Страница 11 из 13
А ей они все достались.
Вот они… снова тут!
Как волки, во тьме подкрались,
Вцепились разом и рвут.
Закрыла глаза. Побелела.
Сомкнутый рот горяч…
А свора кромсает тело.
Сдавайся, мучайся, плачь!
Но что это? Непонятно!
Звон в ушах или стон?
Песня? Невероятно!
Похоже, что просто сон.
«Орленок, орленок, мой верный товарищ,
Ты видишь, что я уцелел.
Лети на станицу, родимой расскажешь,
Как сына вели на расстрел».
Доктор губу закусила:
– У девочки, видно, бред. —
Та смолкла. Глаза открыла.
И ясно проговорила:
– Доктор, поверьте. Нет!
Врач на коллег взглянула.
Одна шепнула: – Прошу! —
Тихо на дверь кивнула:
– Выйдем, я расскажу.
2. Рассказ о Валином дедушке
Дед был у Вали солдатом,
Трубил мировую войну.
Контужен был на Карпатах,
Потом был в русском плену.
Вот там и была развеяна
Ложь короля, как дым.
Развеяна правдой Ленина
И словом его живым.
Когда ж довелось вернуться им
К селам родных Балкан,
Он стал бойцом революции
И совестью партизан.
Был дерзким, прямым, открытым,
Смертником был – бежал.
Сам Георгий Димитров
Не раз ему руку жал.
А в час, когда на Балканы
Фюрер прислал «егерей»,
Их встретили партизаны
Вспышками батарей.
Однажды у Черных Кленов,
В бою прикрывая брод,
Упал партизан Найденов
На замерший пулемет.
Вдруг стало безвольным тело,
Повисла рука, как плеть.
И с хохотом посмотрела
В лицо партизану смерть…
Один на один с врагами.
Недолго осталось ждать.
Сейчас его будут штыками
Мучительно добивать.
И все-таки рано, рано
Над ним панихиду петь!
Раны – всего лишь раны.
И это еще не смерть!
Как он сумел и дожил?
Никто теперь не поймет.
Но только вдруг снова ожил
Замерший пулемет.
Всю ночь свинцовой струею,
Швыряя фашистов в снег,
Стрелял одною рукою
Израненный человек!
Потом в партизанской землянке
Фельдшер молчал, вздыхал,
Трогал зачем-то склянки
И, наконец, сказал:
– Рука никуда не годится.
И нужно срочно… того…
Короче, с рукой проститься,
А у меня – ни шприца,
Ни скальпеля, ничего!
Только вот спирт да ножовка,
Бинт да квасцов кристалл,
Да, может, моя сноровка,
Ну вот и весь «арсенал»!
Без капли новокаина
От боли возможен шок…
– Но я покуда мужчина!
И вот еще что, сынок:
Когда-то в красной России
Мне дали характер без дрожи.
Не надо анестезии!
Водки не надо тоже.
Теперь приступай к задаче
И брось, молодец, вздыхать.
Мы боль победим иначе,
Как все должны побеждать.
Он встал под низким накатом,
В холодный мрак поглядел
И голосом хрипловатым
Вдруг тихо-тихо запел.
От боли душа горела
И свет был сажи черней.
От боли горело тело…
А песня росла, гремела
Все яростней, чем больней!
Летела прямо к порогу,
Вторя ночной пальбе:
«Смело, товарищи, в ногу,
Духом окрепнем в борьбе!»
Вот так, только щурясь глазом,
Он боль, как врага, крушил.
Не застонал ни разу.
Выдержал, победил!..
Кончив, болгарка смолкла.
В комнате – тишина…
Плыла кораблем сквозь стекла
Матовая луна.
Тени на шторах дрожали
И таяли, как туман…
– Вот каким был у Вали
Дед ее, партизан.
До самой своей кончины
Ни разу не отступал.
Таким он вырастил сына
И внучку так воспитал!
Наверно, таких едва ли
Сломят беда или страх.
Вот откуда у Вали
Этот огонь в глазах.
Все боли выносит стоически,
А если совсем прижмет,
Закроет глаза и поет,
Русские песни поет —
И самые героические!
Русская врач невольно,
Встав, отошла к окну.
– Я все поняла. Довольно.
И лишь одно не пойму:
Там в бурях держались стойко
Солдаты: отец и дед.
А тут ведь ребенок только,
Девчушка в двенадцать лет!
– Вы верно сейчас сказали.
И разница лет не пустяк.
Но если спросите Валю,
Она вам ответит так:
«Нельзя нам, не можем гнуться мы,
Если не гнулись отцы.
Потомки бойцов Революции
Тоже всегда бойцы!»
3. Профессор, я поняла…
– Прошу приподнять изголовье!
Вот так. До моей руки. —
Профессор нахмурил брови,
Сдвинул на лоб очки.
К лопатке прижался ухом.
Сердце, ровней стучи!
Сзади немым полукругом
Почтительные врачи.
Смотрит кардиограмму.
Молчание, как гроза…
А там возле двери – мама…
Нет, только ее глаза!
Огромные и тревожные,
Они заполняют весь свет!
Скажите: можно ли? Можно ли?
Или надежды нет?!
Профессор глядит на дорогу,
На клены, на облака.
Наука умеет многое,
Да только не все пока…
Сердце девочки лапами
Сжал ревматизм, как спрут.
Еле живые клапаны,
Тронь – и совсем замрут.
Глаза… Они ждут тревожно.
Ну как им сейчас сказать
О том, что все безнадежно,
Не сложно, а невозможно,
И нечего больше ждать?!
И все-таки пробовать будем!
На край кровати присел:
– Давай, Валюта, обсудим
Подробности наших дел!
Беседовал непринужденно
О будущем, о делах,
Пошучивал бодрым тоном
И прятал печаль в глазах.
Хотел улыбнуться взглядом,
А душу боль обожгла…
– Все ясно, доктор… Не надо.
Спасибо. Я поняла…
4. Последнее утро
Сколько воздуха в мире,
Кто подсчитать бы смог?
Над Африкой, над Сибирью
Огромный течет поток.
Он кружит суда морские,
Несет паутинок вязь,
И клены по всей Софии
Раскачивает, смеясь.
Сколько воздуха в мире,
Разве охватит взор?
Он всех океанов шире
И выше громадных гор.
Он все собой заполняет,
Он в мире щедрей всего.
Так почему ж не хватает
Маленьким легким его?!
Распахнуты настежь стекла
В залитый солнцем сад.
Листва от росы намокла,
Птицы в ветвях свистят.
Ползет по кровати солнце,
Как яркий жук по траве.
Томик о краснодонцах
Раскрыт на шестой главе.
Сегодня сердце не знает,