Страница 37 из 48
Кир спешил, но раненая нога все время давала о себе знать. Рана открылась от ходьбы, и, несмотря на повязку, сапог был полон крови.
К городу они подошли на второй день, ближе к вечеру. Кир прошел через город не останавливаясь и двинулся, хромая, дальше в горы, несмотря на наступающие сумерки.
Бора, которой не нравилась его решительность, шла рядом, поддерживая его.
Когда они поднялись на обрыв, уже стемнело. На месте, где Ила должна была его дожидаться, лежал лишь его заплечный мешок.
Костровище было старым. Костер разжигали несколько дней назад. Осмотрев внимательно место, Кир понял, что Ила ушла отсюда давно, вероятно, сразу после того, как он отправился с волками в военный поход. Он закрыл глаза.
Когда он уходил с волками к первому месту засады, он что‑то почувствовал. Что? Вот он сделал шаг и…
Нет, это была не опасность. Просто он почувствовал рядом с Илой человека… Кто же это был, если он даже не встревожился? Это была женщина!
Кир с облегчением выдохнул воздух. Оказывается, он уже несколько мгновений как затаил дыхание, словно это как‑то могло ему помочь вспомнить этот день.
Что же было дальше?
Кир знал, что его подсознание наверняка запомнило все, что происходило, но не подняло тревоги.
Почему? Женщина не излучала враждебности, вот почему…
Что было дальше, подсознание не помнило.
Бора уже развела костер и сидела рядом, задумчиво глядя на него. Кир встал и, достав котелок из мешка, начал готовить настой, снимающий головную боль.
– Ты знаешь, куда ушла твоя женщина? – спросила Бора.
Кир отрицательно покачал головой.
– Что ты будешь делать теперь, одинокий волк, когда ты снова одинок?
– Пойду ее искать, – он грустно улыбнулся. – Я должен доставить ее туда, где ей не будет угрожать опасность. Бора кивнула:
– Здесь ей ничего не угрожало, тем не менее она ушла. Я думаю, что у нее свой путь, отличный от тебя. Ты – наш, а она чужая. Ты не сможешь уйти сейчас, – Бора сочувственно посмотрела на него. – Мать‑волчица не позволит тебе.
– Мать‑волчица, кто она? – удивился Кир.
– У мужчин свой бог – Великий волк, он помогает в охоте и войне. Ты – его сын, присланный с небес для того, чтобы помочь нашему племени в войне и в выборе пути. У женщин своя богиня, Мать‑волчица, она помогает в воспитании волчат, лечении болезней и в любви. Великий волк – сильный бог, но и он отступает, когда Мать‑волчица начинает выполнять свой долг. Сила племени и его процветание зависит от нее.
– Твоя богиня не сможет остановить меня, – сказал Кир.
Бора вздохнула и терпеливо продолжила:
– Ты – ее сын, но Мать‑волчица знает, как бывают упрямы и неразумны ее волчата, поэтому ты все время охранялся нами, поэтому погибали молодые волчицы, защищая тебя, поэтому сейчас я здесь. Я не могу причинить тебе вред, одинокий волк, но для того, чтобы ты смог уйти, ты должен будешь убить меня. Я буду виснуть у тебя на ногах, вставать на твоей дороге, я буду делать все, чтобы ты не ушел. Но если ты все‑таки уйдешь, все девушки, которые дали обет Матери‑волчице, убьют себя, таков закон.
Кир испытывающим взглядом посмотрел на Бору, стоявшую перед ним, и почувствовал ее внутреннюю решимость. Он вздохнул и печально улыбнулся. Теперь он знал, что это не пустые слова. Так и будет, если он попробует уйти.
– Хорошо, я остаюсь.
Бора ликующе засмеялась:
– Мать‑волчица сказала нам, что ты неукротим в любви, поэтому все завидовали мне, что я буду твоей первой волчицей.
Кир грустно усмехнулся:
– Это – сильное преувеличение. По крайней мере, сегодня я не способен на такие подвиги.
– Я знаю, – Бора улыбнулась. – Тебе будут мешать твои раны, но они скоро заживут. У тебя большой долг перед Матерью‑волчицей, она сказала нам, что еще погибнут пять волков. Мать‑волчица сказала, что скоро ты покинешь этот мир, поэтому ты должен оставить нам волка, который станет нашим вожаком, – Бора замолчала, с тревогой глядя на него. – Я, кажется, сказала то, что не должна была говорить.
– Не беспокойся, я знаю, что должен скоро умереть, – Кир налил в кружку настой и предложил Боре. – Выпей, он снимает усталость. И что же вы ждете от нового вожака?
Бора улыбнулась:
– Мать‑волчица сказала, что пришло время перемен. Ты принес племени гордость, ощущение силы и мужества. И племя волков уже никогда не будет прежним, твои дети изменят его.
– Мои дети… Как ты думаешь, куда она могла уйти? – спросил он задумчиво. Бора пожала плечами:
– Если она пошла одна в горы, то, вполне вероятно, уже мертва.
Кир удивленно посмотрел на нее:
– Откуда ты это знаешь?
Бора весело рассмеялась:
– Все волчицы знают это. С нами говорит Мать‑волчица. А волки знают только сегодняшний день, но им и не нужно другого.
– Я не про это, откуда ты знаешь, что она погибла?
Бора с насмешкой посмотрела на него:
– Ты ее не чувствуешь. Из нашего города ведут всего две тропы, и обе охраняются. А идти в горы наобум, это– верная смерть!
Кир грустно покачал головой.
– Мне не хочется так думать, – сказал он. – Если тропы охранялись, почему вы пропустили нас тогда?
Бора усмехнулась:
– Потому что так повелела Мать‑волчица.
Кир вздохнул и лег на плащ. Он еще долго не спал, глядя на сверкающие холодные звезды над головой. Бора лежала рядом, прижавшись к нему. Он чувствовал на своей щеке ее тихое дыхание. Когда она заснула, Кир снова погрузился в транс.
Он вернулся в тот день. Ила смотрела ему в спину. Она отвернулась, и тут он почувствовал еще кого‑то рядом, это была женщина. Она что‑то сказала Иле. Кир напряженно пытался услышать и понять, но неожиданно у него началась дикая головная боль, все, что он видел, расплылось и растаяло.
Кир вышел из транса и некоторое время просто лежал и смотрел в ночное небо. Боль понемногу прошла. Тогда он снова попробовал вернуться в этот момент, и снова боль помешала ему. Кир тихо выругался.
Сделав еще несколько попыток, он погрузился в полубред, вызванный болью, в котором он снова и снова возвращался в этот день, но так и не разобрал слов. Потом незаметно для себя заснул.
Утром, мрачный и невыспавшийся, Кир занялся своими ранами. Лечебная мазь людей‑волков была гораздо хуже, чем его собственная. Рана на руке слегка загноилась, а на ноге никак не хотела закрываться, из‑за нее у него поднялась температура и его бил озноб.
Он вскрыл кинжалом нарывы на руке, очистил их от гноя и смазал своей мазью. Рану на ноге он засыпал дезинфицирующим порошком и перевязал чистой тканью.
После этого он переоделся в запасные штаны, рубашку и куртку и сжег свою одежду, превратившуюся в окровавленные лохмотья, на костре.
Он еще раз убедился, что боги дают ему знание о будущем, надо только прислушиваться. Вчера, разговаривая с Борой, он видел где‑то на краешке своего сознания ее в своих объятиях, чувственную и ненасытную в своих желаниях.
Он мог бы до мельчайших деталей описать место, где он умрет, жреца, который его убьет, и нож, который вонзится в его грудь, его позолоченную рукоятку и скалящийся череп на ее конце.