовика, хоть и бесполезно на таком расстоянии, зато впечатляюще.

В траве дотлевали остатки вылетающих из стволов пыжей. Тяжелораненый висел на сломанной ограде без сознания, не доползя до леса. Труп офицерской лошади время от времени подёргивался, принимая в себя пули янки. Огонь род-айлендцев, впрочем, был слабым. Северяне отступали. Южане палили им вслед, перемежая выстрелы с проклятьями. Первая схватка с врагом, первая маленькая победа, оставили у легионеров ощущение собственной значимости и триумфа. Группка бойцов рванулась к северянам, делая вид, что намерены повторить атаку зуавов, и деморализованные род-айлендцы побежали.

Однако вторая волна янки уже была на полпути к опушке, а от бродов подходили и подходили войска. Подходили три полка добровольцев из Нью-Йорка, полк морской пехоты. Прибавилось полевой артиллерии. Появилась конница. Род-айлендцы, видя, что подмога близка, залегли в двух сотнях метров от обагрённой кровью травы, отмеченной россыпью тел в синих мундирах.

— Стройсь! Стройсь! — раздался приказ откуда-то из центра линии обороняющихся.

Не поддавшиеся общей эйфории офицеры с сержантами засуетились, возвращая опьянённых победой бойцов на позиции. Солдаты повиновались, смеясь и перешучиваясь. Гордость переполняла их. Вдогонку сбежавшим северянам звучали оскорбления:

— Валите к мамашкам, янки!

— Чтобы драться с нами, нужны мужчины, а не такие слюнтяи, как вы!

— Добро пожаловать в Виргинию, свиньи!

— Тихо! — приказал Бёрд зычно, — Тихо!

Гам стихал, зато в хор гаубиц, не прекращавших бить по краю леса, влилось басовитое тявканье фланговых батарей.

— За деревья! Живей! Живей!

Южане отхлынули под сень леса. Их потери были на порядок меньше, чем у наступающих, стоило лишь сравнить горстку мертвецов по обе стороны изгороди с грудами трупов поодаль. Ворон слетел к убитому офицеру с рыжими бакенбардами. Золотая оправа висела на одной дужке. Раненый северянин стонал, моля дать воды, но воды ни у кого из легионеров давно не было. Солнце пекло немилосердно, рты пересохли от селитры в порохе, во флягах не осталось ни капли.

— Молодцы, ребята! Врезали янки, врежем снова! — подбадривал майор Бёрд.

Как ни хаотично прошла первая схватка, она принесла майору Бёрду не только полное подтверждение его военных теорий, но и удивительное открытие: ему нравится война. Привыкший чувствовать себя приживалом при удачно вышедшей замуж сестре; ненавидящий своё ремесло Бёрд с удивлением обнаружил, что нашёл себя здесь, в пороховом дыму и крови. Гоголем прошёлся майор за спинами укрывшихся на опушке бойцов:

— Заряжай, ребята. Заряжай, но стрелять спешить не надо.

— Целься в брюхо. — подключился Мерфи, — Ранение гадкое, одному вжаришь, пятеро к мамочке сбегут.

Адам в этом бою словно заново на свет народился. В бою, будто в тигле, всё, что месяцами лишало юношу сна, — сомнения, тревоги, война и мир, свобода и рабство, права штатов и христианские добродетели, всё отлилось в спокойную решимость делать, что должен. Однажды Адам, которому с юных лет было свойственно взвешивать свои поступки и судить их так, как будет судить Господь в Судный день, спросил отца о принципах, в соответствии с коими стоит строить жизнь. Вашингтон Фальконер засмеялся: «Знаешь, в чём твоя беда, сын? Ты слишком много думаешь, а слишком много думающие люди редко бывают счастливы. Не усложняй. Жизнь, как лошадь. Заставляя лошадь перескочить барьер, ты же не продумываешь, с какой ноги твоему коню начать движение и какое копыто ему первым должно перенести через барьер? Так и жизнь. А думают о принципах пусть школьные учителишки. Будь собой». И в напряжении боя Адам стал собой. Пусть война в Америке только началась, война в душе Адама закончилась. И закончилась его полной победой.

— Заряжаем, но пока не стреляем! — майор Бёрд медленно шёл вдоль рот, поглядывая в сторону собирающихся с силами для второй атаки янки, — А доведётся стрелять, цельтесь в туловище. И всё будет в порядке.

Ведь легионеры, вчерашние пастухи и хуторяне, стали солдатами.

— Эй, вы! — окликнули Итена Ридли с площадки центральной вышки. — Вы, вы! Штабник?

Ридли придержал коня, раздумывая, что ответить. Являлся ли адъютант Вашингтона Фальконера штабником? Наверно, в том смысле, который в это слово вкладывал офицер на вышке, нет. С другой стороны, что адъютант Легиона Фальконера делает на чёрт знает каком удалении от Легиона? И Ридли на всякий случай кивнул.

— К генералу Борегару едете? — офицер, судя по нашивкам на вороте, капитан, ловко спускался по деревянной лесенке.

Табличка на ней, писанная от руки, гласила: «Только для сигнальщиков». Ниже, крупно и печатно, как крик души, было начертано: «Лазить нельзя!» Офицер протянул Ридли засургученный пакет:

— Срочно Борегару.

— Э-э… — промямлил Ридли, соображая, как быть.

Он ведать не ведал, где Борегар. Однако Ридли искал Фальконера, а полковник поехал на встречу с Борегаром. Поэтому Ридли снова кивнул и взял пакет.

— Здесь результаты наблюдений для Борегара, — Объяснил капитан, — Мы-то посредством флажков передаем их по мере поступления, но письменный отчёт есть письменный отчёт. В сигнальщики должны давать людей образованных, а дают кого попало. Многие текст читают по слогам, что уж говорить о сигналах, передаваемых флагами! Так что на вас вся надежда.

Ридли дал лошади шенкеля. Он заехал на территорию, заставленную артиллерийскими передками, фургонами, кузницами на колёсах, санитарными возками. Экипажи стояли так плотно, что поднятые вверх дышла и оглобли походили на лес зимой. Женщина осведомилась у проезжающего Ридли, какие новости. Тот пожал плечами. У костров непонятные личности играли в карты, дети резвились. Кто эти люди, удивлялся Ридли, что они делают здесь? Над Булл-Раном вдали слева поднимался дым, и громыхала артиллерия. Перед Ридли лежали густые леса, прерываемые просторными пастбищами. Там располагались основные силы армии конфедератов, сосредоточенные Борегаром для хитроумного обходного манёвра. Где-то там был полковник Фальконер. Вопрос в том, где? Полковника надо было найти во что бы то ни стало, чтобы доложить о неповиновении Бёрда, Старбака и, в особенности, Адама, на фоне измены которых ярко воссияет звезда единственного верного. А доверие полковника Ридли было, ох как, необходимо, ибо оно означало деньги.

С младых ногтей Итена Ридли угнетала бедность. Он униженно сносил жалостливые взгляды соседей; вину в глазах разорившегося отца; снисходительность везунчика-брата; липучую привязанность Анны Фальконер. Сносил, потому что был бедным. Да, он умело обращался с карандашом и кистью, и мог бы зарабатывать на хлеб с маслом в качестве портретиста или иллюстратора, но художники, как кухарки, богатыми не бывают, а Итен Ридли хотел быть богатым. Он хотел быть, как Вашингтон Фальконер: владеть поместьями и породистыми лошадями, содержать любовницу в Ричмонде и несколько резиденций. Итен немало усилий приложил для завоевания расположения Вашингтона Фальконера, а затем приехал Адам и оттеснил Ридли на второй план. Но небеса милостивы, и капитан получил второй шанс. Фальконер отдал Легиону чёткий приказ — не слушаться Натана Эванса. А Легион ослушался Фальконера. Фальконеру следовало непременно об этом доложить, а для этого — найти штаб Борегара. И Ридли горячил кобылу. Будто на парфорсной охоте, он элегантно взял поочерёдно две изгороди и свернул налево на просёлок, рядом с которым на траве расположился полк зуавов в красных шароварах и свободных блузах. При виде скачущего Ридли солдаты оживились: