Клетка

– Ерунда какая-то! Так не бывает, ты ж мужик взрослый уже, Леш!

– Ну, кто бы говорил, а, Мотя? Тебе ли тыкать меня носом? – Зотов намеренно назвал Матвея Роговцева студенческой кличкой, потому, как не мог решить: обижаться на Матвея или пока погодить. Роговцев его не понял. Зотов особо и не надеялся. Нет, он как раз надеялся, что именно Мотя, а никто другой, поймет его. Пусть не сразу. Но вот он уже полчаса как произнес тщательно отрепетированную речь, а Роговцев сначала просто рассмеялся, а потом произнес «монолог праведного мужа». Короче, ничего не понял.

– Лешка, ты сдурел на старости лет. Коней на переправе не меняют. Да и о какой такой любви ты мне здесь впариваешь? Что это за чувства такие, которые три (три!) года назад появились, да ты еще, оказывается, тогда и не понял, что появились, сейчас понял, да? Ручкой прикоснулась, да и в этом не уверен! Потом что? Ничего! И не вспоминал ведь!

– Вспоминал. Нет, просто она рядом всегда была, как бы, – Зотов уже говорил тихо, эмоции кончились, осталось только недовольство собой: сам нарвался!

– Ты себя хоть слышишь? Это диагноз, между прочим, когда «как бы». Шизофрения называется. А вчера, конечно, ты все про свою любовь понял окончательно, так? Просто углядел ее в темноте, подошел и все понял?

Зотов просто кивнул.

– Леш, ты ее же не знаешь совсем, Арину эту. Любовь, она не к телу, а к душе больше относится, это тебе объяснять не нужно? Ты хочешь ее? Я правильно вопрос поставил? Ну, так кто мешает? Переспи! Что ты тут про развод с Татьяной несешь?

– Слушай, Роговцев! Что ты знаешь о том, как я живу с Танькой? Мы перед вами, я подчеркиваю, для вашей семейки идеальной, всегда фасон держали. Танька, она ведь мне всю плешь проела, какие у вас в семье отношения замечательные.

– Да, замечательные. Что скрывать, так и есть. Знаешь, мил друг, если ты с женщиной без малого тридцатник лет прожил, значит, тебя все устраивало? Значит, и понимание было и секс, прости, тоже, как без него-то? И сын получился. И ты сытый, животастый и успешный со всех сторон. Или что не так?

– Клетка. Клетка, в которой только и есть, что полная еды миска и подстилка для любовных утех, – тихо пробормотал Зотов, глядя в одну точку, – Я, как оказалось, и в неволе размножаться могу. Оттуда и сын. Какой-никакой…

– Эк ты о своем семейном счастье! Ну, Зотов, слышала бы тебя Татьяна!

– Еще услышит. Ладно, Мотя, проехали.

Роговцев пожал плечами. Что – то с Лешкой случилось, факт. Чутье подсказывало ему, что Зотов влюбился. Просто, как бывает только в молодости. Когда гормоны плещут, когда кровь в голову, все хочется сразу и много, долго и часто. Когда расстаешься только, чтобы нужно было опять встретиться. А между – так, вроде и не важно. Учеба там, родители зудящие, друзья с пивком. Но это же в семнадцать. А Зотову полтинник! И ему, Роговцеву, полтинник. И все устоялось уже. Женщина, Богом данная, а как иначе? Столько лет вместе! Как расставаться? Только пилить по живому, на две половинки. Так ведь больно будет, невыносимо! Как Зотов не понимает? Роговцев вдруг вспомнил о той, в которую был влюблен вот так, до одури. И она так. Им и было только тридцать пять на двоих. Катя…

– Слушай, Матвей, а что ты там о Галаниной мне заикнулся, помнишь, в кафе?

«Мысли он мои, что ли читает?» – вздрогнул Роговцев.

– Представляешь, я ее видел на днях.

– Ты, Мотя, того – самого, она же умерла! Покойники мерещатся? Это, Мотя, диагноз, как понимаешь, шизофрения называется, – отомстил по-детски (обидел-таки его друг!) Зотов.

– Не умерла, а пропала. Без вести.

– Ну, и как же ты ее узнал? Она, если даже допустить, что она нашлась чудесным образом, уже тетка пятидесятилетняя. Ты Катерину какой помнишь? Девушкой, правильно? Она что, не изменилась?

– Изменилась, конечно, но это все равно она. Как тебе объяснить? Взгляд ее. И меня она узнала, точно!

– И что ж не остановилась, не поговорила?

– Будешь смеяться, но все наоборот: сбежала.

– Очень смешно, – усмехнулся Зотов.

– Нет, не смешно! Причина должна быть! – вспылил Роговцев: донимал его этот вопрос в последние дни!

– И ты утверждаешь, что это Катерина Галанина, только потому, что она сбежала?

– Я видел ее не раз. Сначала в толпе, мельком. А около Дома сельского уже близко, глаза в глаза.

– Что же ты ее не остановил?

– Видел бы ты, с какой ненавистью она на меня зыркнула! Мороз по коже. Я растерялся, да! А она потом убежала.

– Ну, допустим, она жива. Хотя, это уже слишком того! Но вот ненависть! Это за что же ей на тебя зло держать? Или я что-то пропустил тогда?

– Ну, было кое – что… Короче, переспал я с ней раз. Но только раз! Получилось все скомкано, сестра у нее раньше времени домой вернулась. Короче, не секс, а недоразумение. Случился этот эпизод во время летней сессии. По-моему, даже последний экзамен уже сдали. Точно, физику. Маковецкому, как сейчас помню. Радовались, как щенята. Ну, вот под эту радость и…А тут эта мелкая, сестра ее, ключом в двери шебуршать начала. Короче, ретировался я, не прощаясь. Потом каникулы, практика колхозная у девчонок. А нас, если помнишь, под Пензу коровник строить определили. А потом мне родители путевку на турбазу под Москву купили. А там я Надюшку встретил. Домой вернулись вместе, я без нее уже просто жить не мог. Катю когда в сентябре увидел, ничего нигде не екнуло. Да и она как – то равнодушно на меня смотрела. Так все и стухло. А она потом пропала. Ты помнишь, как ее искали? Мать в институт приходила, всех по одному из группы в деканат вызывали, опрашивали.

– Да, Калабанов из Катькиной подруги Ритки Свешниковой всю душу вытряс. Про тебя расспрашивали, про ваши отношения. Я же на всех «допросах» как староста присутствовал.

– Ты не говорил!

– А что тут говорить: у тебя уже Надежда была. Так Ритка и сказала: променял на Надежду.

– А где сейчас Ритка, не знаешь?

– Здрасте, приехали. Журналист называется. Ты же сам про нее очерк писал, когда она премию огребла. В Америке сейчас Свешникова, преподает там уже который год. Ладно, допустим, ты видел Галанину. Возможно, она жива. Где же она столько лет пропадала?

– Ты меня спрашиваешь?

– Хорошо, поставим вопрос иначе. Тебе за фигом об этом думать? Ну, встретил! Захотела бы она с тобой поздороваться, не стала бы деру давать. А не захотела – ее право. Тебе-то что?

– Слушай, Леха… Предчувствие у меня такое: не последний раз я ее увидел. Нарисуется она еще в моей жизни.

– Ну, и? Хрен с ней, пусть рисуется. Бутылочку разопьем на троих. В чем проблема? – У Зотова весело заблестели глаза.

– Вот – вот, проблема. Плоховато мне что – то от этой мысли – встретиться. Не хочу я.

– Чего не хочешь?

– Видеть ее не хочу. И не спрашивай, почему. Не скажу. Не знаю.

– Ну, ты даешь! Это на тебя смерть Курлина еще так подействовала, не иначе. Кстати, он же в Галанину влюблен был, помнишь?

– Кто, Курлин?! Да ему до женщин!

– Тут ты ошибаешься. Ты за своей Надеждой много интересного пропустил. А Курлин всерьез за Катькой приударил, тогда, в начале второго курса. И переживал очень, когда она пропала.

– Я не знал, – удивленно протянул Роговцев.

– И еще ты не знал: она замуж за него согласилась выйти. Она сама мне сказала. Вот тогда я ее дурой обозвал. А дура она и была бы, если бы вышла за него. Галанина и Курлин! Смех один.

– Ты серьезно? – Роговцев ошеломленно смотрел на друга.

– Я тебе говорю: выхожу, говорит, за Федора замуж. А я ей: «Дура!» И все.

– Я не знал.

– Так и было! Хорош думать о днях минувших. Мне к твоему Беркутову пора. На допрос. А в одиннадцать я звоню Арине. Я так заскочил, на чаек с печеньицем. Утро ж, раннее! А ты мне даже и чаю не налил. Хреновый из тебя хозяин, Роговцев.

– Прости.

– Пока, журналюга! Вечером отзвонюсь.

Зотов вышел из подъезда, остановился у машины и закурил. Роговцев, стоя у окна, видел, как на лысину друга падает мелкий мягкий снежок. Только сейчас он заметил, как сильно сутулится Зотов, как мелко дрожит рука с сигаретой. Рука с грубой, обветренной кожей, покрытой веснушками. Зотов, словно почувствовав его взгляд, посмотрел на окно, мотнул на прощанье головой и, кинув сигарету в сторону, сел на водительское сиденье. Лихо развернувшись в тесном дворе, вырулил из арки. «Итог разговора весьма плачевный», – мелькнуло у Роговцева, – «Судя по всему, мы оба сошли с ума. Он из-за незнакомой бабы, чужой жены. Я – из-за глупых страхов. Паранойя!»