Призраки Гойи

— Вы были знакомы с королем и королевой? — спросила дуэнья, прижимая к груди младенца. — Наших бывших, вы их знали?

— Конечно, — ответил Гойя. — Прекрасно знал. Королева время от времени приглашала меня выпить с ней чашечку шоколада.

— А короля Жозефа?

— И короля Жозефа, я с ним знаком и начинал писать его портрет. Я хорошо его знаю. Он-то, по крайней мере, разбирается в испанском вине.

Обе женщины с удивлением смотрели на этого полноватого глухого человека, не понимавшего того, что ему говорили, и следившего за жестикуляцией своего спутника (из-за глухоты он наверняка не мог служить в тайной полиции), который вот так, запросто рассказывает о королевских особах, точно водил с ними дружбу.

Дуэнья спросила у Гойи:

— Моя милашка Алисия вас интересует?

Гойя, не расслышавший вопроса, спросил у девушки:

— Это ваш ребенок?

Алисия резко тряхнула головой. Нет-нет, чужой. Одной подруги, сказала она, указав на дверь. Подруги, которая вышла на минутку.

После этого художник обратился к дуэнье:

— Я пришел сюда, потому что хотел бы, чтобы Алисия кое с кем встретилась.

— С другим мужчиной? — спросила дуэнья.

— Нет-нет, — тут же возразил Гойя, на сей раз понявший вопрос, несмотря на беззубый рот старухи.

И тут дуэнья принялась расписывать поразительные дарования Алисии, по ее словам, очень нежной и очень понятливой девушки, которой нравятся все виды любви (последнее не особенно вязалось с образом дебютантки, даже непорочной девы, за которую она пыталась выдать свою кормилицу во время первой встречи с Гойей в садах), но при этом старуха не забыла уточнить, что за такие таланты и удивительные услуги, которые оказывает ее госпожа женщинам и мужчинам, естественно, надо платить.

Ансельмо перевел с грехом пополам эти слова, в особенности намеки на лесбийскую любовь и всякие изысканные утехи. Он выкручивался, как мог.

Но Гойя прекрасно понял. Он понял, что старуха ни о чем не догадывается. Художник поднял руки и громогласно приказал ей замолчать. Она тут же закрыла рот, а младенец, лежавший у нее на коленях, вероятно, испугался грозного мужского голоса и принялся плакать.

— Послушайте-ка, — сказал Гойя обеим женщинам. — Вы же можете меня выслушать, правда? Я хотел бы, чтобы Алисия встретилась с кем-то, кто очень много для нее значит.

— Да? — удивилась старуха.

Алисия, внезапно помрачнев, спросила:

— Это случайно не тот, кто был у меня на днях?

— Кто же?

Девушка рассказала, и Ансельмо на сей раз сумел перевести, что некий человек недавно приходил в сады, чтобы предложить ей, непонятно почему, незамедлительно уехать из Испании. Такой настойчивый мужчина, хорошо одетый испанец, который напугал ее. Гойя расспросил ее об этом незнакомце — как он выглядел, как говорил — и без труда догадался, что это Лоренсо.

— Да-да, — сказал он, — я понимаю, кто это. Я знаю этого человека. Но я говорю не о нем. Алисия, послушай: ты не помнишь свою мать, не так ли?

Обе женщины изумленно переглянулись.

— Мою мать? — спросила Алисия.

— Да, твою мать.

— Ну, так что же?

Гойя собрался было ответить и рассказать, наконец, о цели своего визита, но тут на улице, прямо перед входом в «Трабуко», послышались крики, вслед за которыми с десяток солдат ворвались в таверну, выломав дверь, и приказали всем, кто в ней находился, оставаться на своих местах. Никто и не подумал подчиниться. Дуэнья первым делом непроизвольно избавилась от ребенка Росарио, которая, к счастью для нее, ушла со своим бакалейщиком. Младенец, которого старуха положила прямо на пол, возле деревянной скамьи, надрывался от крика, сливавшегося с множеством других воплей.

Гойя схватил Алисию за запястье и попытался насильно увести ее. Девушка сопротивлялась и в конце концов вырвалась. Гойя потерял ее из виду в толпе рвущихся к выходу людей. Он спросил у Ансельмо, видит ли тот ее.

— Она там! — воскликнул помощник, указав на дверь.

Гойя попытался пробиться к двери среди этой суматохи. Все, кто находился здесь, и мужчины, и женщины, старались удрать. Солдат же интересовали только проститутки, метавшиеся по таверне с визгом и даже бранью в поисках лазейки, которую они никак не могли найти.

Оказавшись на улице, Гойя увидел, как солдаты ведут, подгоняя прикладами, семь-восемь девиц со связанными за спиной руками, к стоящим поблизости повозкам. Улица была перегорожена с обеих сторон, ставни с грохотом закрывались, а охваченные смятением женщины бегали от одного кордона к другому, а затем возвращались. Это напомнило художнику осеннюю охоту в сельской местности.

Он спросил у помощника, что происходит. Это облава, ответил Ансельмо, широко открывая губы. Облава. Он уже навел справки. Так говорили все в округе. Но облава на кого, для чего? Они ловят проституток, объяснили им. Всех кабацких девок, всех шлюх, солдаты их арестовывают. Всех мадридских шлюх? Нет, это не факт. Никто не мог сказать наверняка. Во всяком случае, всех, кто промышляет в этом квартале.

Все мадридские шлюхи, заметил какой-то прохожий, это же целая прорва народу.

— Но зачем это? — спросил Гойя. — Что с ними будут делать?

— Отправят в Америку, — сказала одна женщина.

— В Америку?

— Может, их там не хватает.

— Шлюх?

— Да нет, женщин.

Обычай посылать женщин в другие части света существовал уже давно, и не только в Испании. При этом убивали сразу двух зайцев: таким образом европейские страны избавлялись от девиц легкого поведения и распутных женщин, что улучшало моральный облик данных стран. А также, в соответствии с евангельскими заповедями и на радость церковникам, отделяли зерна от плевел.

С другой стороны, этих женщин ждали одинокие мужчины, которые нуждались в них, чтобы кто-то вел их хозяйство, и даже готовы были создать с ними семью, завести детей. Когда женщин привозили, мужчины, встречавшие их на пристани, бросали жребий, и каждый уходил с той, которую посылала ему судьба. Даму отдавали кавалеру при условии, что он заранее внесет денежный взнос за издержки по ее перевозке.

На Антильских островах, в Мексике и даже в Соединенных Штатах было немало весьма почтенных семей, возникших благодаря лотерее.

Разумеется, мужчина мог отказаться. В таком случае ему не предоставляли права сделать повторный выбор, и он уходил один. Женщины, на которых не находилось покупателей, до конца своих дней влачили жалкое существование, моя полы в каком-нибудь учреждении, больнице, конторе или на хлопковой плантации, работая вместе с неграми и становясь такими же бесправными рабами.

Гойя принялся бегать по улице под дождем, крича во все горло имя Алисия. Ему показалось, что он заметил девушку в одной из повозок, уезжавшей первой. Он бросился к этой повозке, попытался растолкать двух молодых солдат, получил удар прикладом в правый висок и упал. Помощник Гойи подоспел как раз вовремя: он помог художнику подняться, а также спас его ноги, едва не угодившие под колеса второй повозки, забитой связанными женщинами, которые кричали и плакали.

Гойя спросил у Ансельмо, подобрав свою шляпу:

— Где она? Ты ее видел?

Нет, Ансельмо не видел Алисию. Дуэнья тоже везде искала девушку, выкрикивая ее имя. Вероятно, ее уже увезли, еще в первой группе.

Мужчины вернулись к коляске, стоявшей на другой улице. Гойя слегка шатался, и тонкая струйка крови текла по его щеке. Ансельмо открыл перед ним дверцу и опустил подножку, чтобы он смог забраться внутрь и перевести дух.

Коляска оказалась пустой. Гойя разозлился и напустился на кучера, который должен был помешать Инес уйти. Тот укрывался от дождя в вестибюле соседнего здания.

— Я же велел тебе за ней следить!

— Да я пытался ее удержать! — оправдывался кучер. — Я говорил, чтобы она сидела здесь и ждала вас! Но она была такой…

Мужчина сделал весьма красноречивый жест, понятный на всех языках. Инес была сумасшедшей: стоило ли пытаться ее вразумить?

— Именно поэтому я сказал тебе за ней присматривать! — кричал Гойя. — Иначе я мог бы обойтись без тебя! Где мне теперь ее искать?