Страница 14 из 19
Илл. 31. Детали деревянной чаши из кургана № 11:
а) золотая ручка в виде хищной птицы и ее основа;
б) золотая пластина с фигурой оленя с обкладки чаши
Не сразу изменилось положение дел и после Октябрьской революции. В 1927 г. известный российский археолог В.А. Городцов раскопал в той же группе «Частые курганы» еще шесть насыпей. Пять из них содержали погребения скифского периода, сильно потревоженные грабителями и поэтому давшие весьма скромный материал.
В 30-е-40-е годы сколько-нибудь значительных исследований скифских древностей в воронежских краях практически не велось. Тем не менее, в 1952 г. воронежский историк А.Ф. Шоков, обобщив все имевшиеся тогда сведения об археологических памятниках раннежелезного века в регионе (прежде всего, это были материалы старых раскопок курганов), еще раз подтвердил точку зрения М.И. Ростовцева о том, что культура племен Среднего Дона в V–III вв. до н. э. – скифская, и что эти места – часть единого военно-политического объединения (государства) – Скифии.
В 1954 г. к широкому изучению скифских поселений и могильников на рассматриваемой территории приступила Воронежская скифская лесостепная экспедиция Института археологии АН СССР, возглавляемая П.Д. Либеровым. За сравнительно короткое время, с 1954 по 1965 гг., ею были раскопаны курганные могильники в урочище «Частые курганы» (41 курган) и у с. Мастюгино (46 курганов), а также 18 курганов (из 49 выявленных) в двух могильниках у с. Русская Тростянка Острогожского р-на Воронежской обл. Одновременно были обнаружены и частично исследованы свыше 20 городищ и 39 селищ скифского времени.
Кроме того, были собраны и изучены специалистами первые коллекции антропологического и палеозоологического материала, проведены спектральные анализы цветного металла из погребальных и поселенческих комплексов.
Этот новый богатый и разнообразный археологический материал в сочетании с данными античных письменных источников позволил П.Д. Либерову сформулировать общую концепцию о наличии в регионе Среднего Дона в VI–III вв. до н. э. «скифоидной» по внешнему облику, но сугубо местной и оригинальной культуры оседлых земледельцев и скотоводов, которых он связывал с упомянутыми Геродотом будинами и угро-финским этносом. Он утверждал также, что среднедонская культура скифской эпохи не имеет ничего общего со своими соседями на западе – племенами Украинской Лесостепи (левобережье Днепра), на востоке – с кочевыми племенами савроматов и на юге – с собственно скифами. Происхождение среднедонской культуры он связывал с местными традициями эпохи поздней бронзы.
«Суммируя все вышесказанное, – писал П.Д. Либеров, – мы можем заключить, что археологические, лингвистические и этнографические источники позволяют рассматривать население Подонья в эпоху раннежелезного века в этническом отношении как финно-угорское, говорящее, по Геродоту, на особом языке как по сравнению с гелонами, выходцами из эллинских городов, так и скифами».
Это было весьма смелое утверждение, отвергающее, по сути дела, взгляды всех его предшественников – А.А. Спицына, Н.Е. Макаренко, М.И. Ростовцева, В.А. Городцова, С.Н. Замятнина и других, которые рассматривали среднедонскую культуру, как скифскую. Но П.Д. Либеров располагал новым обширным материалом (итоги раскопок свыше 100 курганов и десятков поселений), и многие ученые сочли его доводы вполне приемлемыми. К тому же, в 1952 г. его учитель – Б.Н. Граков – принципиально отделил культуру скифской степи от культуры нескифской Лесостепи глухой стеной, и, таким образом, лесостепной Средний Дон автоматически отходил к нескифским племенам, упоминаемым Геродотом.
Надо сказать, и я сам, став с 1960 г. сотрудником экспедиции П.Д. Либерова, принимал участие в целом ряде его раскопок и, к тому же, вполне разделял тогда научные взгляды своего начальника. Опыт этих исследований (это было самое начало моей археологической карьеры) во многом способствовал моему формированию как профессионального ученого-археолога. И чтобы подтвердить свои рассуждения конкретными фактами, сошлюсь на несколько давних наших работ в начале 60-х.
Случилось так, что первый мой опыт по раскопкам скифских курганов Воронежщины в 1961 г. был связан как раз с тем самым с. Мастюгино и его печально известными могильными холмами, которые так часто становились в прошлом жертвами кладоискателей.
Жить нам пришлось в самом селе. И первое время мне трудно было отделаться от одной навязчивой мысли: в каждом мастюгинском жителе мне чудился грабитель или, на худой конец, ближайший его родственник. Здесь, безусловно, давали себя знать прочитанные мною перед поездкой нелицеприятные высказывания о местных мужиках первых исследователей могильника – А.А. Спицына и Н.Е. Макаренко. Даже внешний вид Мастюгино вызывал во мне глухое раздражение. На голом, без единого деревца или кустика, косогоре беспорядочно, вразброс, стояли унылые, серые от облупившейся побелки дома. Нелепо широкая, грязная, вся в глубоких колдобинах дорога, шедшая через село на станцию Мазурки, вдруг внезапно упиралась в стену какого-то бревенчатого сарая и, сделав замысловатое коленце вокруг этой неожиданной преграды, неторопливо тянулась дальше. То, что село было голое, без садов и посадок, как мне казалось тогда, самым прямым образом увязывалось с характером мастюгинцев, – по моему глубокому убеждению, людей угрюмых, скрытных и подозрительных.
Потом уже, некоторое время спустя, я вынужден был признать свою неправоту: и село оказалось как село, и люди обычные – добрые и простые. Что же касается садов, то их вырубили где-то в 30-е г. из-за непомерно высоких государственных налогов на фруктовые деревья.
Интересующая нас курганная группа находилась примерно в 1,5 км севернее села, за глубоким оврагом, на высоком меловом бугре. Большинство курганов ежегодно распахивались и поэтому представляли собой не слишком привлекательное зрелище. На черноземном, оставленном под пар поле едва заметными бугорками выделялось десятка два небольших холмиков и какие-то круглые светлые пятна. Правда, кое-где можно было видеть и высокие зеленые конусы курганов в несколько метров высотой. Даже тракторный плуг не смог сокрушить их крутые насыпи. Но, подойдя ближе, мы увидели, что вершины этих земляных колоссов обезображены глубокими воронками грабительских ям и перекопов.
Здесь, на этом курганном поле и пришлось мне в течение полутора месяцев проходить свои «археологические университеты». Наставником моим был сам начальник экспедиции – Петр Дмитриевич Либеров, человек с огромным жизненным опытом, прошедший долгий и трудный путь от простого архангельского лесоруба до заместителя директора солидного академического института. Именно он, ловко взяв в свои ухватистые, по-мужичьи жадные до работы руки остро наточенную лопату, научил меня искусно владеть ею. Он же показал мне, как надо любить и понимать землю, разбираться в ее секретах, в хитросплетениях грабительских ходов, желтых пятен от норок грызунов и, наконец, в тонкостях древних погребальных конструкций.
Читатель вправе, вероятно, спросить: а стоило ли тратить время и немалые средства на бесперспективные вроде бы раскопки уже ограбленных мастюгинских курганов? Могу сказать без тени какого-либо сомнения – стоило. И вот почему. Археология – это наука, изучающая прошлое человечества по остаткам его материальной культуры, извлекаемым обычно из глубины земли. Для воссоздания подлинной истории племен и народов, зачастую бесписьменных, необходимо широкое изучение древних поселений и могильников. Теперь при раскопках курганов археолога интересуют не только отдельные драгоценные изделия или выдающиеся произведения искусства, а весь комплекс данных о характере изучаемого памятника: структура насыпи, устройство гробницы, черты погребального обряда, точное положение скелета и вещей в могиле (для выяснения религиозных верований данного народа) и даже сами человеческие кости (для антропологических изысканий, причем, современные методы позволяют антропологам определять по костям не только пол и возраст погребенного человека, но и чем он болел, как питался, какие перенес при жизни стрессы и физические нагрузки).