Персидские ночи

Хамат кофе подавился, закашлялся.

— На обед шакап будет, — сообщил, восстановив голос.

— Меня от него тошнит.

— Давно? — усмехнулся. Точно испытывает, мстит и на нервы действует. Но у него они железные и терпение безразмерное. Потягаемся, любимая.

— С рождения. Ешь свой шакап сам, — отвернулась, пледом накрылась с головой.

— Забастовка?

— Угу.

— Удачи.

— Спасибо. А вам приятного аппетита. Кушайте на здоровье с мыслью о голодной, несчастной женщине.

— Когда женщине капризничать надоест, она может присоединиться.

— Не может, потому что того, что она хочет, у вас нет.

— Ты ведешь себя, как ребенок. Смешно, Женя.

— Какой ребенок, такое и поведение.

Рука Хамата зависла с чашкой. С полминуты столб изображал и вскочил, грохнув ненужную посуду на столик.

— Повтори, — плед скинул, к себе жену развернул. — Повтори, что ты сказала?

Женя смотрела в глаза, полные благоговения и щенячьей радости, и чувствовала стыд.

— Ничего, — буркнула, побледнев.

— Женечка, ты беременна? — прошептал дрожащим голосом. И схватил ее, обнял, целовать начал в экстазе. — Милая моя, любимая!

Жене вовсе плохо стало: что ж она наделала? Кто ж знал, что до такой степени обрадуется? Ой, кошмар! Как же выкрутится?

— Я пошутила! — оттолкнула его. Хамат закивал:

— Конечно.

Но не поверил. Он представить не мог, что на такую тему шутить можно, и великодушно приписал бледность жены и ее слова смущению и естественным для ее состояния страхам.

— Я серьезно! — Женя села, хмуро глядя на парня, а тот с трудом соображал, потому засомневался. Пришлось повторить по слогам. — Я не бе-ре-мен-на! Нет ребенка, пошутила.

Дошло. Хамат не то, что побледнел – посерел на глазах. Взгляд стал растерянным, расстроенным, обвиняющим. Вскочил.

— Это кощунство, шутить такими вещами! — процедил и вышел.

Сел в машину и поехал, куда глаза глядят.

Его не было до вечера. Женя места себе найти не могла, переживала, что слишком уж палку перегнула. Она то винила себя, то оправдывала, напоминая, что Хамат достоин за свой поступок и больших третирований. Но как ни пыталась очернить его и обелить себя, выходило наоборот. Не привыкла она на плюху плюхой отвечать, рычать в ответ на рычание, а месть и вовсе ей делом глупым представлялось, мимолетно заманчивым. Ну, отомстила, проехалась по больному, и чем она Хамата теперь лучше? Имеет ли право теперь его судить? А с другой стороны, за то, что он ее силой держит, можно и в тюрьму загреметь, а ее укус, так, детские шалости, зов обиженного сердца. И обижена она, если честно и прямо внутрь себя заглянуть и душой не кривить, лишь за то, что против ее воли и за нее решил. Но иначе бы она и за манну небесную остаться не согласилась. Опять же он обещал исправить ситуацию, документы вернуть. Хотя веры ему нет.

Запуталась Женя в жалости к себе и к нему, в желаниях: в его объятьях оказаться и домой скорей вернуться. И мысли в голову полезли нехорошие: а почему не остаться? Любит ведь, видно, и она о нем беспокоится. Как он здесь без нее непутевый такой, ранимый? Как она без него? Душа изболится, тоска да вина замучают. Может, получится у них что путевое?

Ой, нет, — волосами тряхнула, сидя на ограде, нахохлившись, как воробушек: характер у Хамата сложный и у нее не сахар, следовательно, хорошего ждать не приходится. Найдет коса на камень и привет мечтам.

И вздохнула облегченно: машина, шурша колесами, во двор въехала.

Хамат вылез из авто и уставился на Женю, и не было в его глазах обиды, а лишь печаль тенью укрыла зрачки, измучила черты лица, заострив их. Девушке стало больно от понимания, насколько сильно ранила его. Подошла:

— Ты как?

Хамат смотрел на нее во все глаза, любя и нежа, обожая и прощая. Прикоснулся пальцами к щеке, легонько губ коснулся:

— Скучал.

— Не сердишься?

Он обнял ее:

— Не могу. Я вдруг понял, что готов простить тебе что угодно. Странно: десять минут без тебя – пытка, и меркнут за ними любые обиды.

— Нельзя так любить Хамат.

— Нет, Женечка, только так и можно, только так и нужно, — и отодвинулся. — Я кое-что привез тебе.

Девушка заглянула в салон: он был забит фруктами, банками с мороженным, книгами, журналами, а сверху лежал ноутбук.

— Я подумал, ты скучаешь…

Женя выпрямилась и посмотрела на парня внимательно. Ей показалось, она видит его первый раз, а может быть, так и есть? Не любовник, а человек открылся ей и перечеркнул свой проступок.

И как же нужно любить, чтоб простить кощунство, потакать капризам, заботиться о ней в урон себе, не задумываясь о последствиях?

— Ты ездил за фруктами?

— Не только.

Парень вытащил из бардачка листы в файле:

— Контракт. Брачный, — протянул несмело Жене. — На русском языке.

Девушка прочитала и осела у машины.

— Что-то не так? — забеспокоился Хамат.

— Ты точно ненормален, — прошептала Женя. — Отдаешь половину своего состояния мне. Не зная меня, зачем рискуешь? Да, и к чему мне твое состояние? Боже мой! Переделай! Я не останусь с тобой, зачем тебе лишние хлопоты? Зачем, Хамат?! Нельзя же быть настолько недальновидным! Мы скоро расстанемся…

Парень сел рядом и потерянно прошептал:

— Мне нужна только ты. И пусть расстанемся, но по контракту тебе отходит половина акций моих фирм и тебе придется приезжать, чтоб контролировать доход.

Женю от его слов озноб посетил: что же с ним произошло за эти часы? Что пережила его душа, какую боль? Девушка уткнулась в плечо парня:

— Что же ты творишь, — прошептала обреченно. Как же она его оставит невменяемого и готового на все ради своей любви? И кто ее придумал, любовь эту? Что она с людьми делает? И почему Жене-то счастье познать ее выверты привалило? Нет, рано сдаваться, еще можно все исправить, нужно. — Я прошу тебя, пожалуйста, аннулируй этот документ.

— Ты отказываешься?

— Да. Наш уговор остается в силе: месяц, Хамат, и я уеду. И не выдумывай, не пытайся опутать меня, этим ты только оттолкнешь. Мне не нравятся такие подходы, — сунула ему в ладонь файл. — Возникает чувство, что тебя покупают, а я не рабыня и не вещь.

— Нет, Женечка…

— Да, Хамат, да! Вот он первый звоночек – разница менталитетов и взглядов на жизнь. Впрочем, не первый, а цатый. А сколько их еще будет? Ты считаешь нормальным насиловать своим мнением, хитрить, чтоб достигнуть цели, купить, если не получится взять обманом, и считаешь это нормальным, обыденным действием. А я считаю такие поступки отвратительными и неприятными. Если ты применяешь подобную тактику в бизнесе – это твое право, но в межличностных отношениях, тем более меж близкими людьми она недопустима. Некрасиво, Хамат, противно. Складывается впечатление, что я всего лишь игрушка для тебя, которую ты хочешь получить любой ценой, как маленький ребенок. Но я не игрушка, я человек, женщина и имею свое собственное мнение, право выбора. Я не могу приказать своему сердцу, как ты приказываешь своим мальчикам, не могу заставить себя любить, как и ты не сможешь. Любовь не покупается, а от давления на женщину возникает лишь ответное отторжение, а не влечение. Подумай об этом.

Встала и пошла в дом.

— Я подумаю,— пообещал ей в спину. — Только сколько ни думай, ты моя жена и ею останешься. Сейчас я тебе это докажу… —направился следом за Женей в дом. — Темраз! —позвал. — Перенеси вещи из машины в мою комнату, —приказал охраннику и пошел на половину Мириам.

— Знаю, знаю, —замахала та ладонями, увидев внука . — Опять за свое проказник.

— Последний раз, бабушка.

— Ай, Хамат, кому говоришь? Гульшера! Чего расселась? А ну, за ужином беги, видишь, внук приехал, устал, голоден! Да кофе невестке моей свари. Ну! —поторопила девушку, с любопытством разглядывающую Хамата. Та очнулась, покраснела и, поспешно опустив глаза, унеслась из комнаты.