Бунтарь (ЛП)

— Откуда вы? — спросил молодого человека вполголоса его товарищ по несчастью, лысеющий дородный крепыш.

— Из Бостона, — честно ответил Натаниэль, отводя глаза от кривляющейся перед ним бабы с бутылкой, — А вы, сэр?

— Из Филадельфии. Я здесь проездом. Увлекаюсь церковной архитектурой, и дёрнула же меня нелёгкая воспользоваться пересадкой с поезда на поезд, чтобы осмотреть местный собор святого Павла… — он сокрушённо вздохнул, — Сломали вам нос?

— Вряд ли сломали. Разбили просто.

Текущая из ноздрей кровь солоно ощущалась на губах.

— И глаз заплывает. Синячище будет — ого-го! Сражались вы, как лев, любо-дорого было посмотреть. Могу я полюбопытствовать, каков род ваших занятий?

— Студент, сэр. Из Йеля. Точнее, был студентом.

— А я — дантист. Доктор Морли Берроуз.

— Старбак. Натаниэль Старбак, — скрывать свою настоящую фамилию при данных обстоятельствах юноша не видел смысла.

— Старбак? — брови дантиста взлетели вверх, — Вы не родственник ли…

— Родственник.

Берроуз помрачнел:

— Не дай Бог им об этом проведать.

— Что они намерены с нами сделать?

Натаниэль никак не мог заставить себя поверить до конца в серьёзность грозящей им опасности. Ну, не среди бела же дня в центре Ричмонда, где есть полиция, судьи, адвокаты! В конце концов, это Америка, а не Мексика какая-нибудь!

Дантист попробовал на прочность путы:

— Речь у них шла о смоле, а где смола, там и перья. Но ведь они пока не знают вашей настоящей фамилии, так ведь?

Пьянчужке надоело гримасничать, она с маху разбила бутылку о камни мостовой и ввязалась в перебранку товарок, делящих грязные рубашки Натаниэля. Рядом с галдящими бабами плюгавый очкарик сосредоточенно листал отобранную у юноши записную книжку, внимательно разглядывая вложенные между страниц бумаги. Там же лежала и вся наличность юноши: целых четыре доллара. Потеря их весьма чувствительно ударила бы Натаниэля по кошельку, но сейчас он страшился другого: его фамилия была указана в качестве адресата на конвертах нескольких писем, одно из которых очкарик уже изучал. Быстро просмотрев остальные конверты, недомерок в упор уставился на юношу и громко произнёс:

— Старбак, да? Ваша фамилия — Старбак?

Толпа притихла. Десятки взоров скрестились на молодом человеке. Вперёд протолкался краснорожий бородач:

— Старбак?

Натаниэль затравленно огляделся по сторонам. Полицией и не пахло. Несколько респектабельного вида джентльменов с любопытством наблюдали за происходящим из здания напротив, не обнаруживая, впрочем, ни малейшего желания вмешиваться. Две-три горожанки глядели на юношу с сочувствием, но и только. Единственный, кто не терял надежды усовестить сограждан, — кальвинистский пастор в тёмном сюртуке и характерном галстуке в виде перевёрнутой «V». Пастырь сорвал голос, и сорвал напрасно, ибо на сброд, чей патриотизм был сдобрен ударной дозой спиртного, его увещевания не производили на малейшего впечатления.

— Что притих, господин хороший? — бородач сгрёб Натаниэля за ворот и вывернул кисть так, что юноша начал задыхаться, — Твоя фамилия Старбак?

Изо рта у него летела слюна и воняло гнилью, густо замешанной на винных парах.

— Да, — прохрипел Нат.

Кроме писем, фамилия была вышита на изнанке его сорочек.

— Родня? — на лбу бородача вздулись вены, белки водянистых зёнок налились кровью. Передние зубы отсутствовали, мутная паутинка слюны свисала с нижней губы на неряшливую бороду, — Ну, отвечай! Родич?

Среди писем, хранящихся в блокноте, имелось одно от отца, так что юноша кивнул:

— Сын.

Бородач издал победный клич (из числа тех, которыми в дешёвых балаганах обмениваются играющие краснокожих дикарей фигляры), и, оставив в покое шею молодого человека, объявил:

— Это сын Старбака! Мы поймали Старбакова ублюдка!

— Господь на небесах! — еле слышно выдохнул дантист, — Теперь вам конец!

Немного нашлось бы имён, упоминание которых заставляло кулаки южан сжиматься крепче, а кровь в жилах кипеть, нежели имя преподобного Элиаля Старбака. Разве что Авраама Линкольна, Джона Брауна да Гарриет Бичер-Стоу на Юге ненавидели сильнее.

Преподобный Элиаль Старбак являлся последовательным противником всего, чем жили и дышали южные штаты. Жизнь свою он посвятил непримиримой борьбе против рабства. В проповедях он вдохновенно бичевал рабовладение, обличал двоедушие южан, высмеивал их пафос, оспаривал доводы. Непримиримая позиция, занятая преподобным в деле освобождения негров, прославила его имя далеко за пределами североамериканского континента, и вот ныне, когда весть о падении форта Самтер выплеснула на улицы южных городов торжествующие массы черни, в Ричмонде, штат Виргиния, такая толпа сцапала одного из отпрысков Элиаля Старбака.

По правде, Натаниель отца ненавидел и ничего общего с ним иметь не желал, но кто его сейчас об этом спрашивал бы? Отродье ненавистного Старбака угодило к ним в лапы, и предвкушение близкой мести пьянило простые души почище любого виски.

— Вздёрнуть его!

— Шпик!

— Любитель ниггеров!

Ком конского дерьма вылетел из толпы, но вместо Старбака, которому, собственно, и предназначался, попал в плечо дантисту.

— Отчего же я не остался в Филадельфии! — простонал Берроуз.

Короткая перепалка относительно дальнейшей участи пленников вспыхнула и погасла. Пара проходимцев, товарищи тех, что укатили на реквизированной фуре, успокоили толпу сообщением, что за смолой уже послали, а перья принесут с матрасной мануфактуры на другом конце квартала.

— Пора преподать выскочкам урок! — вопил бородач, наседая на беспомощных жертв, — Вы, янки, совсем распоясались! Думаете, вы лучше нас, южан?

Он разжал ладонь и сдул в лицо дантисту горсть перьев:

— Чем выше занесёшься, тем больней упадёшь, понял?

— Я — простой зубной врач, сэр. Просто врач, — воззвал к его разуму Берроуз.

— Он — зубник! — объявил бородатый под общий гогот.

— Выдрать зубы зубнику! — предложил кто-то.

Вернулась телега. На дне её стояла парующая бочка. Фуру остановили в шаге от пленников, и вонь смолы перебила пропитавший город табачный запах.

— Начнём со Старбакова семени! — выкрикнул тот же голос.

Заводилы решили иначе. Морли Берроуза, дантиста из Филадельфии, отвязали от решётки и, не обращая внимания на его слабые протесты, подняли на телегу.

— Вы следующий, янки, — оповестил Старбака дотошный очкарик, — Как вы очутились здесь?

Говорил он без злобы, и лукавить Натаниэль не стал:

— Леди сопровождал.

— Леди? Какую леди? — заинтересовался очкарик.

Какую… Лживую и распутную тварь, горько думал Старбак, в которую он втрескался по уши, чтобы в итоге очнуться от любовного угара здесь, в Ричмонде, без дома, без будущего и почти без гроша.

— Так что за леди?

— Леди из Луизианы. Ей требовалось срочно покинуть Север.

— Молись, приятель, чтобы она пришла, — ухмыльнулся очкарик, — и спасла тебя от лап Сэма Пирса!

Сэмом Пирсом, очевидно, звался красномордый бородач, взявший на себя обязанности главного палача. Он сноровисто ободрал дантиста до подштанников, кои были оставлены на несчастном, дабы не конфузить присутствующих дам. Захватив порцию смолы черпаком на длинной ручке, Пирс приподнял её над бочкой, показал зрителям. Те заорали, заулюлюкали:

— Припарь-ка его хорошенько, Сэм!

— Хорошенько припарь!

— Поддай янки жару! Проучи янки!

Бородач глубоко окунул ковш и придержал, давая тягучей жиже заполнить чашу. Дантист в ужасе затрепыхался, но двое подручных Пирса нагнули жертву над бочкой, подставляя белую пухлую спину под медленно стекающую с черпака чёрную блестящую массу.

Толпа затаила дыхание. Горячая смола соприкоснулась с нежной кожей складчатого загривка. Дантист завизжал от боли и рванулся было в сторону, но его мучители не ослабили хватки. Зрители возбуждённо загомонили.

Чувствуя подступающую дурноту, Старбак смотрел, как дымящаяся чёрная волна неспешно сползает на плечи страдальца-зубника, течёт по округлой спине. Берроуз кричал, не переставая, от муки и унижения. Зрителей его мучения не трогали. Наоборот, зрелище того, как проклятый северянин получает по заслугам, воспринималось ими с законным удовлетворением.