Санин

Иванов смотрел неопределенно. Натравливая Шафрова на Санина, он отчасти предчувствовал какой-нибудь инцидент, но не то, что произошло. С одной стороны, вся эта история восхитила его своей резкостью, с другой стороны, чего-то стало жутко и неприятно. Он не знал, что сказать, и неопределенно смотрел поверх крестов, в далекое поле.

— Дурачье, — с искренней тоской сказал Санин.

Тогда Иванов устыдился, что мог колебаться над чем бы то ни было, и, притворяясь невозмутимым, поставил сзади себя палку, оперся на нее и сказал:

— Черт с ними. Пойдем отсель!

— Что ж, пойдем…

Они прошли мимо враждебно смотревшего на них Рязанцева и кучки бывших с ним и пошли к выходу. Но еще издали Санин заметил группу малознакомой ему молодежи, столпившейся, как бараны, головами внутрь. В центре Шафров суетливо размахивал руками и говорил, но при виде Санина замолчал. Все лица повернулись к нему и на всех было странное выражение: смеси благородного возмущения, робости и любопытства.

— Это против тебя злоумышление! — сказал Иванов.

Санин вдруг нахмурился, и Иванов даже удивился, увидев выражение его лица. А когда из группы студентов и девиц, не то с испуганными, не то с восхищенными розовыми личиками, выделился Шафров и весь красный, как бурак, щуря близорукие глаза, направился к Санину, тот остановился в таком повороте, точно хотел ударить первого попавшегося.

Шафров, должно быть, подумал именно так, потому что остановился дальше, чем нужно, и побледнел. Студенты и барышни, точно маленькое стадо за козлом, столпились за ним.

— Чего вам еще? — негромко спросил Санин.

— Нам ничего… — смешавшись, ответил Шафров, — но мы хотели от всей группы товарищей выразить вам свое порицание и…

— Очень мне нужно ваше порицание! — сквозь зубы и с недобрым выражением возразил Санин, — вы меня просили, чтобы я сказал что-нибудь о покойном Сварожиче, а когда я сказал то, что думал, вы выражаете мне свое негодование?.. Ладно!.. Если бы вы не были глупыми и сентиментальными мальчишками, я бы сказал вам, что я прав, и Сварожич действительно жил глупо, мучил себя по пустякам и умер дурацкой смертью, но вы… а вы мне просто надоели своей тупостью и глупостью, и подите вы все к черту! Трогаю я вас?.. Марш!..

И Санин пошел прямо, разрезав заслонивших ему дорогу.

— Вы не толкайтесь, пожалуйста! — тоненьким голосом, в котором было что-то петушиное, запротестовал Шафров, красный до слез.

— Это безобразие! — начал кто-то, но не кончил.

Санин и Иванов вышли на улицу и довольно долго молчали.

— Ты ж чего людей пужаешь! — заговорил Иванов, — зловредный ты человек опосля этого!

— Если бы тебе всю жизнь так упорно лезли под ноги эти вольнолюбивые молодые люди, — серьезно ответил Санин, — так ты бы и не так их пугнул!.. А впрочем, черт с ними!

— Ну, не плачь, друг! — не то серьезно, не то шутя возразил Иванов, — знаешь что… Пойдем-ка мы купим пивка и помянем раба божия Юрия! А?..

— Что ж, пожалуй! — равнодушно ответил Санин.

— Пока приедем, все разойдутся, — оживленно заговорил Иванов, — мы у него на могилке и выпьем… И покойничку почет, и нам удовольствие!

— Так.

Когда они вернулись на кладбище, там уже никого не было. Кресты и памятники стояли точно в ожидании, неподвижно придавив желтеющую землю. Ни одного живого существа не было видно и слышно и только, шурша опавшей листвой, проползла через дорожку скользкая черная змея.

— Ишь ты, гадина! — вздрогнув, заметил Иванов.

У свежей могилы Юрия, на которой пахло взрытой холодной землей, гнилью старых гробов и зеленой елкой, они вывалили на траву груду тяжелых пивных бутылок.