Персидские ночи

— Прости, — оттолкнула. — Купи мне билет, отпусти. Ты постоянно давишь на меня, не даешь возможности прийти в себя, подумать, решить и понять. Я привыкла решать сама и не люблю, не принимаю, когда это делают за меня.

— Только в этом дело?

— И в этом тоже.

Парень стоял низко опустив голову. Его давила тоска и отчаянье. Он все рассчитал, спланировал, и совершил и, казалось, находился на пороге триумфа, если б не одно но. Он судил Женю как обычную женщину, строил планы именно с расчетом, что ни одна из нормальных женщин не откажется стать женой влюбленного в него, богатого мужчины, но глупые условности той, что ставила мелочи выше истины, разрушила все планы.

Держать? Какой смысл?

— Ты любишь меня?

Женя отвернулась.

Хамат зажмурился и кивнул:

— Хорошо. Я куплю тебе билет и посажу на самолет. Прости, я не думал, что любовь может причинить зло любимой. Я не хочу, чтоб ты была несчастлива. Прости…

И побрел прочь: все кончено. Битва проиграна, он сражен, разбит на голову. Женя улетает, исчезает из его жизни, покидает его. Не любит. И нет больше смысла ни бороться, ни дышать...

Нет, есть еще один шанс!

Хамат повернулся к девушке:

— Я уезжаю, Женя. Больше никто не станет давить на тебя, стеснять. Я оставлю тебе кредитную карточку, этот особняк. Распоряжайся. Ты свободна… Прощай.

Женя дрогнула, качнулась, готовая устремиться за Хаматом, но не смогла и шаг сделать, только смотрела ему в спину и чувствовала его боль разочарования, как свою.

А что она хотела?... Добилась. Радуйся. Но от чего ни удовлетворения, ни веселья на душе? Тяжесть, вина, как беда.

Хамат, конечно, во многом не прав, но ей ли сейчас судить о том? Она поступила не лучше.

Через час ей принесли билет на самолет, документы, кредитку. Она молча перебирала добытое таким трудом сокровище и еле сдерживалась от желания подпалить все это в сердцах, назло самой себе, слепой, глупой эгоистке, поменявшей бумажки на человека, любовь на химеру.

Открыла билет – вылет завтра вечером. Ей остались сутки до финиша, долгожданного и уже не нужного.

Во дворе послышался шум. Женя выглянула и увидела отъезжающие машины: Хамат сдержал слово. Девушка застонала и осела на пол: Господи, ну почему же так плохо?! Вроде прыгай от радости – что хотела, то получила… А хочется завыть.

Он сидел в кресле на балконе второго этажа и смотрел вниз на бассейн, парк. Он ждал Женю, хотел посмотреть, что она будет делать без него, как поведет себя. И был уверен – не ошибся, и его любимая не опозорит ни себя, ни его. Ее игра в шлюшку была рассчитана лишь на одного зрителя, и раз он исчез, нет смысла продолжать спектакль.

Она совсем как я, — улыбнулся, восхищаясь ее изобретательностью. Он бы, наверное, поступил так же, но играть с ним? Только в этом ошиблась Женя. Хоть и пери, но все равно женщина.

Я знаю тебя лучше, чем ты думаешь. Ты не охотник, Женечка, и все твои ловушки для меня ясны. Прости, милая, но мне придется перехитрить тебя еще раз.

А сердце екнуло тревожно: если ты ошибся? Билет на руках – улетит.

Уедет, бросив его, не вспомнив, не оглянувшись?...

Все в руках Аллаха… но не отбирай Женю, не отбирай, прошу, — сжал кулак.

— Машины ушли,— сообщил охранник, осторожно заглянув в комнату к хозяину.

Хамат кивнул, не повернув к нему головы. Дверь закрылась.

Бен-Хаджару осталось лишь ждать, уповая на милость Аллаха и великодушие жены. Девушка права, нельзя держать человека силой, потому что он человек, а не раб, и каким бы хорошим ни был хозяин, он останется тем, кто лишает свободы, а рабство хоть под эгидой любви, хоть под знаменем освобождения останется рабством. Хамат теперь прекрасно понимал, чему противилась Женя, что ее раздражало. Разве б он сам стерпел, если б она удерживала его силой, давила? Нет, и поступил бы так же, как она, любой ценой попытался вернуть свободу, отстоять свое право выбора.

Хамат улыбнулся: а в этом есть своя прелесть – союз по любви и на равных. Он согласен, слово за Женей.

Сутки до отлета, как он и ожидал, прошли тихо. Женя не вышла из своей комнаты, не устроила лихой шопинг и съем всех подвернувшихся утешителей.

Хамат оказался прав – игра в развязную девицу прекратилась. Осталось надеяться, что теперь, когда над Женей не маячит перспектива подневольности и все поставленные цели достигнуты, ее разум соединится с сердцем и выдаст правильное решение.

Эпилог

Хамата не было видно.

Женя прошла в здание аэропорта и застыла посреди снующей толпы, оглядываясь и колеблясь: скоро регистрация на рейс, а Хамата нет. Неужели они даже не попрощаются? Больше не увидятся?

Нет, не может быть, чтоб он не приехал ее проводить.

Девушка прошла в кафе, заняла столик у окна и, заказав кофе, принялась ждать Хамата.

Зачем?

Чтоб поблагодарить, обвинить, сказать пару пошлостей на прощанье, увидеть парня еще раз, услышать еще одно люблю, очень важное, нужное для нее именно сейчас, а может, для того, чтоб он крепко обнял ее и никуда не отпустил?

Текли минуты, опустела одна чашка с кофе, вторая. Объявили регистрацию на рейс, потом на посадку. А Женя все ждала и думала, правильно ли она поступает, улетая, и так ли уж ей нужно домой? Что ей важней: мама, папа, подруги, привычный мир или Хамат?

Сутки она решала для себя, что ей нужно и кто важен, но как всегда всерьез задумалась лишь за какой-то миг до последней черты, за которой ничего не изменишь. Она ждала Хамата и, странное дело, когда он решил за нее, она взбунтовалась, а сейчас сетовала на него за то, что он переложил самое ответственное решение на ее плечи.

Но ведь он прав. Она хотела равенства и получила его – Хамат признал ее равной. Она хотела свободы и независимости – вот она, она хотела домой – только шагни к стойке. Дура, какая же она дура! Забитая стереотипами и комплексами, одурманенная не своим – чужим навязанным мнением.

Женя решительно поднялась, закинула сумочку на плечо и пошла к выходу, по зову души и с легким сердцем – выбор сделан, единственно правильный, единственно верный, чтобы ни говорили, чтобы ни думали – любовь, что дар Божий, но, как призрак, приходит не к каждому. Один бежит от нее, другой боится, третий и хочет познать, да так и умирает, лишь услышав о ней, но не узнав. Нет, эти пути не для Жени. И прочь сомнения.

Девушка шла, уверенная, что Хамат где-то здесь, но не приблизится, верный обещанию не давить на нее. Наверняка наблюдает со стороны, как она бы наблюдала за ним, поменяйся они местами. Нужно найти его и сказать то, что не успела, не смогла выговорить вовремя, боясь признаться не ему – себе. Нужно обнять его и послать к чертям Надю с ее измышлениями, всех, кто, не ведая любви, спешит судить не человека, а всего лишь атрибуты навязанных системой канонов общностей людей. Но разве от этого они перестают быть людьми? Разве тот, кто живет на Памире, любит и ненавидит иначе, чем тот, кто живет на Аляске? Разве Ромео любил меньше Ярославны, а католический фанатик Торквемада натворил меньше зла, чем Тамерлан? И чем можно измерить, под какую планку загнать то, что знакомо, понятно и волнует любого живущего, будь то осетин или белорус, эфиопец или англичанин, католик, пацифист, баптист или атеист? Любой из живущих, любой из живших и тех, кто будет жить, знают цену любви и дружбе, одинаково относятся к предательству и лжи, так же верят и надеются на лучшее, мечтают, планируют, ставят перед собой цели и добиваются их. И важен лишь одни аспект, лишь одно определение – человек это или нелюдь.

— Заканчивается регистрация на рейс…

Женя не слышала объявления, она пробиралась сквозь толпу к выходу – к Хамату, уверенная, что он на улице, ждет ее и не верит, что дождется, надеется и держится этой надежды из последних сил. Он не станет маячить как светофор на перекрестке, не станет немым укором Жене, не нарушит ее покой, оставаясь благородным человеком, человеком слова, любящим мужчиной, для которого неважно, что будет с ним, важно – как будет жить она. И девушка поняла, что любит не иностранца, не иноверца, а Хамата - достойного человека, мужчину.