Страница 48 из 101
Совсем уж коротко не вышло и без ахов не обошлось.
Милочка с чего-то стала подробно расспрашивать про Упряма — хорош ли да пригож? — и княжна даже испытала что-то вроде ревности. Но, с другой стороны, она умолчала и про откровения упыря Маруха (обещано!), и про свое превращение в «настоящего» Невдогада (слишком уж невероятно), и о небольшом приключении с котлом (не к месту). Что осталось от двух дней, казавшихся теперь двумя неделями? Почти ничего: нави, орки, оборотни, разбойники и куча подозрений.
В международной обстановке подружки разбирались прилично — еще бы, с такими-то родителями! — так что лишние объяснения здесь не требовались.
— Как пить дать венды воду мутят! — убежденно заявила Звонка. — Притащили из Готии орков, а с ними шамана. Или прячут мага у себя на подворье.
— Зачем же прятать, Звонушка? — разумно усомнилась Милочка. — Ярмарка Дивнинская в разгаре, магов полон город, не надо прятать никого. И на подворье своем держать совсем не нужно. Его, Звонушка, лиходея этого, даже в гости принимать не стоит — и никто ничего не заподозрит.
— Заговор против Наума давно уже составлен. Если бы постоянно иноземный колдун в Дивном находился, заметили бы его…
— А зачем ему постоянно быть, Василисушка? Хватит и набегами появляться, только на время ярмарки.
— Предлагаешь всех приезжих чародеев пытать — который тут ворог?
— Ну что ты. Звонушка, где мне предлагать? Голова-то наша вот она — Василисушка Премудрая, она нам солнышко ясное…
— Милочка! Сколько раз тебе говорить, не прибедняйся. Рассержусь.
— Не сердись, звездочка, я больше не буду.
— Ну что ж, вот что мы сделаем, девоньки…
Девоньки приготовились слушать, но княжна пока призадумалась. Окинула взором свою горницу… и, будто впервые в жизни увидела ее — какая она уютная, да как в ней тихо и спокойно. И вдруг накатило прежнее: а чего ради все? Так или иначе, вольной девичьей жизни придет конец, и в невозвратном прошлом останутся все волнения, тревоги, радости, печали. Новые на их место придут, совсем другие. И как супружеская жизнь покатится — наперед не скажешь, тут зачастую все гадалки бессильны. От себя же все зависит. Ну вот подумать: может, и не урод вовсе тот Лоух? Что послы о нем говорили, как расписывали — ясное дело, брехня. Но, скорее всего обычный парень. Весен-то ему сколько — двадцать? Ну вот, не старик — уже хорошо. Не так уж и много на свете женихов для княжон.
Стерпится-слюбится. Ради чего же тогда? Ради Словени? Смешно. Словень велика, ладилась на века. Как поверить, что кто-то может пошатнуть ее? И чем — покушением на одного чародея единственным наветом! Да вон их в Ладоге, чародеев, целый Совет — одних только Старцев Разумных, а которые помоложе, так вообще никем не считаны. Подумаешь, ромеи: пошумят и успокоятся. Всегда шумели, всегда успокаивались. Война… война — это страшно, но теперь уж судьба ее на ратном поле решится. Да и мыслимо ли — целую Словень воевать? Никаких ромеев на нее не хватит.
Что еще?.. Ради Наума? Добро бы, но что простому человеку в чародейских делах совершить можно? Отец говорил, прибудут завтра Старцы, как один — знатные. С ними Светорад, а Упрям его другом Наума называл. Вот кому порядок наводить, истину устанавливать. И правильно, каждому свое…
— Так что мы сделаем? — не утерпела Звонка
— А ничего мы не станем делать, Звонушка, — невинно прощебетала внучка одесника. — Пяльцы возьмем, повышиваем, поговорим задушевно… и все.
— Это с чего ты так подумала? — насторожилась княжна.
— А посмотрела я, ласточка, на личико твое несчастное, на печаль-кручинушку в очах ясных, и вот подумала: пяльцы, пяльцы, пяльцы… и разговоры задушевные.
— И все? Больше на личике моем ничего не написано?
— Написано, — согласилась Милочка, не меняя тона. — Записано, горлица. Просто как пером начертано: либо прибьешь ты меня сейчас, дуру неразумную, либо тихо так головушкой кивнешь да согласишься. А уж коли кивнешь, так и будут пяльцы — всю жизнь оставшуюся, сколько боги судили.
— Ну а коли прибью? — полюбопытствовала княжна.
— А прибьешь — всплакнешь надо мной, несмышленой, и пойдешь дела делать.
— Эй, девки, вы что это, взаправду? — забеспокоилась дочь ошуйника.
— Как не взаправду, Звонушка? Шутка, конечно, но ведь знаешь, у нашей Василисушки и шутки взаправду бывают. Вот как представит она сейчас, голубушка, пяльцы, пяльцы… так и прибьет меня, скудоумную.
— Ну, Милочка, — не выдержав, рассмеялась княжна. — Если и прибью, так за то, что опять прибедняешься. Но… правду молвишь, пяльцы мне не по душе.
— Значит, шутите? — уточнила Звонка и вздохнула: — Совсем вы, девки, окосели да заумничались.
На вид робкая, скромная, обычно молчаливая, Милочка, с ее внешностью вечного дитяти, иногда выдавала такое, что хоть стой, хоть падай. Наблюдательности и цепкого ума ей было не занимать, но порой она выражала мысли свои столь необычно, что только лучшие подруги ее терпели и понимали.
Княжна встала и открыла ларец с любимыми украшениями. Зачерпнула горсть, не глядя, и сыпанула на покрывало. Засверкали самоцветы, хлестнули жаркими струями цепочки, заиграли перстеньки.
— Для начала, девоньки, приукрасимся. Помогите мне причесаться да насурьмиться, потом и друг дружке, — сказала он, садясь перед зеркалом и распуская косу, которая после превращения в Невдогадову копну и обратно приобрела вид криво скрученной веревки. Звонка стала расчесывать ей пряди, Милочка занялась лицом. — Вот, а между делом слушайте. Два дня — срок невелик, но ведь я заботливая хозяйка, так? Мне надлежит следить, как гости устроены. Этим и займемся. Соберем наших и нагрянем всем девичником.
— Удивим гостей иностранных, — хмыкнула Звонка. — Раньше ты с собой мало кого брала. Самое большее втроем наведывались.
— А я раньше и замуж не выходила. Думаю, великую тайну о близкой свадьбе все уже знают?
— Как не знать, солнышко?
— Да только об этом и шепчутся…
— Вот и хорошо, — сказала княжна. — Значит, продолжаем хранить тайну с тем же усердием и так же шумно. Вроде все мои подружки так рады, так спешат на меня наглядеться напоследок, что одну ни на шаг не отпускают.
— Того и жди, — кивнула дочь ошуйника. — Отцы-бояре, будь уверена, строжайший наказ нашей шайке дали, чтобы глаз с тебя не спускать.
— Того и жду, Звонка. Значит, ничего подозрительного в таком нашествии не будет. Вперворяд к вендам пойдем. Покуда я с послом буду беседовать, а девчонки галдеть, ты, Милочка, возьмешь под ручку Несладу… да-да, именно Несладу — и с ней вдвоем окрутишь кого-нибудь из помощников посольских. Лучше бы помоложе, чтоб на красоту вернее клюнул и осторожность потерял. Но смотри, выбирай с умом. Это должен быть человек, обо всех делах подворья знающий. Если при этом он в заговор не вовлечен — совсем хорошо: такой скорее сомнениями поделится.
И за что я тебя люблю, Василисушка? — задумчиво проговорила Милочка, румяня щеки княжны. — Ведь загадки твои да задачки, того гляди, со свету сживут. Но люблю же… Как скажешь, ласточка, так и сделаю. Велишь — и с Несладой под ручку похожу.
Неслада, дочь боярина Всехвата, славилась первою красавицей Тверди. И отнюдь не даром. По здравому рассуждению всякий, сравнив ее, например, с Василисой-княжной — предпочтение отдавал последней, но если не рассуждать.
Всем хороша была Неслада — и станом стройна, и ликом красна, и очами томна, и бровьми союзна. Ручки белые, губки алые, косы смоляные. Одна беда — глупа, как… да нет, и сравнить-то не с кем.
Красоте Неслады дружно завидовали все, включая Василису и Милочку, за что Звонка прямо ругала их дурами. Ее, пожалуй, единственную зависть миновала. Наверное, потому, что, когда накатывала хандра, Звонка готова была считать привлекательнее себя вообще всех без разбору, не внимая увещеваниям подруг. Из пропасти отчаяния, в которую загнала себя дочка ошуйника, завидовать самой Несладе было, по меньшей мере, неразумно.
Все-таки с Несладой все были в ладу. Вызывай она одну только зависть — конечно, ожесточились бы девичьи души, и даже справедливая княжна не смогла бы защитить ее от нападок наперсниц. Но дружба с Несладой имела выгоды. Ибо сватались к ней много и усердно — и давно, едва в поневу вскочила. Однако прижимистый Всехват вечно бывал недоволен женихами: то недостаточно знатен, то недостаточно богат, а то — всем взял, да исходит из рода, с которым Всехват когда-либо что-либо не поделил. Считая, что сватовство из такого рода — только повод вернуть когда-то из-под носа уведенное добро, отец Неслады таких женихов разворачивал с особым удовольствием. Он и вообще мириться не любил и не умел, почитая мир уделом слабаков.