Страница 24 из 55
Но распутываться не пришлось. Он умолк внезапно, как только его машина окончила стирку. После стирки праправнук Гарольда затеял сушку, и пока сушил, читал, больше со мной не общаясь. Я, конечно, новых разговоров не затевала.
Когда пришла пора ему уходить, он аккуратно сложил в свою корзину чистые тряпки, прямо взглянул мне в глаза небесно-голубыми холодными очами, попрощался и повез колесики.
Мне долго помнился этот взгляд — не было в нем никакого безумия, никакой странности, а было достоинство и равнодушие — столь типичное для англичанина.
Это была суббота. А завтра он должен проехать мимо моих окон.
Почему-то казалось мне, что он не проедет. Но он не только прогарцевал мимо, а, как обычно, поднял голову и, увидев меня, с прежней ласковой и доброй улыбкой кивнул. Удаляясь, он обернулся и махнул хлыстом.
— Нетрудно проверить, — заметил Антони Слоун, когда я рассказала ему о своем странном приключении, — в Британии принадлежность к тому или иному роду выяснена до деталей. Существуют геральдические книги, целые тома. Впрочем, скорей всего он просто сумасшедший.
— Знаете, Антони, не проверяйте моего всадника, не надо, — сказала я.
— Вы не хотите убедиться, что он впрямь сумасшедший?
— Не хочу…
— А может быть, и правда…
— Может быть. Это не имеет значения. Зато каково мне будет вспоминать, что я стирала белье в обществе потомка самого Гарольда.
— И при этом была почти что внучкой Владимира Мономаха.
— Не смейтесь, Антони, в этой истории есть некоторые, довольно романтические совпадения: я увидела всадника четырнадцатого октября, в день гастингской битвы — он оказался прямо связанным с нею. И вообще со словом «Гастингс», если бы вы занялись историей, то увидели бы сами, не раз было связано нечто роковое и не очень благоприятное для отношений России и Англии.
— Вы, конечно, имеете в виду Марию Гастингс?
— Мария Гастингс — лишь деталь. Но сколь многое скрыто за той историей, если разобраться.
В Лондоне одна из главных улиц живет под названием «Уайт-холл». Когда-то здесь стоял дворец с таким названием, остатки его сохранились до сих пор. Дворец строили при Якове Первом, из него везли на казнь короля Карла Первого.
Все эти факты хорошо известны и широко описаны. Но мало кто знает, что несколько раньше, при двоюродной бабушке Якова Первого Елизавете на месте «Уайтхолла» стоял другой дворцовый дом, известный тогда в Лондоне под именем «Йорк-хауз». В саду этого дворца и произошли на исходе шестнадцатого века удивительные события.
Орлиным взглядом окидывая мир, завоевывая без меча и пожара хитростью и миссионерством целые народы, Британия обратила внимание на далекую, но чрезвычайно лакомую для нее Россию. Неисчислимые богатства этой загадочной земли не зря тревожили сны тех, кому не терпелось прибавить к своему добру чужое.
1553 год. Устье Двины. С любопытством смотрят жители рыбацкой деревушки на невиданный доселе корабль, приставший к их берегу. Первое английское судно под предводительством капитана Ченслера. Последнего по приказу самого Ивана Грозного доставляют в Москву, где принимают с почестями и дают право свободной, беспошлинной и бесконтрольной торговли.
Ох, как! На Руси иначе и быть не могло: коль дружить, так уж дружить и ни о каком контроле речи быть не может! И развернулось на русской земле английское торговое общество «Московия», так широко и быстро развернулось, что и года не прошло со дня его основания, как пошли в царский приказ челобитные от русских купцов, где черным по белому были жалобы: и обманы, и каверзы чинят, и лишь свою выгоду понимают, а о нашей заботы нет, и подвохом действуют, и прямой грубости не забывают, когда что-то не по нраву их выходит. Сначала челобитные просто обиду сообщали, а потом в них люди криком кричать начали: «Помогите! Сил нет терпеть!»
Иван Грозный заморских купцов чуть урезонил, однако союзом с Англией дорожил, надеялся он, что России, едва окрепшей после монгольского ига, Англия может быть подспорьем в обороне от Швеции и Польши. Однако Англии не было интереса в политических союзах с Россией — здесь она искала лишь экономических выгод и втайне надеялась на обстоятельства, могущие способствовать полному подчинению ей России.
Я держу в руках статейный список Ф. А. Писемского, посла Ивана Грозного в Англию для урегулирования отношений:
«Да королевна ж (Елизавета) Федора и Неудачу спрашивала: «Земля-де ваша Русская и государство Московское по-старому ли? И нет ли в вашем государстве в людях какие шатости?»
И Федор и Неудача говорили: «Земля наша и государство Московское, дал бог, по-старому; а люди у государя нашего в его государеве твердой руке; а в которых людях и была шатость, и те люди, вины свои узнав, государю били челом и просили у государя милости, и государь им свою милость показал. И ныне все люди государю служат прямо, а государь их жалует».
И королевна говорила: «Мне-де то, по брата своего любви за честь, что дал бог, в его земле шатости нет».
Уже и века прошли, и Россия теперь другая, и Англия изменилась, а нынешним утром открою я лондонские газеты, наткнусь на любую статью о моей стране и вижу все тот же жадный и выдающий себя с головой вопрос: «Нет ли в вашем государстве в людях какие шатости?» И сколько злобной радости, обобщений и преувеличений, если что найдется. А уж если и найти нечего — другая крайность — запугивание: вот, мол, Советский Союз — самый что ни на есть агрессор, и сила у него, и оружие.
— Вспомните! — сказал мне Антони, как мы подружились.
Я и вспомнила. Разговорились мы с ним, встретившись в гостях, спросил он, сколько лет моему сыну, и, узнав, что он живет здесь со мной в Лондоне, учится в посольской школе, изучает английский язык, дружит с чешским мальчиков, вдруг прямо, Как в воду прыгнул, задал мне вопрос:
— Вы, наверно, живя здесь и воспитывая сына, показываете ему страну и говорите, что когда он будет взрослым, вся Англия тоже будет его?
Если бы я сразу поняла его вопрос и дала мгновенный отпор, возможно, Антони бы мне и не поверил — привык к своей прессе, но я даже не поняла, о чем он меня спросил, и растерялась:
— Как Англия его? Почему его?
— Ну, вы завоюете нас, ведь мы теперь не то что прежде, нас голыми руками взять можно.
Я искренне расстроилась, и мне не захотелось ничего отвечать этому симпатичному англичанину с добрым йоркширским лицом.
— Видимо, я чего-то не понимаю, — мягко, извинительно сказал мне Антони, сел рядом, и мы начали говорить и спорить, не заметили, как стали расходиться гости, и, прощаясь, условились, непременно продолжить этот разговор. Вот уже несколько лет мы его продолжаем. За это время Антони, как он сам говорит мне, очень изменил свои взгляды, побывал в Советском Союзе, и хотя остался самим собой, уже не думает, как прежде.
Но хотела бы я вернуться к «Йорк-хаузу», Ивану Грозному и Марии Гастингс.
Еще в расцвете сил русский царь подумывал о том, чтобы закрепить весьма шаткий союз с Британией каким-нибудь серьезным семейным актом. Так как он, в силу своего характера, привык менять жен, то комплекс Синей Бороды потянул его мысли к самой Елизавете.
Долго живший при русском дворе британский путешественник Джереми Горси, оставивший потомству чрезвычайно интересную книгу «Путешествие в Московию», рассказывает.
Царь расспрашивал некого Елисея Бомелия и других о том, каких лет была королева Елизавета. Может ли он ожидать успеха, если будет свататься? Хотя имея причины сомневаться в успехе, ибо две его жены были еще живы, а также и потому, что королева отказала в сватовстве многим королям и государям, он не терял надежды, считая себя выше всех прочих государей по личным своим достоинствам, по мудрости и богатству.
Елизавета отказала. Правда, отказ ее был смягчен уверениями в дружбе и сестринской любви.
Шли годы. Незадолго до смерти Иван вновь возвращается к идее английского брака. В это время он женат в седьмой раз на молоденькой Марии Нагой. Мария беременна. Царь много болеет. У его постели неотлучно доктор Якоби, английский врач, присланный Елизаветой. Забавляя царя рассказами, Якоби возбуждает в нем интерес к племяннице Елизаветы Марии Гастингс.