Страница 22 из 101
Десятник пожал плечами:
— Вкусно, говорят.
— Я не про то. Что сказали пленные? Кто их нанял?
— Э, малец, говорю же тебе: о том не беспокойся. Мы знаем, что к чему, а вороги уцелевшие теперь у Болеслава — уж он-то им языки развяжет, дальше-от его забота. А вы, отроки, отдыхайте, не грех отдохнуть после такого дела. Карась! — крикнул он за дверь. — Неси еду для героев, сюда ставь.
Дружинник будто под дверью и ждал, явился сразу. Широко улыбаясь, поставил на стол поднос с разогретой кашей, ледяным молоком из погреба и ломтями гречишного хлеба. Было видно, как дернулись ноздри принюхавшегося Невдогада.
— Вот, поешьте да обождите, пока мы там все до ума доведем, вычистим, — продолжал ворковать Лас. Похоже, его навязчивая заботливость объяснялась подспудным желанием лишний раз напомнить себе, что он все-таки старше этих двух мальчишек, перебивших ночью полтора десятка неслабых врагов, — Потом, с твоего позволения, баньку истопим — вам, героям, первый пар. А коли одежду в саже извозили, так сюда давайте, я Хвата отправил к реке занавески прополоскать, сразу и постирает…
С кровати донеся невнятный звук — то ли всхрап, то и возмущенное всхрюкивание.
— Лас, — настойчиво перебил Упрям. — Мы не малые яки, порты нам стирать не надо. И мне требуется не нянька, а защитник и помощник. Я очень тебе благодарен за заботу, но если ты не перестанешь кудахтать, ровно квочка над первым яйцом, я рассержусь и Болеславу скажу, чтобы кого другого прислал! Уж не обижайся.
— Ну, коли так. — Казалось, минуту десятник размышлял, не обидеться ли на самом деле, но благоразумие взяло верх. — Ладно. Ты спросить что-то хотел, Упрям?
— Вперворяд: ведомо ли, кто убийц подослал?
— Нет. Полонян с рассветом в кремль отправили, теперь ждем известий.
— Так. Вдругоряд: следы осмотрели?
— А то! Но проку мало. Ушли от нас шестеро навей, три или четыре человека, еще один невесть кто — вроде навя, но другой, я только рожу серую разглядел. Уходили в приречные заросли, там след теряется. Еще здесь были волк и собака. Но пес, я знаю, ваш, чародейский…
— Верно, это Буян. А его самого разве не видели?
— Нет. Только по следам и прочли, что на него три топляка навалились, пришлось волкодаву отступить. Одного разбойничка он порвать успел, но не до смерти.
— Хорошо, — сказал Упрям. — Значит, он жив, может, отлеживается где. Топляки ему, пожалуй, не по зубам. Как вернется — скажите ему, чтобы сразу ко мне шел, я подлечу.
— Как сказать? — опешил десятник.
— Обыкновенно, словами. Да не сомневайся, он речь разумеет, только сам не говорит.
— Почему?
— Ну… собакам оно вроде не положено. В общем, это не нашего ума дело, почему Буян не говорит. Так его Наум обучил, и точка. Главное, сказать не забудь.
— Не забуду. Еще что-нибудь?
— Сами убийцы кто такие, дознались?
— Болотники. Нави из Негачины, но без родовых знаков, то ли отходники, то ли изгнанники. А людишки — лютичи. Слыхал, наверное, был такой разбойник, по южным дорогам шастал. Самого Люта мы лет пять тому ущучили, ватагу порубили да сучьям древесным сосватали, но кое-кто ушел — еще до боя в кусты подались. Мы их по секирам узнали — то оружие товарищей наших, когда-то Лютом погубленных. Вот и сквитался ты за Болеславичей, — Лас отвесил поясной поклон.
— Благодарствуй. Что еще сведали?
— Более ничего, как ни жаль. Враг хитер и коварен.
— Ну, это всегда так… Хорошо, Лас, теперь вот еще. Дел у меня много, так что за хозяйством присмотрите — услугу окажете. Невдогад помогать мне будет, я на верхнем жилье стану работать, он — на среднем. Мешать нам нельзя, но, если что потребуется или вести будут из кремля — зовите меня сразу.
Когда Лас ушел, Невдогад мигом подскочил к столу и принялся уплетать кашу за обе щеки.
— А как насчет меня? — спросил Упрям, разумея, что за столом положено хозяину быть главным.
— Шадишь, — широким жестом пригласил Невдогад.
«И почему я уши ему не оборву?» — подумал Упрям, но мелочиться не стал и принялся завтракать.
— Ну кто так с приправами поступает? — ворчал Невдогад. — Вояки — славное племя, но в котел кидают все, до чего дотянутся. Да, ты вот Ласу еще скажи, пусть Болеславу человека с советом отправит: надо не только Охранную, но и Большую с Малой дружины поднять и прочесать округу. След может теряться сколько угодно, но вражье логово где-то поблизости.
— Да как бы они осмелились?
— Иначе не успели б налетчики. Слухи о болезни чародея вчера под вечер разнеслись, значит, только к ночи злодеям приказ был отправлен. Они где-то под самым боком быть должны.
— А что, разве сам Болеслав не догадается? — усомнился Упрям.
— Догадается, еще вперед меня, — признал его гость.
— Значит, считай, дружина уже в деле. Только могут и не найти, тут одного следопытства мало. Враг наш сильными чарами владеет.
— Не иначе, — согласился Невдогад. — Я, конечно, чарам не обучен, но, думаю, без них он не поднял бы против Наума и людей, и столько нечисти.
— Да нет, я о другом. Помнишь, Скорит говорил, что отказался? Упырям не заклинания читали, им что-то сулили. Вот чем подобную орду можно собрать — хитростью человеческой, подкупом да посулами.
— Так, может, и не маг никакой наш супротивник?
— Маг. И сильный. Он почти без труда поснимал большую часть охранных заклинаний Наума. Да и нави никому другому служить бы не стали, это ведь такой народишко — слабину почуют, мигом разорвут.
Невдогад глубокомысленно кивнул.
— Кстати, — напомнил он, — ты мне про упырей рассказать собирался. Почему с ними церемониться не надо.
— А, ты про Скорита? Знаешь, честно говоря, история тут темная. Ты про Тухлое Городище ведь знаешь?
— Как и все: царство это упыриное, где люди порабощены кровососами.
— Не все так просто, — ответил Упрям. — Сейчас вообще трудно сказать, кто это первый придумал: упыри или люди.
— Вот тебе раз! — поразился Невдогад. — А чего ж тут сомневаться? Ну какой человек в здравом уме пойдет в кабалу к кровососам?
— Так то в здравом, — вздохнул Упрям, который и сам не видел иного объяснения. — Ну, про то, как булгарские ханы перенесли ставку в нынешний Булгар, я рассказывать не буду, это и так все мы знаем. Много селений в Тверди зачахло, когда изменились торговые пути. Тухлое Городище прежде Перегоном называлось, говорят, оттого, что знатный был в нем лошадиный торг. Потом, после войны в Булгарии, торга не стало, люди начали уходить. Но многие остались. Не верилось им, что такой большой и славный город умрет. Однако же работать они при этом не работали, дела своего не завели, а сидели, как раньше, по корчмам и ждали, когда заблудший путник объявится. И то вскоре сочли, что путника проще ограбить, чем кормить и с полным кошельком отпускать. Странный, в общем, народишко там остался, чумной. Каждый третий — вор. И дома у них перекосились, и лица. И, главное, понять не могли: что ж такое-то, почему жизнь год от года все хуже, почему не идет к ним никто деньги не несет?
— Они что, все идиоты были? — осведомился Невдогад, зачерпнув каши, но так и не донеся ложку до рта.
— Наверное, — пожал плечами Упрям. — В общем, сейчас об этом трудно узнать, но, похоже, так и не догадались бывшие перегонцы поля пахать да скот растить. А решили они, что власть у них плохая. А какая власть — там уж людей-то в кремле не осталось, свои такие же давно на стольце засели. Пошли волнения, тут упыри и объявились: хотите, мол, жить еще лучше, чем в былые годы, позовите нас на царство. Расписали, какой лад наступит, если они каждого защитят да каждому укажут, где его место.
— И все сразу согласились? — недоверчиво спросил Невдогад.
— Не все, конечно. За много лет иные привыкли воровством жить, пускай чужеземных гостей уже и не было, так можно ведь из своего народца соки тянуть. Очень им не хотелось упыриной власти уступать. Собрали ватаги, грозились перебить кровососов. Куда там — их люди же и разогнали. Вот это достоверно известно, отсюда и догадаться можно, как дело было.